Начиная с конца 1995 г. политические и деловые круги России больше всего были озабочены вопросом, как благополучно перескочить через бурный порог президентских выборов, назначенных на 16 июня следующего года. Результаты выборов в Государственную думу, на которых победившие коммунисты и союзные с ними аграрии завоевали почти 200 мандатов (из 450), вызвали у демократов не просто глубокую озабоченность, но чувство растущей паники. Что будет, если вдруг кандидат левых сил — а им был Геннадий Зюганов — одержит верх, да еще в первом туре голосования? Тогда не избежать того, что заранее было названо “социальным реваншем”. Те необъятные полномочия, которые по Конституции 1993 г. давались президенту страны и которые так радовали новый класс буржуазии, теперь вызывали страх, ведь они могли быть использованы в интересах широких масс обобранного народа. В таком случае “новым русским” грозила не только перспектива полного перекрытия источников легкого и быстрого обогащения, но и возможность оказаться на скамьях подсудимых, потому что ни одно состояние в России в годы перестройки и реформ не было сделано на законном основании. Поэтому первая и главная задача выборов была сформулирована предельно ясно: любой ценой не допустить коммунистов к власти. Второй вопрос был гораздо сложнее: какой кандидат от правящих сил в состоянии наиболее успешно противостоять коммунистической угрозе? В распоряжении тех, кто реально владел и правил Россией, было не так уж много авторитетных в народе и подходящих для них кандидатур. Можно было поставить на премьер-министра В. Черномырдина, который своими самостоятельными действиями в дни событий в Буденновске дал понять, что готов примерить шапку Мономаха. Сам он с радостью бы “послужил народу” и, даже забыв об осторожности, несколько раз появился в телепередачах в роли этакого рубахи-парня, “своего мужика” с баяном на коленях, с гарниром из сценок, снятых в его родной деревне в Оренбургской области. Но у него, кроме плохо сдерживаемого честолюбия, было еще два недостатка. В народе он снискал себе славу косноязычного, туповатого чиновника, непрестанно выдававшего такие перлы вроде: “Здесь вам не тут” или ставшее знаменитым выражение: “Хотели как лучше, а вышло как всегда”. В то же время он отличался особым аппетитом на деньги, даже в среде демократических коррупционеров и взяточников. Французская газета “Монд” обвинила его в том, что на его счетах за рубежом скопилось 5 млрд. долларов. Он заволновался, стал требовать опровержений или доказательств. Пошли обычные в таких случаях ссылки то на одни, то на другие источники информации, пока все дело не ушло в песок. Против Черномырдина был и тот факт, что сложившаяся могущественная олигархическая группа в России не была уверена, сможет ли он без оглядки, решительно и бесповоротно защищать их интересы и завоеванное место в обществе перед лицом коммунистической угрозы. Его считали все же номенклатурным хозяйственником, не более. Кроме того, его обвиняли в поражении на парламентских выборах партии “Наш дом — Россия”, лидером которой он являлся.
Мне очень запомнился московский режиссер Марк Захаров, который, как-то выступая на служебной тусовке модного тогда Всероссийского биржевого банка, упорно называл только что назначенного премьера Виктора Степановича не Черномырдиным, а Красномординым. А уж Захаров прекрасно умел улавливать малейшие оттенки запахов в ближайшем околопрезидентском окружении.
Набившие оскомину Г. Явлинский, В. Жириновский, А. Чубайс не могли рассматриваться всерьез хотя бы потому, что были нерусскими.
Оставался в запасе генерал-лейтенант Александр Иванович Лебедь, человек с уникальным по тембру и густоте басом, напоминающим медвежий рык. От одного вида и голоса генерала веяло командирской уверенностью и безапелляционной простотой. Впервые он “прославился” в августе 1991 г., когда батальон воздушно-десантных войск под его командованием (а он занимал пост заместителя командующего ВДВ по боевой подготовке и военным училищам) взял под охрану здание Верховного Совета России — Белый дом, а сам Лебедь, вступил в контакт с Б. Ельциным и с того момента стал твердо дрейфовать в его сторону. После победы “демократов” Лебедь был крайне обижен тем, что ему не предложили соответствующего (по его расчетам) крупного поста в руководстве Министерства обороны. Он даже возвратил медаль защитника Белого дома в знак своего недовольства. Для московского политического истеблишмента личность Лебеда была неудобной, и его летом 1992 г. отправили в Приднестровье, назначив на должность командующего 14-й армией, охранявшей громадные запасы оружия, боеприпасов и снаряжения, складированные в Приднестровье в советские времена на случай третьей мировой войны. Само по себе место было чрезвычайно хлебное: кроме возможности влиять на реализацию армейского имущества, командующий 14-й армией стал верховным военным арбитром во всех конфликтах, сотрясавших тогда Молдову и Приднестровье.
А. Лебедь легко при помощи силы и финансовых рычагов навел порядок, установил мир и спокойствие в далеком теперь от России бывшем ее юго-западном регионе. Он мог бы повторить судьбу русского генерала Маннергейма, который после Октябрьской революции возглавил отделившуюся Финляндию и закончил много десятилетий спустя свою жизнь, став национальным героем этой страны. Но Лебедь либо не знал этого исторического прецедента, либо неадекватно оценивал свои способности и не оставлял надежды вернуться в Россию и вломиться в большую политику. В июне 1995 г. он нашел подходящий предлог: получив из Москвы приказ о реорганизации 14-й армии, предусматривавший значительное сокращение ее численности, изменение функций, идущей в русле политики, направленной на ограничение и ликвидацию присутствия России в Приднестровье, А. Лебедь демонстративно подал в отставку, приехал в Москву и активно включился в политическую борьбу, примкнув к Конгрессу русских общин (КРО). В то время этот генерал безудержно критиковал власть, спекулируя на ущемленных национальных чувствах русских, их бедственном экономическом положении. Образчик его национал-патриотического “мировоззрения” был опубликован 24 июня 1995 г. в газете “Подмосковье”: “Новое, ползучее, липкое, тлетворное иго, надвигающееся на нашу землю со всех сторон, направлено против души народа. Враг страшен тем, что он невидим. С ним нельзя скрестить меч. Его нельзя достать пулей. Но он есть. Он разрушает основополагающие моральные устои, завещанные нам предками, и заменяет их импортным суррогатом чуждых нам идей. Он плодит всевозможные секты, партии, общественные организации мутной направленности и проповедует Православной России Православие на английском языке. Он создает политический, экономический хаос, стравливает народы, организуя для них себе на забаву всевозможные вооруженные конфликты и гражданские войны. Он поощряет разгул преступности и препятствует борьбе с ним. Он организует “утечку мозгов” и тем уничтожает интеллектуальный потенциал государства Российского. Он делает все для того, чтобы процесс разрушения Державы стал необратим, и уже во многом преуспел”.
