ЭТИ воспоминания принадлежат доктору биологических наук, заслуженному деятелю науки РСФСР Наталье Петровне Козьминой (1905–1975). Ее отец, Петр Козьмин, блестящий молодой инженер из разночинцев, женился на Ольге Радциг, девушке из родовитой дворянской семьи. Со студенческих лет занимаясь революционной деятельностью, Козьмин в составе Военно-революционного комитета принимал непосредственное участие в Октябрьской революции, входил в состав первого Совнаркома. В Гражданскую войну Козьмин становится членом Реввоенсовета Южного фронта, в то время как родственники Ольги Александровны принимают активное участие в Белом движении. Сама она вместе с детьми с 1918 по 1920 год находилась у своей матери в Харькове, несколько раз переходящем от красных к белым. В 1920 г. семья перебирается в Москву, а с 1921 г. Козьмин возвращается к научной и педагогической деятельности, став основателем кафедры мукомольного производства в МВТУ им. Баумана. Во время очередной партийной чистки Петра Алексеевича исключают из рядов ВКП(б), что было для него тяжелым ударом. Родные обращаются к Сталину с просьбой восстановить в рядах партии его «бывшего соседа по коммунальной кухне». Вероятно, из-за того, что Козьмин был уже смертельно болен, Сталин эту просьбу удовлетворил.
Лев Троцкий.
В ДЕКАБРЕ 1918 года в Харьков вступили красные. Начались новые порядки: «буржуев» гоняли чистить снег с улиц. Об отце мы решительно ничего не знали, он не писал нам, находясь на разных фронтах. С продуктами становилось все труднее, но к весне начали налаживаться связи с украинской деревней. Вот тут-то и пригодилось содержимое наших «бебехов», над которыми так иронизировал папа! Белые льняные скатерти и салфетки (так называемые «камчатные», с ткаными узорами), простыни, летние одеяла — драгоценный обменный фонд! Школьных занятий не было, но, чтобы мы не разболтались окончательно, мама и бабушка организовали нам с братом занятия немецким языком. Занимались мы раза два в неделю, по преимуществу читали Шиллера и по-немецки обсуждали прочитанное.
Весной 1919 года мы с оказией получили печальное известие: наш двоюродный брат, милый талантливый Вася, поручик артиллерии, был убит в бою с Красной армией. Это была первая, но далеко не последняя жертва Гражданской войны в нашей семье. А тем временем Добровольческая армия подходила все ближе к Харькову. В городе становилось тревожно, рассказывали об организации Чрезвычайной Комиссии по борьбе с контрреволюцией, которая арестовывала людей, пытала их и расстреливала без суда.
Когда красные ушли из города, мы решили посмотреть, что делается во дворе Чрезвычайки. Красная кирпичная стена на высоте человеческого роста была выщерблена выстрелами; в щербинках виднелись кровь и пучки человеческих волос. Неподалеку — свеженабросанная земля. Подбежала женщина, с ужасным криком бросилась на землю и руками начала раскапывать. Показалась нога человека, одетая в сапог. Женщина кричала: «он здесь», «он здесь» — искала мужа. Мы больше не могли выдержать и убежали домой.
С приходом белых жизнь в городе оживилась, открылись новые магазины, появились продукты. Меня отдали в 5-й класс гимназии Покровской и Ильяшевой. Тетрадей не было, выручила подруга мамы по гимназии — она работала заведующей архивом Южных Железных дорог. Из архивных дел она выдирала чистые листы линованной бумаги, а мы их сшивали в тетради.
Однако перейти в шестой класс мне не пришлось. Добровольческая армия, дойдя до Тулы, начала откатываться обратно, к югу. В конце ноября началась паника, ползли всякие слухи о скором приходе большевиков. Уехало много наших знакомых из интеллигенции, опасаясь расправы со стороны ЧК. В газете было помещено интервью с генералом Май-Маевским, заявившим, что он велит выставить перед своей дверью бутыль с валериановыми каплями для слабонервных харьковчан. Но уже через два дня Красная армия заняла город. К нам в дом ворвались солдаты и стали кричать на маму: «Где твой муж? Небось у белых? Где спрятала оружие?» Милая наша храбрая мама твердо им отвечала: «Мой муж комиссар, большевик, был на Каспийско-Кавказском фронте, а где теперь, не знаю. Оружия у нас нет». Спокойный тон мамы подействовал, красноармейцы ушли без всяких эксцессов.
1 МАРТА 1920 г. к нам пришла очень милая барышня в черной шубке с каракулевым воротничком и такой же шапочке. Она спросила Ольгу Александровну Козьмину и сказала маме: «Меня зовут Надежда Сергеевна Аллилуева, а моего мужа — Сталин, он член Реввоенсовета Южного фронта, я привезла письмо от Петра Алексеевича». Она рассказала, что живет с мужем в Кремле, папа тоже там живет, и обещала перед возвращением в Москву зайти, чтобы взять от нас письма. С Н. С. Аллилуевой мы послали папе домашнего, очень питательного кофе из пшеницы и ячменя, немного сала и конфет. В апреле приехал еще один посланец из Москвы, Сережа, который привез нам много драгоценных вещей — сапоги для брата, ботинки для мамы.
В последних числах октября 1920 года приехал сам отец, чтобы взять нас с собой в Москву. Мы его не видели больше года: бритый, в кожаной куртке, он казался каким-то чужим.
