Бройдо А.И. Счастливый кораблик.

Этот московский, но по-кавказски гостеприимный и шумный дом всегда был полон гостей. «На огонек» к известному советскому писателю и художнику Георгию ГУЛИА слетались родственники и друзья из Абхазии, столичные писатели, журналисты: даже за огромным круглым столом в гостиной часто не хватало места. Зато всегда было вдосталь знаменитого абхазского вина, блестящих тостов и искреннего веселья — ведь мало кто умел так светло и непосредственно радоваться жизни, как Георгий Дмитриевич и его близкие.

Г. Гулиа в кругу семьи

Их встреча была предопределена самой судьбой

РАЗ в крещенский вечерок 1946 года рязанские девушки гадали: смастерили кораблик из ореховой скорлупки и свечки, налили в тазик воды, на бортики повесили бумажки с мужскими именами. Куда лодочка подплывет — тот и жених.

— А на одной бумажке они написали имя Жора, — рассказывает Татьяна Георгиевна Гулиа, дочь писателя. — Для смеха, потому что в послевоенной Рязани живых Жор не было, зато была ехидная песенка «А ну-ка, Жора, подержи мой макинтош!» И мамина лодочка именно к этому листочку и причалила.

Подружки, понятно, очень смеялись. Но Валентина Григорьевна — тогда еще просто молодой химик Валя Княгинина, вспомнила девичье гадание через много лет, в 1954 году, когда в гостях у друзей ее познакомили с Георгием Гулиа — лауреатом Сталинской премии, автором знаменитой повести «Весна в Сакене», которую даже в школе проходили. Наверное, тут действительно не обошлось без вмешательства судьбы: маститый писатель, любимец дам влюбился с первого взгляда! Между тем ухаживать за юной красавицей ему пришлось года три: строгую Валентину смущала кавказская горячность поклонника, поэтому она, хоть и помнила о кораблике, хотела как следует проверить чувства.

Абхазы долго не могли смириться, что их знаменитый земляк выбрал себе в жены простую русскую девушку, дочь репрессированного врага народа. Поэтому горская молва, жаждущая престижа, производила Валю то в дочки Суслова, то в племянницы Косыгина:

— А вот родителей жениха мамино происхождение ничуть не смущало. Мой дедушка, Дмитрий Иосифович Гулиа, хоть и был при жизни признан просветителем, основоположником и классиком, всегда оставался исключительно скромным человеком и очень гордился своей честной крестьянской родословной. Выбор папы пришелся им по душе, хотя, конечно, маме было не так легко войти в семью, где все — неординарные личности. Но со временем поладили, тем более что дружно соглашались в главном — много любви не бывает.

Любовь, которую так серьезно проверяла юная Валя, действительно никогда не покидала их дом. В ней вырастили детей, за которых не стыдно: Татьяна выучилась на театроведа, Георгий — на историка. Правда, со временем оба вернулись на фамильную стезю, вот только занимаются не литературой, а, в духе времени, журналистикой. Георгий — заместитель генерального директора информационного агентства «Интерфакс», Татьяна руководит пресс-службой постпредства Республики Абхазия в России. Подрастают и достойные славных предков внуки: Леня — студент Московской медицинской академии, а маленький Димочка очень гордится, что уже закончил нулевой класс гимназии.

Дамы и гусары

ОЧЕНЬ дружил Георгий Гулиа с Расулом Гамзатовым. У них было много общего: оба с Кавказа, оба писатели, оба были сыновьями народных поэтов своей родины — Дмитрия Гулиа и Гамзата Цадаса. Гамзатов как-то обратился к другу с шутливыми стихами: наши отцы — как свежайшие овощи с рынка, а вот мы — так, магазинные… Как-то маленькую Таню не с кем было оставить и родители взяли ее с собой на вечеринку:

— Расул Гамзатович произнес тост: как жаль, что прошли времена, когда мужчины пили вино из туфельки своей дамы! Правда, затем он почему-то снял свой собственный ботинок, наполнил его вином и, к моему детскому ужасу, величественно выпил!

Еще одним ближайшим другом Георгия Дмитриевича был Константин Михайлович Симонов. Они и в Москве встречались чуть ли не каждый день, а на даче, в абхазском селении Гульрипш, были совсем неразлучными. Важную часть их дачной жизни составляли различные подвиги — в том числе и в честь прекрасных дам:

— Однажды утром папа загорелся угостить нас всех за обедом настоящей абхазской тыквой, какой-то особенной продолговатой формы. С гордыми кликами кормильцы умчались на машине — и пропали. Несчастные жены, в общем-то представляющие, сколько времени занимает путь на рынок и обратно, передумали самое страшное. Тем более что в Абхазии и в голову никому не придет, что можно отказаться от вина только потому, что ты за рулем! Появились они только вечером, разумеется, сильно нетрезвые, но чрезвычайно гордые собой. Выяснилось, что на рынке не оказалось «настоящей абхазской тыквы», они искали ее по всей республике, попутно общаясь с родственниками, друзьями и просто хорошими людьми, и все-таки сумели добыть раритет, который торжественно вручили супругам. Мама до сих пор удивляется, как у них с Ларисой Алексеевной хватило выдержки не расколотить эту чертову тыкву об их героические головы.