Трудно себе даже вообразить, что при таких “взглядах” А. Лебедь никогда не прерывал контактов с командой президента и не оставлял намерения войти в нее. У Ельцина, естественно, никогда не было доверия к этому самодовольному, амбициозному генералу, но использовать его риторику, на которую реагировала часть общества, было соблазнительно. Однако как претендент на роль основного, стержневого кандидата на пост президента России от правящей партии, если понимать под этим названием класс “новых русских”, Лебедь не подходил.
Одним словом, “куда ни кинь — везде клин” по русской пословице. Из региональных лидеров ни один еще не успел набрать ни политический вес, ни позитивный запас реальных успехов. В ходе этих выборов демократы вовсе не собирались решать судьбу России как государства, ни тем более судьбу ее народа, а лишь собственную судьбу — судьбы своих капиталов и места в управлении страной, и выходило, что лучше всего решить эту задачу мог только Б. Ельцин. Ведь он не мог свернуть в другую сторону, так как был связан родовой пуповиной своей власти с классом “новых русских”. Его полностью поддерживал Запад, даже в крайне сомнительных случаях оказывал ему политическую и финансовую помощь. Он был ненавидим коммунистами, и никакой компромисс с ними для него невозможен. Б. Ельцин уже не раз доказал, что в борьбе за власть не остановится ни перед какими правовыми барьерами, для него выйти за конституционное поле было привычным делом. На стороне его был так называемый “административный ресурс”, т.е. неограниченные финансовые возможности и вся структура государственных органов власти. Для новых хозяев было очень важно, что все окружение президента России уже подкормлено ими, а иногда и просто состояло на их содержании, а это обеспечивало возможность постоянного давления на него в желательном направлении. Все спичрайтеры, помощники, ведущие личности из администрации президента, даже служба безопасности Б. Ельцина, не говоря уже о многочисленных аналитиках, экспертах, — все они давно были “окучены”, т.е. коррумпированы олигархическими структурами. Для человека с низким интеллектуальным уровнем и крайне ограниченным общеобразовательным кругозором, каким был Б. Ельцин, это создавало опасную степень зависимости от чужих мнений, посторонних советов, навязываемых рекомендаций. Только поэтому в окружении Б. Ельцина и на государственном содержании множились всевозможные фонды, центры, институты и т.п. И при всем этом сохранялась невероятно важная особенность государственного устройства России: решения президента — устные, письменные в виде распоряжений или указов — были единоличными, не подлежали обсуждению и вступали в силу сразу же после их подписания или озвучивания.
Олигархические кланы видели в Б. Ельцине два очевидных недостатка. Прежде всего они знали, что Б. Ельцин серьезно и тяжело болен. Это было хорошо известно и самому Ельцину, и его родным и близким. В конце 1995 г. у него случился первый инфаркт. Вот как он сам описывает свое физическое состояние в это время: “Наплевательское отношение к своему здоровью, вероятно, вообще было свойственно многим руководителям. Тучные от сидячего образа жизни, обрюзгшие от вредных привычек (так иносказательно называлось пьянство), с красными от вечного недосыпа глазами, с тяжелым выражением лица... Вот и я на свой организм рассчитывал — он справится! Как видно, ошибался...
Новый, 96-й год встретил в каком-то смятении. Сразу после сердечного приступа и сразу после тяжелейшего поражения на думских выборах...
Наина очень не хотела моего выдвижения. Да и меня самого постоянные стрессы совершенно вымотали, выжали все соки...” (Б. Ельцин. “Предвыборный марафон” М., 2000, стр. 22-23).
Конечно, идти снова во власть в таком измочаленном физическом состоянии, без каких-либо осмысленных целевых установок в будущей работе на благо Отечества было, если честно говорить, преступлением перед своим народом. Но Б. Ельцин признается: “Мысль о том, что я тем самым (т.е. снятием своей кандидатуры) буду способствовать приходу к власти коммунистов, показалась нестерпимой”. Какой нехитрый побудительный мотив: для схватки за власть, тем более что коммунисты в ту пору на глазах трансформировались в социал-демократов.
Второй недостаток Ельцина, очевидный для “политической элиты”, был в крайне низком рейтинге Б. Ельцина. Все видели результат разрушительной шоковой терапии, полной абсурдности так называемых реформ и поражения в чеченской войне. Но это как раз “политическую элиту” не особенно смущало. Она держалась принципа, что все средства хороши для удержания власти. В. Черномырдин как-то даже публично сказал: “Мы хорошо знаем, что значит потерять власть!” Разумеется, основная ставка делалась на моделирование общественного сознания таким образом, чтобы люди даже вопреки своим жизненным интересам проголосовали так, как надо “элите”. Для этого их должно было запугать еще более страшными перспективами в случае поражения Б. Ельцина, нежели их теперешняя жизнь. И вот эта стратегия получила свое глубокое развитие. Если бы не сработало это оружие, то было бы пущено в ход другое — подсчет голосов. В России давно говорят, что выборы выигрывает тот, кто считает голоса. Состав Центральной избирательной комиссии формируется правительством, а председателя назначает президент. На этот пост в 1993 г. был назначен Рябов Николай Тимофеевич — один из тех депутатов Верховного Совета России, которые перебежали из осажденного Белого дома на сторону Б. Ельцина. В верности этого человека сомнений не было. Он бы пошел на необходимую “корректировку” результатов выборов, если бы в этом возникла потребность.
Избирательные комиссии на местах формируются также местной властью, передача информации о результатах выборов, равно как и перевозка всей документации, производится по каналам, контролируемым правительством. Власть ревниво следила за тем, чтобы оппозиционные партии в первую очередь коммунисты не имели доступа к контролю за критически важными узлами избирательной машины.