Ольга Александровна Радциг-Козьмина с детьми: Евгенией, Наталией, Алексеем
Поездка до Москвы продолжалась суток двое, а может быть, и больше. Приехали утром, перетащили чемоданы и свертки на большую телегу, уселись сами и потащились через всю Москву на Красную площадь. Папа предъявил пропуск часовому, и мы через Спасские ворота въехали в Кремль. В Кавалерском корпусе поднялись на второй этаж, поворачивали несколько раз, и наконец вошли в широкий, светлый коридор. Папина квартира была самая крайняя, состояла из одной огромной комнаты, разделенной перегородкой; за ней помещался санузел и папина спальня. Мы с интересом стали рассматривать помещение, мебель, самую пеструю по стилю. Нашли продукты, приготовленные папой до отъезда,— совершенно прогоркшее сливочное масло, которого мы не видели не меньше года, сахарин и какие-то печенья или галеты. Конечно, тотчас стали их грызть, смазывая маслом. На стенах, оклеенных светлыми обоями, мы вдруг заметили надпись карандашом: «Здесь, в этой комнате, нахожусь под арестом я, Мария Спиридонова, член Центрального Комитета партии С-Р» и дата — 1918 год. Так мы очутились в Кремле, где и прожили восемь лет.
НАШ переезд совпал с третьей годовщиной Октябрьской революции. В тот же день папа пошел с нами в гостиницу «Националь» — тогда это был какой-то из домов Советов — получать обед. По случаю праздника обед был особо парадный — суп и куски рыбы, не то жареной, не то вареной, холодной, скользкой и противной. Прописавшись в Кремле, для чего требовалось разрешение коменданта Петерсона, мы получили на всех обычные продовольственные карточки, по которым выдавался хлеб (осьмушки фунта) и сахар, если он был. Процедура выдачи карточек и их «отоваривания» происходила в маленьком, темном помещении Чудова монастыря. Кроме продуктов, получаемых по карточкам, обитатели Кремля, т. е. особо ответственные работники Совнаркома, ЦК РКП и т. п., получали так называемые «совнаркомовские пайки», по тогдашним голодным временам бывшие совершенно роскошными: мясо, масло, даже ветчину и иногда колбасу. Их можно было получать или «сухим пайком», или же готовым обедом в совнаркомовской столовой. Пайки выдавались в соответствии с количеством членов семьи и, конечно, обеспечивали вполне нормальное питание так называемых «ответственных работников». Поэтому впоследствии мне было несколько странно читать воспоминания сына Цюрупы и других, как они якобы голодали, живя в Кремле.
Кухонь в квартирах не было, поэтому все жильцы коридоров пользовались одной большой кухней. Эта кухня почему-то называлась «кухня Троцкого», хотя кроме упомянутого лица ею пользовалось еще очень много народа. В коридоре нижнего этажа последовательно были расположены квартиры: А. Д. Цюрупы, М. И. Калинина, Л. Д. Троцкого, И. В. Сталина (последняя перед кухней квартира, наискосок от двери Троцкого). На лестничной площадке часто дежурил чекист по имени Борис, длинный парень, женатый на Василисе Федоровне — кухарке Троцкого. Василиса, которую, впрочем, чаще звали Васеной, и была главной хозяйкой кухни, командовала, куда ставить кастрюли и т. п. Сама Наталья Ивановна Седова, жена Троцкого, заглядывала на кухню редко, только чтобы сказать: «Васена, Л. Д. пришел, подавай обед». Часто туда заходила Надежда Сергеевна Аллилуева, которая была тогда в положении — Василий Сталин родился в 1920 году. На лестничной площадке около чекистов постоянно крутился Яша Сталин, его сын от первой жены, тогда ему было лет 13–14.
ЧТОБЫ закончить с «кухней Троцкого», надо отметить, что для его семьи продукты доставлялись с его личного поезда. Когда что-либо надо было получить, Васена посылала своего Бориса (он принадлежал к личной охране Троцкого), и необходимые продукты доставлялись в Кремль. По-видимому, аналогичная система была и у Сталина. А наш отец был всего-навсего членом коллегии Главмуки, он только непосредственно организовывал работу мельниц, ремонтировал машины, собирал разбросанных войной инженеров и техников, обеспечивал Москву хлебом из смеси пшеницы и ржи с овсом, просом, гречихой.
Вскоре после нашего приезда к нам на квартиру пришла заведующая движимым имуществом Кремля — Софья Владимировна Фортунато, дочь
В. В. Стасова от его гражданской жены. Когда-то очень давно папа жил в ее пансионе на Южном берегу Крыма. Встретив в Кремле, она его узнала и, когда приехали мы, захотела познакомиться и с нами. С тех пор она очень подружилась с мамой и часто заходила к нам, изливая свое возмущение требовательностью «ответственных дам» к мебели в их квартирах. «Ну, вы подумайте, Ольга Александровна, что нужно этой Молотовой-Скрябиной, понять не могу. Только что сменила всю мебель у них, прекрасные дворцовые кресла, диваны. Нет, не нравится, цвет обивки не тот, нужна шелковая и именно такого цвета, а не другого!» Конечно, ей, труженице и бескорыстной русской интеллигентке, претили претензии этих нуворишей, супруг временщиков. Не надо забывать, что это происходило в 1920–1922 годах, когда в стране царила разруха, народ голодал.
«АиФ Долгожитель» № 05 (17) от 6 марта 2003 г.
Электронная версия текста с сайта - http://gazeta.aif.ru/online/longliver/17/20_01