Бройдо А.И. Правда о потерянном времени.

Недавно Президент подписал распоряжение о перезахоронении возвращаемого в Россию праха императрицы Марии Федоровны, матери последнего русского царя. Уехав на родину, в Данию, она избежала жестокой участи сына и внуков. Зато новая власть сумела отомстить ей забвением. Но мне повезло быть знакомой с Варварой Георгиевной Богдановой (ныне, увы, покойной), слушать ее уникальные воспоминания о времени, которое мы потеряли. Варвара Георгиевна — ровесница века, родилась в Санкт-Петербурге. Детство и юность провела в Аничковом дворце, при дворе Марии Федоровны: ее мать, Евдокия Николаевна Карташова, заведовала царскими прачечными.

Цесаревна Мария Федоровна с сыном Николаем, 1870 г.

…В ПЯТНАДЦАТОМ году готовила я уроки. И понадобилась мне французская книга. Мама говорит: «Сходи, купи». Я собралась и пошла. Иду по Аничкову мосту, навстречу офицер, а шинель на нем — солдатская. Думаю: «Почему?», прошла и оглянулась. Вижу — и он смотрит. А тогда было так — если ты оглянулась, значит, он может подойти к тебе познакомиться. И он пошел за мной, а я еще во все витрины посмотрелась, как я выгляжу. Вошла в магазин, заплатила полторы копейки, купила книгу, а он меня на улице ждет. Подходит, спрашивает: «Как вас зовут, где живете, в какой гимназии учитесь?» Потом спрашивает: «Не хотите ли покататься?» Ну, ума нет — считай калека, я отвечаю: «Хочу». И мы сели на извозчика, катаемся, офицер спрашивает: «Можно я приду вас завтра встретить в гимназию?» Я стала умолять его не делать этого, потому что мне попадет от классной дамы и дома. Он отвез меня домой, а вечером папа приходит разъяренный: «Мне сейчас дворник сказал — ваша дочь приехала на извозчике с Великим князем Сергеем Александровичем!» Мама ахнула: «Ты, наверное, шла по улице, оглядываясь, и размахивала руками! На какой конюшне тебя воспитывали! Теперь ты будешь ездить в гимназию с Полей». А Поля — это наша кухарка. Я плакала, божилась, что не буду размахивать руками, только чтобы не ездить с Полей! Ну, простили меня…

***

У СЕСТРЫ моей мамы была своя прачечная мастерская. Мама ей помогала, там работала — гладила. В один прекрасный день приехали из царского дворца люди и сказали — нам нужны мастера на тонкое белье. И всех работниц выстроили и велели вперед руки вытянуть. Посмотрели руки и выбрали маму мою и еще одну девушку. А уже потом мама вышла в начальницы.

Под ее началом много человек работало — двадцать или больше. Внизу была прачечная, вверху — гладильная, сушилка, бассейн большой с проточной водой — там белье полоскали. Из Царского Села тоже к нам белье стирать возили — в больших сундуках. Выстиранное и отглаженное тесемочками перекладывали, чтобы не мялось и одно другого не касалось. Однажды меня даже сфотографировали в платьице Великой княжны Анастасии — мы с ней ровесницы. Потом, конечно, его опять постирали и в сундук уложили.

***

МАМЕ говорили: «Зачем учить девчонку? Все равно замуж, а ученье дорого стоит». А мама: «Нет, буду». И тогда ей сказали: «Вы так давно и хорошо работаете, напишите прошение Государыне, чтобы учить дочку бесплатно». Уговорили ее, написали прошение, а оно у чиновников затерялось. Тогда знакомый посоветовал: «Вы передайте его через фрейлину Анну Вырубову». Так и сделали, прошение было принято, и я училась бесплатно. В гимназии у нас учились разные девочки — и полячки, и еврейки, но никто никого не обижал.

***

В ГИМНАЗИИ Закон Божий был. После революции стали говорить, что религия — опиум, а тогда веровали все. Как-то с верою легче было. «Мама, я боюсь по лестнице идти, там лампочка не горит». — «Не бойся, иди и читай молитву «Да воскреснет Бог». И пока идешь, читаешь — вот уже и пришла. Говорили: «Деточки, дорогие, сегодня день Великого поста, так что вы будьте добры, потерпите — уже больше мясного не будет, будете кушать рыбку, осетринку, грибочки, редьку с маслом, окрошку. Филиппов напек уже булочек с изюмом на постном масле, все будет теперь на постном масле — все оладьи, все блины». Первая неделя поста — самая серьезная — кинематографы не работали. А потом: «Христос воскрес!» — на столе стоят куличи, пасха, крашеные яйца, окорока. И ни ругаться, ни ссориться — ничего нельзя — Бог накажет.

***

Принцесса Дагмар, 1866 г., Копенгаген

МАРИЯ Федоровна часто уезжала в Данию — к родственникам. И перед революцией она тоже уехала и так осталась жива, дожила до 80 лет.

Мария Федоровна уже тогда была совсем старая, походка у нее была такая прыгающая, парик. Все, кто жил при дворце, ходили в домовую церковь. Там дамы и девочки вставали с одной стороны, мужчины и мальчики — с другой, а Мария Федоровна — посередине.

Вообще с народом тогда хорошо обходились: когда болели, то в больницу на Конюшенной клали и лечили бесплатно.