Если бы не сработало ни то, ни другое, то было бы пущено в ход последнее средство: силовые, неправовые методы решения вопроса. Установка была одна: ни в коем случае не отдать власть.
15 февраля 1996 г. Б. Ельцин выехал в родной Екатеринбург, где публично объявил о своей готовности вновь бороться за пост президента. Вот что он сказал: “Столько пережить, столько понять, стоять на пороге цивилизованной жизни, цивилизованной жизни мира и снова скатиться назад — это будет нашим общим поражением и позором. Можно ли мне в этой ситуации не участвовать в президентских выборах? Не раз и не два задавал себе этот вопрос. Но пока есть угроза столкновения “красных” и “белых”, мой человеческий и гражданский долг, мой долг политика, стоявшего у истока реформ, добиться консолидации всех здоровых сил общества и предотвратить возможное, вплоть до гражданской войны, потрясение. Несмотря на настойчивые призывы достойно уйти, мой отход от участия в выборах стал бы шагом безответственным и непоправимо ошибочным. Надо довести до успешного завершения дело, которому я полностью отдал себя. Я уверен, что смогу провести страну сквозь смуту, тревоги и неуверенность.
Поэтому я решил баллотироваться на пост президента России и объявляю об этом здесь, в дорогом для меня зале, в родном городе, вам, моим землякам, всем гражданам России и для сведения всего мира”. (“Эпоха Ельцина”. М., 2001 г., стр. 550).
В этом, казалось, наиглавнейшем предвыборном выступлении нет ни слова о благополучии государства по имени Россия и народов, его населяющих. Есть только страх перед поражением и позором и стращание страны пугалом гражданской войны, смут, тревоги и т.д.
Кстати, и раньше, и тогда, давая многочисленные интервью иностранным и российским журналистам, мне часто приходилось отвечать на вопрос о возможности гражданского конфликта в России. Я всегда с уверенностью говорил, что в России такая война невозможна. Мотивировал это тем, что ни одна политическая сила (включая коммунистов) не ставила вопрос о насильственных методах борьбы за власть. Во всех программах всех сколько-нибудь значимых партий и движений фигурировали неизменные пункты о признании многопартийной системы, свободы слова, многоукладной экономики, уважения прав и свободы личности. Мелкие различия в формулировках не имели существенного значения. В стране не существовало никаких общественно значимых военизированных оппозиционных структур. Муляжи баркашевских дружин финансировались олигархическими группами и использовались исключительно в пропагандистских целях, чтобы стращать обывателя неким призраком “фашизма”. Когда правящим кругам было необходимо для очередного взрыва общественной истерии показать фантомную угрозу некоего тоталитаризма, на экранах телевизоров или даже на улицах появлялись ряженые молодчики, выполнявшие свои кукольные артикулы. Но они появлялись так же внезапно, как и исчезали по указанию некоего режиссера.
Нельзя было не учитывать, что Россия — страна, лишенная демографического потенциала, необходимого для гражданской войны. Давным-давно ушли в прошлое времена, когда половина многочисленной семьи уходила к белым, а вторая половина — к красным. Сейчас в редкой российской семье было два человека, способных взять в руки оружие. Большинство матерей всеми силами старались спасти своих единственных сыновей от призыва в армию, от чеченской войны. Само существование обессиленной нации висит на волоске. Сам факт, что народ в критические моменты тотального ограбления приватизаторами, мастерами “шоковых терапий” проявил полную апатию, безразличие к своей судьбе и заливал горе алкоголем, говорит о том, что ни о какой гражданской войне речи быть не могло. Да и не было в обществе таких раздирающих противоречий, которые толкнули бы нас в пропасть самоистребления. Все были за реформы, все были за демократию.
Единственными, кто имел побочную вооруженную силу, кроме установленных Конституцией Вооруженных сил и силовых структур, были новые предприниматели, олигархи, создавшие свои небольшие армии для защиты своего бизнеса и личной безопасности. В нескольких тысячах расплодившихся частных охранных и детективных предприятий насчитывалось в целом по стране около 200 тысяч человек, вооруженных автоматами, пистолетами и мощными помповыми ружьями. В большинстве своем частные охранники рекрутировались из отслуживших десантников, спецназовцев, выходцев из силовых спецслужб, спортсменов силовой квалификации (борцы, боксеры и т.д. ). Но эта прикормленная иррегулярная армия тоже стояла целиком на одной стороне — за “белых”. О какой угрозе гражданской войны можно говорить в такой ситуации? Ясно, что все разговоры об этом — только отвлекающий маневр с целью терроризировать зачумленного обывателя и подготовить его к возможному применению силы самим правительством и самим правящим кланом “новых русских”.
Вступив в предвыборную борьбу, Б. Ельцин стал повсеместно демонстрировать свою несокрушимую уверенность в победе. Примерно так, как делают боксеры-профессионалы перед решающими поединками. Вот его высказывания, взятые из газеты “Президент” за 10—15 апреля 1996 г.: “Мы победим, чтобы эти выборы не стали последними. В победе не сомневаюсь. Слабонервных прошу не суетиться. И пусть некоторые не торопятся со сменой портретов. В этот переломный для страны момент я не имею права отпускать штурвал управления Российским государством!
Мы победим, чтобы не допустить возврата к временам, когда Россию считали “империей зла”.
Мы выиграем, чтобы скорее начать жить свободно и достойно, как живут все нормальные люди в нормальных странах. Со всей ответственностью заявляю: у меня есть силы и воля к победе! Давайте вместе бороться за будущее России”.
Слова президента “Лучше умру, чем проиграю!” точно отражают его внутреннее состояние. Для него лично действительно здесь решался вопрос жизни и смерти. России и ее населению это было безразлично. Страна и ее президент жили в разных измерениях, разными заботами и надеждами. Надо было заставить россиян или хотя бы большинство их поверить в то, что президентские хлопоты и страдания являются их собственными хлопотами и страданиями. Эта забота легла на плечи избирательных штабов, деятельности которых была подчинена вся государственная машина. Первый состав штаба Б. Ельцина возглавил Олег Сосковец, первый вице-премьер, вокруг личности которого сразу закрутилась придворная интрига. Формирование предвыборного штаба по времени совпало с громкими отставками Козырева и Чубайса, за которыми последовали добровольные выходы из состава Президентского совета Отто Лациса, Егора Гайдара, Сергея Ковалева — жестких радикал-демократов. Окружение Б. Ельцина в принципе раскололось на “почвенников”, т.е. сторонников более ясной ориентации на государственно-патриотические цели, и “западников”, доминировавших к тому времени в Кремле и на Старой площади. В первую группу входили О. Сосковец, А. Коржаков, шеф ФСБ М. Барсуков, а во вторую — ее несменяемый лидер А. Чубайс и многочисленная рать демократов. В морально-нравственном отношении никакой разницы между участниками обеих групп не было, но политическая ориентация их существенно различалась.