Уроки великорусского

— ПАПА очень любил возиться со мной и братом — он сам в душе оставался ребенком. Может быть, именно поэтому был он, с общепринятой точки зрения, чудовищно непедагогичен. Например, обожал рассказывать нам жуткие истории про похождения банды вурдалаков под предводительством злобной и коварной Иры Вамп (то есть ВампИры!) Причем сами-то приключения папа придумывал, но происходили они у него в знакомых декорациях — в нашем дворе, подъезде, на соседней улице, становясь настолько реальными, что я до сих пор иногда чувствую себя неуютно, минуя двор в темноте. И если бабушке, которая спала с нами в детской, случалось уехать в Рязань, я не могла заснуть от страха. Тогда мама сердито отправляла папу с подушкой под мышкой к нам — отгонять вампиров. Папа притворно ворчал в усы, но не мог скрыть удовольствия. И тут же, удобно устроившись, на ходу сочинял очередную порцию страшилок.

Еще веселее было, когда папе поручалось помочь детям с уроками — прежде всего, конечно, с литературой. Тогда он открывал нам сокровища своей библиотеки — давал почитать купленные у букинистов «Заветные сказки» Афанасьева, неприличные стихи Пушкина или столетний словарь Даля, где присутствовали все ныне нецензурные слова живого великорусского языка. Естественно, мы радостно делились познаниями с одноклассниками. А самым большим школьным наслаждением было прочитать на уроке что-нибудь из малоизвестного Пушкина — причем с абсолютно невинным видом.

Конечно, папа не только хулиганил, но и пытался нас воспитывать. Впрочем, получалось это у него не обидно, а забавно. Как-то Жорка пришел из школы мрачный и сообщил, что схватил «пару» по математике. Папа, понятно, огорчился.

— А зато по пению — «пятерка»! — попытался брат исправить положение.

— Негодяй, он еще и поет! — возмутился отец.

Стихийное бедствие

— ДОМАШНЕЕ хозяйство у нас вела бабушка Мария Павловна — мамина мама. Назло стереотипам зять с тещей не то что не ссорились — души друг в друге не чаяли. Папа смеялся: «Вот поговорка: теща в дом — все вверх дном, а у нас наоборот». Ведь мама много работала, преподавала, а папу к презренному быту лучше было вовсе не подпускать, потому что это было равносильно маленькому стихийному бедствию. Как-то я пришла из школы: мама на лекциях, бабушка с маленьким Жорой в Абхазии — дома только папа. Он тут же решил, что его священный долг — накормить ребенка. Отыскал в морозилке пачку пельменей, вскипятил воду и, боясь брызг, поднял руку высоко над головой и стал кидать пельмешки по одному. Понятно, что в результате кипяток разлетался по всей кухне. Я благоразумно отступила, укрылась за косяком и оттуда руководила процессом, тоскливо мечтая: лучше б мама была дома, а папа на работе!

Правда, существовала одна область домашнего хозяйства, которую папа очень любил и считал себя в ней специалистом — покраска. О том, что живописец и маляр — профессии все-таки разные, он и слышать не хотел. Причем приступы вдохновения возникали у него совершенно неожиданно: вернувшись домой с какого-нибудь торжества, он вдруг обнаруживал, что рамы, подоконники и двери давно пора покрасить, и немедленно, прямо в приличном костюме, принимался за дело. Костюм отправлялся на помойку, мы с Жоркой бегали перепачканными, а многострадальная входная дверь носила разноцветные следы всех предыдущих атак. Но вот где папина страсть разворачивалась вовсю, так это на даче! Сесть на свежевыкрашенную скамейку было совершенно обычным для нас делом! Однажды к нам на террасу зашел Константин Михайлович, посидел немножко, поболтал с мамой, а потом задумчиво поинтересовался: «Валя, а ты в курсе, что Жора-большой у гаража красит Жору-маленького?» Мы бросились во двор и видим: оба Жоры плечом к плечу старательно красят гаражные двери. При этом все, что стекало с папиной кисти, попадало прямо на голову брата. Отмыть ее так и не удалось, пришлось побрить наголо.

Приключения продолжаются

В 1990 ГОДУ, сразу после смерти Георгия Гулиа, его коллеги по «Литературной газете» и Союзу писателей обратились к столичным властям с предложением установить на доме, где он жил, мемориальную доску. Предложение приняли, вышло соответствующее постановление, народный художник России Андрей Бичуков изваял бронзовую плиту с портретом. Назначили и дату открытия, но тут начались весьма странные события. Сначала доску не разрешили повесить, разъяснив, что на нее… потерялись документы. Потом нашлись другие столь же невразумительные причины, потом еще… Фантасмагория продолжалась более десяти лет. Бронзовый Георгий Дмитриевич уютно обосновался в коридоре собственной квартиры. Валентина Григорьевна, вытирая пыль, шутливо с ним препиралась, а маленький Димочка, приезжая в гости, непременно здоровался с дедушкой, нежно целуя его в монументальный нос.

Разрешение установить доску на фасаде дома удалось получить только весной минувшего года, к девяностолетию со дня рождения писателя. Когда с ответственным товарищем из мэрии стали осматривать облюбованное когда-то место, выяснилось, что у расположенного рядом магазина за эти годы сменился профиль. Товарищ заявил, что так не пойдет, мол, известный писатель, «а тут в витрине какие-то юбки». Но Валентина Григорьевна, испугавшись новых проволочек, решительно воспротивилась: «Ничего, он всегда был любитель понаблюдать за женскими юбками, так что ему здесь будет очень даже хорошо!» 28 мая 2003 года при большом стечении публики и высокопоставленных гостей состоялось торжественное открытие мемориальной доски. Теперь веселый писатель Георгий Гулиа круглый год, лукаво улыбаясь, разглядывает яркие витрины дамского магазина, и вид у него действительно очень довольный.

"АиФ Долгожитель", Выпуск 22 (58) от 26 ноября 2004 г.

Электронная версия текста с сайта http://gazeta.aif.ru/online/longliver/58/21_01?print