Чужая кровь.

Михаил Шолохов и его друзья. 1926 г.

ЧУЖАЯ КРОВЬ. Рассказ был напечатан в сборнике «Лазоревая кровь», Новая Москва, М., 1926; затем вошел в сборники : « О Колчаке, крапиве и прочем», ГИЗ, М.-Л., 1927; «Заря Советов», Московский рабочий , М.-Л., 1928; «Донские рассказы», Московский рабочий, М., 1929; « Лазоревая степь», Московское товарищество писателей,  М., 1931.

Трагический рассказ о переживаниях родителей, потерявших в Гражданской войне сына, но принявших  чужого сына , «чужую кровь», как родного  в свою семью.

ГАВРИЛА ВАСИЛЬЕВИЧ,  дед Гаврила, вахмистр в прошлом, имеет медали и кресты за воинскую службу. А сейчас постоянно думает о сыне Петре, пропавшем без вести. Собирая Петра на войну против красных, продал две пары быков, купил строевого коня сыну, наказывал Петру беречь воинскуюславу донского казака, «Деды и прадеды твои службу царям несли, должон и ты!..» Через месяц после проводов сына пришли красные, перевернув старую жизнь «наизнанку». Дед Гаврила не изменил свою жизнь, носил шаровары с лампасами, носил медали и кресты, пока председатель Совета не посоветовал ему: «Сыми, дед, висюльки! Теперь не полагается». Ордена снял, но обида осталась.И не хотелось работать – «некому стало наживать. Рушились сараи, ломала скотина базы, гнили стропила раскрытого бурей катуха…Прахом дымилось все нажитое десятками лет. Руки падали в работе; но весною…манила деда земля, звала по ночам властным неслышным зовом». Постоянно думая о Петре и ожидая его, сшили ему полушубок, сготовили сапоги, сшили из овчинки папаху. Но все их надежды развеял Прохор Лиховидов, вернувшийся из Турции. Он рассказал, как Петр, расседлал своего коня, а тут набежали красные , Петр на лошадь, а он расседланная, тут его и срубили. Смерть Петра дед Гаврила переживал мучительно. А тут началась продразверстка, дед Гаврила попытался сопротивляться, но «рослый, белокурый, по виду начальник» твердо заявил: « - Не дашь? Сами возьмем!..» На продотрядников налетели восставшие казаки и всех загубили, лишь белокурый начальник подавал признаки жизни, дед Гаврила перенес его в дом, день и ночь ухаживали за белокурым, дед Гаврила вставлял ему в рот свой зачерствевший палец,  «концом ножа осторожно разжимал стиснутые зубы, астаруха через камышинку лила подогретое молоко и навар из бараньих костей…В такие минуты жалость приходила непрошенная».Наконец пробудился белокурый начальник, звать его Николай, но дед Гаврила и его жена стали называть его Петром в память о сыне. «С каждым днем с ужасом чувствовал Гаврила, что кровно привязывается к новому Петру, а образ первого, родного, меркнет, тускнеет, как отблеск заходящего солнца на слюдовом оконце хаты. Силился вернуть прежнюю тоску и боль,но прежнее уходило все дальше, и ощущал Гаврила от этого стыд и неловкость…»

Николаю-Петру передали всю одежду сына. Стали уговаривать его остаться с ними. «За это время сколько горя с тобой натерпелись; должно, от этого и полюбился ты нам. Хучь и чужая в тебе кровь, а душой за тебя болишь, как за родного…Оставайся! Будем с тобой возле земли кормиться…» Но вскоре на имя Николая Косых пришел пакет, в котором его приглашают вновь на родной завод, где он с «мальства» вырос. С рыданиями  старики проводили Николая в прощальный путь. « В последний раз мелькнула за поворотом  родная белокурая голова, в последний раз махнул Петро картузом, и на том месте, где ступила его нога, ветер дурашливо взвихрил и закружил белесую пыль».

НИКОЛАЙ КОСЫХ, которого дед Гаврила и его жена назвали ПЕТРОМ. Отец его рано бросил семью, мать ушла с другим, оставив Николая на сиротство на заводе. Здесть он вырос, работал на чугунолитейном заводе. Служил в армии. Из армии послали продотрядником, стал начальником небольшого  продотряда. Выздоровел  Николай – Петр, стал помогать по хозяйству. Неделю  с отцом пахали, сеяли , волочили, ночевали под арбой, одевались одним тулупом, «но никогда не говорил Гаврила о том, как крепко,незримой путой , привязал к себе  его новый  сын. Белокурый, веселый, работящий , заслонил собою  образ покойного Петра».

Пришло письмо с Урала, товарищи зовут его на завод. С семнадцатого года завод стоял, а сейчас надумали пускать. Тяжко было Николаю-Петру. «Угловато осунулся и пожелтел Петро.По ночам слышал Гаврила, как вздыхал он и ворочался на кровати…Завод, вскормивший Петра, рано или поздно , а отымет его, и снова черной чередой заковыляют безрадостные, одичалые дни…» Так и случилось, как предполагал Гаврила. На третий день Петро сказал. Что он не может здесь оставаться, «Тянет, душу мутит…Завод свой, когда шел Колчак, мы защищали полторы недели, девятерых колчаковцы повесили, как только заняли поселок, а теперь рабочие, какие пришли из армии, снова поднимают завод на ноги…Смертно голодают сами и семьи ихние , а работают…Как же я могу жить тут? А совесть?..» С рыданиями дед Гаврила простился с Николаем-Петром.

ЛИХОВИДОВ ПРОХОР, участник Гражданской войны, вернулся из Турции, пришел к Гавриле рассказать о сыне Петре. Он думал, что родители знают о его гибели. И когда он начал рассказывать, как в январе стояли они в Новороссийске, красные прорывались к горам, Петра назначили в разъезд, они остановились возле леса, коням передышку давали, он подпругу  на седле отпустил, а красные из лесу…Петро черк за луку, а седло коню под пузо…Конь горячий…не сдержал, остался…Вот и все!» Прохор « гольнуюправду» рассказал,  «Своими глазами видал…»

Дед Гаврила чем-то существенным напоминает Мирона Коршунова, когда пропала охота наживать добро, сын погиб, сами старые, ради кого наживать…