Напуганные возможным усилением влияния: “почвенников” на Б. Ельцина, “демократы”-западники, руководимые А. Чубайсом, сразу же развернули кампанию травли О. Сосковца, нацеленную на отстранение его от руководства предвыборным штабом. Они и сейчас не могут успокоиться, выбирая для его характеристики самые уничижительные слова. Например, такие: “Штаб О. Сосковца продолжал имитировать бурную деятельность, но больше напоминал пароход без руля, с бешено вращающимися колесами, на которых нет лопастей. Он поглощал топливо, гудел, пускал дым, взбивал пену вокруг себя, но стоял на месте”. В результате нашептываний, интриг, подковерных телодвижений к середине марта “почвенники” были разгромлены. О. Сосковец отстранен от руководства штабом, который с тех пор формально возглавил сам Б. Ельцин с В. Черномырдиным в качестве своего заместителя. Но реальное, руководство попало в руки Б. Березовского, А. Чубайса и Татьяны Дьяченко (дочери президента), которая была назначена в штаб решением папы.
Олигархическое наступление развивалось. На Давосском форуме, открывшемся ранней весной 1996 г., собрались все видные российские олигархи, к которым присоединился А. Чубайс. Там после ряда конфиденциальных совещаний в узком кругу ими было принято решение бросить все силы на поддержку Б. Ельцина. В интервью корреспондентам в Швейцарии А. Чубайс бросил фразу: “Если мы проиграем выборы, мы уедем из России”. Все космополитическое мировоззрение Чубайса сфокусировалось в этой фразе. Россия для него — не Родина, а место для политической карьеры и сколачивания состояния.
После Давосских консультаций группа олигархов в составе Березовского, Ходорковского, Фридмана, Русинского, Потанина и др. посетила Б. Ельцина и поставила вопрос ребром: “Надо возвращать А. Чубайса на капитанский мостик!” “Нам договариваться не с кем. Нас коммунисты на столбах повесят!” Президенту деваться было некуда, и хотя он всего пару месяцев на отправил Чубайса в отставку, обвинив его в поражении правительственной партии на думских выборах и других грехах, но теперь пришлось его возвратить.
Вся команда заработала на повышенных оборотах. Из США была приглашена группа консультантов по выборным технологиям, с которой лично вел работу А. Чубайс. Аналитики, консультанты, эксперты дружно обсели предвыборную кормушку. Если теперь, по прошествии времени, оглянуться и посмотреть что же принципиально нового внесли в предвыборную технологию пиарщики 1996 года, то можно увидеть, что в основном ловко обыгрывали тему устрашения населения ужасами коммунистического террора. Телевизионное время было отдано показу фильмов, в которых рассказывалось о массовых репрессиях сталинских времен, лагерной и тюремной жизни. Извлекались документальные киноленты с показом публичных казней, связанных с советским временем. Для православных людей демонстрировались многочисленные кадры разрушения храмов, закрытия монастырей, арестов и этапирования священнослужителей. Крестьянам адресовались сцены раскулачивания, массовых ссылок в отдаленные края. Все, что было горького, трагичного, унижающего человека в нашей недавней истории, вынималось на свет, концентрировалось режиссерами в мощные блокбастеры, которыми изо дня в день били по темечку ошарашенного телезрителя. Надо было создать впечатление, что ни у страны, ни у народа не было за 70 лет советской власти ничего светлого. Пустые прилавки, длинные очереди, изможденные лица не сходили с экранов.
Похожая картина доминировала и в печатной продукции. Громадными тиражами на прилавки книжных магазинов вываливались книги предателей типа Суворова (Резуна), Климова, переиздавались все лучшие “лагерные” произведения, корреспонденты искали и находили оставшихся в живых жертв репрессий.
Такая мощная артиллерийская подготовка, проводимая к тому же в условиях, когда противная сторона не располагает практически никакими возможностями для контрудара, предрешает успех. Можно сказать, что целенаправленная обработка населения страхом дала свои результаты в дни выборов. Многие нерешительные, колеблющиеся избиратели проголосовали так, как хотели люди из предвыборного штаба Б. Ельцина.
Много лет спустя, когда один из главных организаторов этой пропагандистской кампании Владимир Гусинский, вконец перессорившийся с российской политической верхушкой и нашедший убежище за рубежом, дал интервью британской газете “Гардиан”, он признан: “Я сделал большую ошибку, когда мы начали поддерживать Ельцина против коммунистов в 1996 году. Либеральные СМИ несколько месяцев работали как антикоммунистическая пропагандистская машина. Я несу за это ответственность. Сейчас я расплачиваюсь за это” (“Коммерсант”, 25.04.2001 г.).
Другой весьма характерной чертой избирательной кампании Б. Ельцина, было стремление напрочь уйти от оценок результатов его работы в период 1991-1996 гг. и сконцентрировать все внимание на обещаниях и популистских мерах, которые должны были свидетельствовать о начинающейся заре возрождения. Началась целая операция под кодовым названием “Зарплата”, в ходе которой принимались указы, постановления, распоряжения, чтобы добиться простейшей цели: выплаты российской штаты (мизерной по мировым меркам) за проделанный труд. Ведь только в период правления Б. Ельцина, при всеобщем воровстве, возник сам феномен массового неоплаченного, а стало быть, рабского труда. Денег в российской казне всегда не хватает — это ее генетическая особенность. Пришлось брать их в кредит за границей. Западные заимодавцы давали деньги, исходя из того, что были крайне заинтересованы в сохранении Б. Ельцина у власти. Но и этого не хватало. И вот тогда государство начало играть в финансовые пирамиды государственных краткосрочных обязательств (ГКО). Правительство стало брать деньги у коммерческих банков, т.е. у частных и коллективных вкладчиков, под большой процент, выдавая в качестве гарантий свои долговые расписки — ГКО.