***

ЦАРЬ говорил: «Мой народ не обижать». Не знаю, правда ли, но мама мне рассказывала так: когда в пятом году был большой расстрел на Дворцовой площади, приехал генерал Кандалов и начал рассказывать: «Что у нас вчера во дворце было, нам так жалко царя!» Царь сказал: «Я дам рабочим конституцию». А великие князья в ответ: «А мы тогда задушим тебя своими руками!» И он упал и потерял сознание, а после этого — «патронов не жалеть!» — и разгромили всю эту площадь. Он по характеру был слабый, не хотел на престол, а хотел, чтобы его брат царем был. А мать, Мария Федоровна, ему сказала: «У тебя умная жена, она тебе поможет». Но хоть так и сказала, что-то у них такое было: не то свекровь не любила Александру Федоровну, не то наоборот. Царь к матери ездил, но редко, а царица — так очень редко.

***

ПРИ царе город был чистый. Дамы ходили по улице в длинных юбках со шлейфом. Как вы думаете, если бы вы в такой юбке пошли сейчас? Ничего бы от нее не осталось. У труб водосточных специальные ведра стояли, чтобы луж не было. А дождь прошел — все сразу убирают, не было такого, что из-за луж не пройдешь. На углах стояли городовые, а у каждого дома сидел дворник или сторож, у богатых домов — швейцар внизу у парадного. И если, не дай Бог, кто на улице упадет — дворник отвечает: почему человек поскользнулся, почему не убрал! Мне наш дворник как-то рассказывал: «Как видишь, что идет старуха, думаешь: «Господи, хоть бы не упала!». И дома были чистые, мытые.

***

У МАГАЗИНОВ красивые витрины, всего, что хотите, полным-полно. За окном — снег, а у Елисеева — клубника. Продавцы вежливые. Приходишь: «Дайте мне, пожалуйста, мясо». — «Пожалуйста, что вы будете варить? Какую вам часть — толстое филе, тонкое, толстый край, тонкий край, грудиночку?» Тогда говорили не «я пойду посмотрю то-то», а «я пойду куплю то-то».

***

ВОТ петербургская история, быль. Стоял на углу нищий. Каждый день шел мимо чиновник в присутствие, всегда подавал нищему копейку. А как-то проходит мимо день, два, три — ничего не подает. Нищий подходит к нему: «Скажите, пожалуйста, вы так долго мне подавали, а теперь проходите, ничего не подаете». Он говорит: «Мне сейчас не до милостыни: я проиграл казенные деньги, мне грозит тюрьма». — «Сколько вы проиграли?» Тот назвал сумму. «Я вам дам, а вы потом мне вернете». Вот вам нищий!

***

ГРИШКА Распутин жил на Гороховой, 64. Царица Александра Федоровна за ним бегала я не знаю как. И не то чтобы там какие-то связи — Боже сохрани! — тогда было не так просто добиться близости женщины, не то, что сейчас — бутылку поставил, и все. Да и между собой царь и царица жили хорошо, любили друг друга. Это потом уже в армии разговоры ходили, тогда был такой орден — Георгиевский крест, и говорили: «Царь с Георгием, а царица с Григорием». Царь к Распутину тоже хорошо относился: представьте, если ваш ребенок болеет и ни один врач не помогает, а он умел ему кровь заговорить. Однажды царевич сидел во дворце на коврике, играл, а над ним висела люстра. Гришка сказал: «Скажите маме, чтобы Алексея убрали, — люстра упадет». Так и вышло. Моя мама сомневалась: не иначе как заранее подрезали. Но ведь если подрезать, то неизвестно, когда она упадет, а тут — как только наследника убрали, она сразу и упала. Но так же тоже нельзя, что ребенку легче, а страна страдает. И правильно Гришку кокнули, ведь он так распустился, что по его записке можно было назначать и снимать кого угодно. Был он чуть-чуть выше среднего роста, худенький, прямой пробор, длинные волосы. Ну, не то чтобы урод, но мужик и мужик. Только такая волчья хватка у него в глазах была. Моему дядьке он подарил свой портрет — как календарь можно на стену вешать: одет во все богатое, только под русского мужика — без галстука. Внизу надписал «Всякой страдалец Бога узрит. Григорий» — во-о-т такими буквами. А мы с Ниной, моей двоюродной сестрой, сказали: «Нам еще Гришки не хватает!» — разорвали портрет да и выбросили.

***

ПОСЛЕ революции люди были просто остервенелые. Разорили все церкви на Троицком подворье: Бог знает что наделали, обезобразили все иконы. Каждый вечер в богатые квартиры приходили с обысками, громили, рвали штыками подушки, обои. Казалось бы, живи ты в этой богатой квартире, пользуйся добром — так нет, этого не делали. Мне Ольга — сестра артистки Обуховой — рассказывала: каждый вечер по мраморной лестнице шли солдаты с ружьями, сапожищами топают, махоркой пахнут, мат на устах — идут грабить. А дворяне от них прятались, и с ними пряталась такая маленькая старушонка, которая вся тряслась. Потом новые власти хватились — это была внучка Кутузова! Хотели ей дать комнату, а она от страха, что про нее вспомнили, померла.

***

МАМА сняла шляпу — надела платок, отец снял шляпу — надел фуражку. Все расстроились: что теперь будет, жевать нечего, голодуха, разруха, ни мыла, ни воды — ничего хорошего. И выехать из города нельзя было, чтобы вещи на еду менять. У нас жил солдат, георгиевский кавалер, инвалид — вот ему разрешали ездить, и он чего-то привозил. Помню, отец к нему ходил, какое-то золото снес и мешочек картошки добыл.

***

А ЛЕНИНА я живого не видела, политикой не интересовалась, слышала только, что он немецкий шпион. Раз хотели с сестрой пойти его послушать — он с балкона дворца Кшесинской выступал, да тут моряки из Кронштадта приехали, и мы с ними гулять пошли…

«АиФ Долгожитель» № 07 (67) от 8 апреля 2005 г.

Электронная версия статьи перепечатывается с сайта gazeta.aif.ru/online/longliver/67/20_01