Популистские документы буквально сыпались из-под пера Б. Ельцина. Так родились указы “О повышении стипендий студентам государственных образовательных учреждений высшего и среднего профессионального образования и аспирантам государственных образовательных учреждений”, “О предоставлении бесплатных участков земли”, “Об утверждении Комплексной программы мер по обеспечению прав вкладчиков и акционеров”, “О государственной поддержке граждан в строительстве и приобретении жилья” и т.п.
Это были пустые, ничем не обеспеченные распорядительные документы, о которых забывают даже опытные юристы. Но они создавали определенный фон надежд. Все вместе начало работать на рейтинг президента, который медленно пополз вверх от “трехпроцентной”, т.е. практически нулевой отметки. Надо было любой ценой поддерживать это начавшееся движение. По совету западных экспертов, засевших в “Президент-отеле”, ельцинское окружение стало настойчиво рекомендовать ему применить в России стандартные в других странах приемы: ездить по стране для встреч с народом, отказаться от охранных излишеств, при которых “вождя” обычно отгораживают от людской массы, выходить на сцену вместе с артистами и если не плясать, то притоптывать и прихлопывать, заходить как бы невзначай в простые дома рядовых людей, делить с ними символические хлеб-соль... Одним словом, изображать из себя человека из народа и руководителя для народа. Плоть от плоти, кровь от крови его! Б. Ельцину показывали радующие сердце фотографии давних времен 1989-1991 гг., когда люди без всякой инсценировки тянулись к нему, видя в нем избавителя от опостылевшей социалистической серятины, волшебника, который обещает открыть дверь в чудесную страну свободы и счастья. Он смотрел, вздыхал... и соглашался. Ельцин после только что перенесенного инфаркта понимал, что эти турне губительны для него, во всех поездках с ним были его дочь Татьяна, бригада врачей, во всех пунктах остановок сразу же предусматривались варианты больничной госпитализации. Но соображения человечности всегда изгоняются из среды, где идет борьба за власть. Им там нет места. Человечность и власть — несовместимы.
15 марта 1996 г. произошло событие, которое чуть было не взорвало всю ситуацию в России. В этот день Государственная дума приняла решение об отмене Постановления Верховного Совета РСФСР от 12 декабря 1991 г. о денонсации Договора об образовании СССР. Иначе говоря, было отменено то самое постановление, которым одобрялось, признавалось законным Беловежское соглашение. Самому Б. Ельцину уже слышатся звон наручников, которые наденут на него как на инициатора развала Советского Союза. Поэтому он сразу же набычился и приготовился к самым жестким и решительным мерам. Назвав это решение Думы провокацией, в слепой ярости он стал подумывать о ее роспуске, о запрете коммунистической партии, о перенесении сроков выборов на более позднее время, например на два года. Были немедленно даны соответствующие распоряжения готовить проекты надлежащих документов. По его воспоминаниям 23 марта 1996 г. почти на рассвете, в 6 часов утра, он созвал закрытое совещание, в котором принимали участие В. Черномырдин, О. Сосковец, силовые министры и руководитель президентской администрации Н. Егоров. Б. Ельцин ознакомил собравшихся с разработанным планом по существу очередного государственного переворота и попросил высказаться. Большинство участников поддержало намерения президента. Однако неожиданно для всех с возражениями выступил тогдашний министр внутренних дел А. Куликов, который заявил, что коммунистическая партия контролирует законодательные органы власти в половине регионов России и если она выведет народ на улицу, то, возможно, часть военнослужащих Министерства внутренних дел перейдет на ее сторону, что будет означать вооруженное противостояние. После этого своими сомнениями поделился и В. Черномырдин. Ельцину пришлось закрыть заседание, так и не сформулировав никакого решения. В дело вмешались Татьяна Дьяченко и А. Чубайс, который с подачи своих американских советников энергично высказался против нарушения конституционности. Он твердил, что расправляться с коммунистами путем запретов бесполезно, что коммунистическая идеология в головах у людей и никаким указом новую голову им не приставишь. Длительная беседа с глазу на глаз, в ходе которой угроза отхода Запада от поддержки Ельцина прозвучала не один раз, сломила президента. Сам он писал позже: “Я возражал. Повышал голос. Практически кричал, чего вообще никогда не делаю. И все-таки отменил уже почти принятое решение”.
Дальше все покатилось как по маслу по проложенным рельсам. Денег на предвыборную кампанию не жалели — это ведь не социальные программы. Потом в печати появлялись разные цифры, они колебались вокруг 20 млрд. долларов, истраченных на подкуп прессы, телевидения, артистов, политических и общественных деятелей, аналитиков и экспертов разного толка. Выборы — вообще золотая пора для пиарщиков-зазывал голосовать за денежного кандидата. Одни сочиняли серьезные аналитические эссе, другие крапали частушки вот такого типа:
Башковита наша Русь
И славна умельцами,
И поэтому, народ,
Голосуй за Ельцина.
или:
Бросила хорошего,
Выбрала поганого.
Не отдайте сдуру, бабы,
Голос за Зюганова.
А вот как описывают бывшие спичрайтеры и помощники Б. Ельцина его популистские выезды “на пленэр, к простому народу”. “Требовалось найти поселок, абсолютно узнаваемый на всей территории России, — небольшой работающий заводик, пруд с пенсионерами-рыбаками, автобусная остановка, несколько пятиэтажек, частные неказистые дома, садовые участки, бабули, обсуждающие у магазина местные новости. Надо было сделать так, чтобы телезритель в Смоленской, Тамбовской или Иркутской области увидел картинку и воскликнул: “Да это же наша Ивановка (Нестеровка, Михайловка)!”
Искали долго вместе с губернатором Московской области А. Тяжловым. Наконец остановились на поселке Атепцево — 80 километров от Москвы, завод “Элинар”, памятник погибшим, пруд, магазин, конечная остановка автобуса, 3400 жителей. То, что надо!
Во время подготовки к поездке заранее осмотрели магазин. Выбрали и дом рабочего. Узнав, что к нему в гости собирается сам президент, хозяин впал в шоковое состояние, заговорил неразборчиво. Жене пришлось “переводить”. Проинструктировали и молодоженов (их отыскали в соседнем поселке, поскольку в Атепцеве в тот день никто жениться не собирался), указав им время прибытия к памятнику. Прикинули точки для телекамер. Нашли ветерана, к которому Ельцин должен был заглянуть на садовый участок. Пенсионер просил лишь одно: ему хотелось “хлопнуть”, как он говорил, с президентом по рюмочке за Победу. Ведь другого шанса не будет. Запретили категорически! Более того, приехав в Москву, А. Лившиц предупредил А. Коржакова “об опасности” и посоветовал послать к ветерану сотрудников с приказом: “Никаких рюмочек!”.
Наступил теплый весенний день 7 мая. За несколько часов до появления Ельцина охрана была уже на месте. Бабули, завидев молодцев в форме и с оружием, стали боязливо креститься. Молодожены, чтобы не опоздать, приехали намного раньше намеченного. Чтобы не портили сценарий, их послали ехать на второй круг.
И вот на дороге показался кортеж. Президент был на эмоциональном подъеме. Сразу двинулся точно по программе — осматривать магазин. Потом в дом рабочего. Тот, слава Богу, взял себя в руки, стал разговаривать. Выставив всех сопровождающих за дверь, Борис Николаевич сел пить чай вместе с рабочим и его женой.
Поздравив молодоженов и пообщавшись с народом, президент отправился к ветерану на садовый участок. Тропинка была узкая, а потому охрана отсекла всех, кроме А. Коржакова, командующего Московским военным округом Л. Кузнецова, А. Лившица и телеоператора. В таком составе протиснулись в калитку. Навстречу шел дед, смущенно улыбаясь и сверкая орденами и медалями. И — о ужас! В руках он держал две граненые рюмки, до краев наполненные водкой. А. Лившиц показал ему кулак. Ветеран все понял по-своему, просиял и объяснил: “Ребята, рук не хватает. Сейчас и вам принесу. Победа, это ж понимать надо!” И принес. А потом увел Б. Ельцина на картофельные грядки и что-то долго ему рассказывал.
Пожалуй, именно в этот день всем, кто был с президентом, стало ясно кто победит” (“Эпоха Ельцина”. М., 2001 г., стр. 567).
В нашем народе в страшное лихолетье 90-х годов XX века часто раздавались голоса, что нас кто-то зомбирует, воздействуют некими скрытыми средствами на нашу психику, — вроде 25-го кадра в телевидении, — вынуждает нас поступать вопреки нашим убеждениям. Глубоко убежден, что тем самым мы пытаемся переложить на кого-то ответственность за наши собственные безответственные поступки. Наша беззащитность перед информационным навалом, перед лицом пропагандистского насилия есть лишь свидетельство нашей слабой гражданской зрелости, нашего невежества в вопросах обычных информационных технологий. Приведенный пример предвыборного трюкачества Б. Ельцина и его помощников демонстрирует детскую наивность простых русских людей, участвовавших в этом спектакле. Они обманывались сами и соучаствовали в обмане своих многочисленных соотечественников, которые подумали, что этот эпизод является типовым в деятельности Ельцина, а сам президент всегда прост и доступен, как в увиденных кадрах. Театральную сцену они приняли за реальную жизнь. Нам очень хочется, чтобы так было на самом деле, и мы легко поддаемся на обман. Пропаганда, особенно когда она идет от власти, не должна восприниматься слепо, безоглядно. Ее всегда следует воспринимать критически, с изрядной долей сомнения. Народная мудрость гласит: “Не все то золото, что блестит!”. Особенно следует остерегаться таких материалов, которые адресованы к нашим чувствам и ставят цель вызвать наше сострадание, симпатию, раздражение, ненависть и т.д. Как правило, под ними нет солидного и правдивого информационного фундамента, они апеллируют не к разуму, а к сердцу, к чувствам, которые более податливы на желательную реакцию. Надо научиться спокойному, рассудочному отношению ко всем пропагандистским шквалам вообще, а во время выборов в особенности. Вырабатывать в себе иммунитет к тем бациллам и микробам, которых в нас пытаются поселить люди, называющие себя пиарщиками.
Как бы интенсивно ни велась обработка избирательского контингента, Б. Ельцин и его команда не упускали из виду и других кандидатов на пост президента, которые прошли все необходимые формальности и были включены в бюллетени для голосования. Таковых оказалось всего 10 человек, они, по оценкам политологов, располагались в таком порядке: Б. Ельцин, Г. Зюганов, А. Лебедь, Г. Явлинский, В. Жириновский, С. Федоров, М. Горбачев, М. Шакум, Ю. Власов, В. Брынцалов. С Г. Зюгановым пытаться договориться было бессмысленно, потому что он был основным соперником, и, тем не менее, представители президента никогда не прекращали неофициальных контактов с верхним эшелоном коммунистической партии. Со стороны власти в ходе этих контактов давались некоторые намеки на возможность привлечения коммунистов в правительство при условии их очень хорошего поведения и в то же время нагнеталась атмосфера страха перед непредвиденными крутыми мерами со стороны Б. Ельцина, который в начале своей президентской деятельности публично перед полным составом американского конгресса (обе палаты) почти поклялся, что он никогда не позволит коммунистам возродиться и взять власть в России.
С Григорием Явлинским была предпринята попытка договориться о союзе в обмен за крупный пост в правительстве. Ему предложили пост вице-премьера и даже показали заготовленный проект соответствующего указа. Честолюбивый до болезненности, Г. Явлинский отверг это предложение, дав понять, что готов согласиться только на должность премьер-министра. Через прессу ему подбрасывалась мысль о том, что он мог бы стать координатором по экономическим вопросам между странами СНГ в ранге министра. Явлинский опять только брезгливо повел плечами.
Генерал А. Лебедь сразу, после первых подходов к нему, дал согласие на установление контакта с президентским окружением и неофициально согласился войти в блок с Ельциным. Он немедленно получил крупные финансовые ресурсы, доступ к информационным источникам, что подняло его рейтинг. Но внешне он выступал с позиций достаточно критических по отношению к правительству.
С В. Жириновским власть вообще никогда не испытывала неудобств и сложностей. Остальные пять кандидатов не принимались в расчет как малые математические величины, размерами которых можно пренебречь.
Итоги голосования, состоявшегося 16 июня 1996 г., дали такие результаты: Ельцин — 35,28% голосов, Зюганов — 32,03%, А. Лебедь — 14,52%, Г. Явлинский — 7,34%, В. Жириновский — 5,70%. Остальные, как и предполагалось, не набрали даже по одному проценту каждый. Особенно унизителен был результат у Горбачева, который получил меньше голосов, чем число подписей, собранных им для регистрации своей кандидатуры. Уже на следующий день после подсчета голосов А. Лебедь был назначен секретарем Совета безопасности и помощником президента и призвал своих сторонников отдать голоса во втором туре за Б. Ельцина. Тайный сговор теперь был обнародован. Одновременно отправлен в отставку министр обороны П. Грачев, поскольку этого потребовал А. Лебедь в качестве условия сделки, и на этот пост был назначен И. Родионов. Так А. Лебедь расправился со своим бывшим командующим по воздушно-десантным войскам за нанесенные ему обиды в 1991 и 1995 гг., когда ему не дали ожидаемых постов в армии и стати постепенно выдавливать из вооруженных сил вообще.
Второй тур голосования был назначен на 3 июля — этот день был объявлен выходным, чтобы обеспечить максимальную явку избирателей. Политологи хором утверждали, что чем выше будет процент явки, тем выгоднее для Б. Ельцина, так как сплоченные когорты левого электората в любом случае явятся к урнам, а вот нестойких, лишь одурманенных, колеблющихся сторонников Б. Ельцина надо тащить на избирательные участки.
Перед вторым туром голосования в Кремле разразился дворцовый переворот, который так и войдет в историю современной России как скандал в связи с “коробками из-под ксерокса”. А. Коржаков и М. Барсуков, уже давно проигравшие политическую борьбу за влияние на президента, потому что за ними никто не стоял и они не обладали достаточным интеллектуальным и политическим багажом, к тому же губительно переоценивали свои возможности, решили все-таки попытаться реабилитироваться в глазах президента и скомпрометировать А. Чубайса и его команду, находившихся в состоянии эйфории после первого тура голосования. По распоряжению начальника Службы безопасности президента А. Коржакова его сотрудники взяли под технический контроль (видео- и аудиозапись) кабинет в здании Белого дома, где в сейфах хранились неучтенные суммы в долларах, предназначенные: для оплаты “черным налом” расходов по ведению предвыборной кампании. Владельцем кабинета, распорядителем всей наличности (которой в момент установки техники было 1,5 млн. долларов) был тогдашний заместитель министра финансов РФ Герман Кузнецов — доверенное лицо А. Чубайса, казначей предвыборного штаба. Таковы были нравы в тогдашней России — официальный высокопоставленный чиновник правительства занимался черной кассой, т.е. бесконтрольно получал и расходовал громадные суммы средств. По его распоряжению из этого сейфа в Белом доме 19 июня 1996 г. было выдано бывшему пресс-секретарю А. Чубайса некоему Аркадию Евстафьеву и Сергею Лисовскому 500 тысяч долларов. Как только они появились у милицейского поста на выходе из здания правительства, их задержали и попросили раскрыть коробку “из-под ксерокса”, в которой и лежали упакованные в целлофановые мешочки новенькие долларовые купюры.
Но вместо того, чтобы быстро провести квалифицированный допрос задержанных, провести обыск и документирование его результатов в кабинете замминистра финансов, изолировать Евстафьева и Лисовского на время, необходимое для завершения следствия, Коржаков и Барсуков стали ждать утра следующего дня, чтобы доложить Б. Ельцину о том, что творится в его предвыборном штабе. Их ошибки были мастерски использованы их политическими противниками. Стоило А. Евстафьеву сообщить о происходящем Анатолию Чубайсу, как тот в считанные часы развил бешеную активность, не останавливаясь ни перед чем. Он сразу же квалифицировал происшедшее как попытку государственного переворота в России. Мелкий укол в подковерной борьбе в президентском окружении был раздут до размеров политического катаклизма. Чубайс, Березовский и Гусинский срочно собрались в резиденции “ЛогоВАЗа” и образовали нечто вроде штаба по руководству переворотом. Потом к ним присоединилась дочь Б. Ельцина Татьяна. Потом они убедили президента в том, что эта резиденция была окружена снайперами, а сами они ожидали с минуты на минуту ареста и только, мол, присутствие дочери Ельцина спасло их бесценные жизни для России. На самом деле это Коржаков и Барсуков стали теми волками, на которых была организована форменная облава.
В 2 часа ночи 20 июня 1996 г. канал НТВ неожиданно прервал трансляцию передачи “Кафе Обломов”. На экране в прямом эфире возникла всклокоченная голова поднятого по тревоге с постели телеведущего Евгения Киселева, который загробным голосом возвестил, что страна находится на грани политической катастрофы. Впервые были названы имена Коржакова и Барсукова как виновников свалившейся на Россию беды. Разбуженный глубокой ночью (секретарь Совета безопасности генерал А. Лебедь, который еще не успел сориентироваться на кремлевской кухне, был окружен спешно мобилизованными телерепортерами, засыпавшими его вопросами о “мятеже”, о “заговоре”. Генерал, ничего не понимая, только рычал, что “любой мятеж будет подавлен, и подавлен очень жестоко”.
Всю ночь супруга президента Наина Иосифовна названивала Барсукову — директору ФСБ, требуя, с одной стороны, информации, а с другой — настаивая на том, чтобы он ничего не предпринимал до утра. Самого президента никто не решался будить по таким пустякам, как “угроза государственного переворота”. Наутро Б. Ельцин заслушал сначала двух своих приближенных генералов — Коржакова и Барсукова, — которые рассказали о практике массовых хищений средств из фондов предвыборного штаба и использовании черного нала для оплаты услуг артистов, журналистов и т.д. Через пару часов он пригласил к себе В. Черномырдина и А. Чубайса, которые дали свою версию происшедшего, обвинили во всех мыслимых и немыслимых грехах своих оппонентов и поставили вопрос ребром: “Либо мы, либо они”. Лично А. Чубайс в те часы поставил рекорд вранья, когда публично убеждал общественность и доверительно докладывал президенту, что никакой коробки вообще не было, как не было и долларов, и что все было подстроено в форме провокации спецслужб. А коробка тем временем лежала в Генеральной прокуратуре, никто не требовал ее возвращения на правах хозяина, и через несколько месяцев она тихонько была оприходована в государственный бюджет. Результатом встречи президента с Черномырдиным и Чубайсом было немедленное появление указа об отставке А. Коржакова, начальника Службы безопасности президента, игравшего более 10 лет роль преданного слуги Савельича для Б. Ельцина, М. Барсукова — шефа ФСБ — и зараз подверстанного к списку вице-премьера О. Сосковца, не имевшего к этому эпизоду никакого отношения, но давно мешавшего Черномырдину.
Совершился маленький дворцовый переворотик, на который повесили ярлык “ГКЧП-3”, забыв растолковать, куда девался “ГКЧП-2”. Полновластным хозяином ситуации стал А. Чубайс. Его советы и рекомендации исполнялись незамедлительно. Между первым и вторым туром голосования, при неослабевающем тарахтении пропагандистской молотилки, были организованы так называемые “молодежные десанты”, в ходе которых столичные студенты — разумеется, за плату — направлялись автобусами по районным центрам и крупным населенным пунктам, где было наиболее сильно влияние коммунистов. С молодежью ехали и артистические коллективы. Одной рукой завлекали обалдевших от неожиданного нашествия столичных гостей жителей глубинки на предвыборные митинги, а другой играли роль устрашающих общественных контролеров, которые-де препятствовали коммунистам фальсифицировать итоги голосования.
Выборы 3 июля дали ожидаемые результаты: Ельцин получил 53,83% голосов (около 40 млн.), а Зюганов — 40,30% (примерно 30 млн. голосов). Колоссальная кампания по промывке мозгов, стоившая огромных денег, мобилизация всех административных ресурсов и информационно-пропагандистских возможностей сделали свое дело. Я тогда отметил в своих записках: “Терпение народа оказалось выше расчетных параметров. Когда-то И. Сталин произнес тост за великое терпение русского народа, потому что любой другой давно бы послал нас в отставку. Б. Ельцин должен был бы повторить эти слова со священным трепетом”. Сам Б. Ельцин был практически доведен до полусмерти. Как раз между двумя турами голосования в Калининграде 23 июня 1996 г. у него случился второй сердечный приступ, а через три дня на даче его свалил очередной инфаркт. После этого Ельцин уже не появлялся на предвыборных мероприятиях. Народу привычно врали, что, дескать, президент настолько уверен, что он победит, что решил изменить тактику. Главная же забота состояла в том, чтобы утаить правду о состоянии его здоровья от людей.
Долго и суетливо обсуждали тему, где и как будет голосовать сам президент, которому врачи запрещали вставать с постели. С негодованием отвергли вариант с переносной урной и голосованием на дому. Жажда власти пересилила все человеческие соображения. Б. Ельцин со всеми предосторожностями был одет, загримирован и, как хрупкая фарфоровая ваза, отвезен в расположенный неподалеку правительственный санаторий “Барвиха”, где обычно размещался один из избирательных участков, а вся обстановка не напоминала больницу. Туда заранее были свезены все специально отобранные журналисты, которые должны были своими репортажами и телеочерками засвидетельствовать полный порядок на самой макушке российской власти.
Из откровений ближайшего окружения Б. Ельцина видно, как средствами телемонтажа создавался в практически безнадежной обстановке лживый сюжет о президенте-бодрячке. Вот, например, как выглядит описание телевизионной записи его предвыборного обращения к гражданам России перед вторым туром голосования: “В кресле перед камерой недвижимо сидел мертвенно-бледный Б. Ельцин. Дали команду записывать. Из последних сил президент зачитал короткое Обращение к гражданам страны, призвав прийти на избирательные участки. Затем в комнату вошел В. Черномырдин, подсел к Б. Ельцину, телекамера на минуту взяла новый план и запечатлела беседу президента с премьер-министром. После записи всех присутствовавших... попросили выйти. Подавленным телевизионщикам сказали, что можно собирать аппаратуру” (“Эпоха Ельцина”, стр. 574). Таким же образом снимался и эпизод голосования.
Еще сложнее обстояло дело с церемонией инаугурации, т.е. вступления в должность, назначенной на 9 августа 1996 г. Хотя светила российской медицины при участии и постоянных консультациях зарубежных специалистов делали все, чтобы президент мог выдержать процедуру принятия присяги, окружение президента всячески старалось сократить время, на нее отведенное. Перспектива срыва или отмены инаугурации была совершенно реальной, Б. Ельцин еле держался на ногах. “Незадолго до знаменательного дня решили даже отказаться от президентской речи при вступлении в должность. До последнего момента она оставалась в сценарии, правда, постоянно правилась и неизменно сокращалась. Устроили нечто вроде репетиции, Б. Ельцин попробовал прочитать по промптеру (промптер — техническое приспособление, на котором бежит текст речи, видимый только для выступающего. Два промптера, поставленные по бокам трибуны, создают впечатление свободно говорящего оратора) текст президентской присяги. Присутствующим стало ясно: даже это будет для него крайне трудно... Президент читал эти несколько слов дрожащим голосом, не видя знаков препинания, без пауз, в одной интонации. Избежать, этого на самой процедуре инаугурации частично удалось только изменением размещения текста на промптере. Между смысловыми частями присяги были даны большие пробелы, что заставляло делать остановки при ее произнесении” (“Эпоха Ельцина”, цит. соч., стр. 574—575).
Присутствовавшие “на этой церемонии не могли не видеть, что граждане России выбрали на второй срок тяжелобольного, немощного человека, но все как будто были повязаны круговой порукой во что бы то ни стало скрыть эту правду от населения страны. Цепкая, хищная стая людей, которые впились в обессилевшее тело России, была кровно заинтересована в том, чтобы государственная власть, причем в максимально концентрированном виде, оставалась в руках Б. Ельцина, уже не способного ни к каким самостоятельным действиям и мучимого заботами о состоянии здоровья. Целенаправленный обман народа — это преступление против государства, предательство интересов национальной безопасности, но в стране не нашлось политических сил, способных дать событиям адекватную оценку. Все без исключения оказались соучастниками разыгранного фарса. Народ безмолвствовал.