1997 год начинался для России хмуро и безрадостно, как тяжелое пробуждение после попойки. Все мои знакомые, кто яростно защищал демократию и реформы, обычно сводили в конце концов свои аргументы к тому, что, по крайней мере, в стране существует свобода слова, выросшая из перестроечной гласности, что теперь можно честно и откровенно говорить о наболевших проблемах страны. На это я резко отвечал: “Какая же это свобода слова, когда все политики и журналисты в едином порыве обманули в 1996 году всю Россию, подсунув ей на второй срок беспомощного, тяжелобольного, с сильной алкогольной зависимостью президента? Такому преднамеренному и преступно ориентированному надувательству нет оправдания!”.
Россия заслуживала позорного места в Книге рекордов Гиннесса по числу чиновников самого высшего ранга, которые были либо под следствием, либо в бегах, спасаясь от обвинения в коррупции. В Польше скрывался Сергей Станкевич — бывший заместитель мэра Москвы, а затем политический советник президента России. Он брал взятки за продажу права на организацию концертов на Красной площади. С февраля 1996 г. находился под арестом по обвинению в коррупции и. о. Генерального прокурора Российской Федерации Алексей Ильюшенко. Олег Лобов — заместитель премьер-министра, один из самых близких к Б. Ельцину людей, готовивший в августе 1991 г. “резервный” центр сопротивления ГКЧП в Екатеринбурге, оказался замешанным в коррупции: за несколько миллионов долларов он оказывал содействие японской террористической организации “Аум сенрике” в приобретении недвижимости в Москве; заместитель министра обороны генерал-полковник Матвей Бурлаков в самые воровские годы — 1990-1994 гг. — был главнокомандующим Западной группой войск (в Германии), а затем уполномоченным Правительства РФ по Западной группе войск. При нем хищения армейского имущества носили характер эпидемии. Знакомый офицер из охраны Б. Ельцина рассказывал мне, что во время одного из приездов президента России в Германию М. Бурлаков попросил перевода в Россию на пост замминистра обороны. Б. Ельцин полусерьезно-полушутя сказал: “Вот если ты меня на руках донесешь вон до той сосны, тогда назначу!” Не успел он закрыть рот, как Матвей Бурлаков подхватил тяжеленного президента и поволок, изнемогая от натуги, к указанной сосне. Хохот, крики “давай, давай!” помогли неслабому генерал-полковнику одолеть дистанцию метров в пятьдесят и влезть в кабинет замминистра. Но обвинения в его адрес были столь тяжелыми, что он не задержался там на долгое время и предпочел уйти в отставку, дабы не раздражать думцев и прессу. Уволенного в запас Павла Грачева, министра обороны, общественность так и кликала Паша-Мерседес. Константин Кобец — генерал армии, занимавший посты министра обороны РСФСР (при Б. Ельцине), государственного советника РФ по обороне, — снискал себе позорную славу, присвоив крупную недвижимость из имущества Министерства обороны. В аферу втянул и своего сына. Все это кончилось его увольнением из рядов вооруженных сил в мае 1997 г.
Нескончаем был бы список разложившихся и потерявших честь и совесть людей, занимавших при Б. Ельцине самые высокие посты в его окружении и в Правительстве РФ.
Нельзя сказать, что глава государства не видел этого или не понимал происходившего. Временами он сам был в отчаянии от того, что сотворил с Россией, он отчаянно искал такую комбинацию людей, которые могли бы обновить правительственную команду, двинуть вперед экономику, реформы и при этом не усилить социальное напряжение. Уверовав в эффективность Анатолия Чубайса, он решил сделать его “коренником” в правительственной упряжке. В начале марта 1997 г. А. Чубайс был назначен первым вице-премьером российского правительства, чтобы расшевеливать и подгонять медлительного тугодума Черномырдина. На помощь ему с его подачи и по его рекомендации было решено пригласить в Москву на пост первого вице-премьера нижегородского губернатора Бориса Немцова, из которого давно лепили образ “маяка строительства капитализма”, создавая ему тепличные условия для формирования образцово-показательной рыночной экономики в одной отдельно взятой губернии.
Он уже семь лет управлял Нижегородской областью, сначала как назначенный Б. Ельциным наместник, а с 1995 г. как избранный народом губернатор. Ему одному из немногих и первых было предоставлено право выходить на международные финансовые рынки со своими собственными ценными бумагами — евробонами. Центральный банк России предоставил ему заем в 18 млн. долларов для поднятия областной промышленности, но эти деньги были переданы скандальному предпринимателю Андрею Климентьеву, который распорядился ими “не по назначению”, за что был впоследствии арестован и осужден. К Немцову в Нижний Новгород приезжал на несколько месяцев строить витрину капитализма Григорий Явлинский. И хотя все реальные показатели экономики области были печальными, пресса, тем не менее, не переставала трубить о нем, как о чуде.
Он, например, в конце чеченской войны начал кампанию по сбору миллиона подписей в пользу окончания войны, чутко уловив направление ветра в обществе. Производил впечатление открытого рубахи-парня, бойкого на язык, обещавшего не лгать, не брать взяток и т.п. В ту пору этого 37-летнего напористого, даже хамоватого кудрявого парня стали рассматривать как возможного претендента на пост президента.
Он отчаянно набивал себе цену, отказываясь ехать в Москву, и даже выдвигал условием своего согласия оставление его еще в течение двух лет на губернаторском посту. Президенту пришлось послать в Нижний Новгород свою дочь Татьяну Дьяченко, чтобы окончательно уговорить нового кронпринца приехать спасать Россию. Теперь хозяин Кремля все настойчивее думал о преемнике.
Назначение Б. Немцова первым вице-премьером укрепило команду чубайсовских единомышленников. В те дни в прессе сообщалось, что в разговоре с ним Б. Ельцин, делясь впечатлениями о тотальной продажности госчиновников, произнес слова: “Только мы с тобой, тезка, честными и остались!”
Освободившееся место главы президентской администрации занял Валентин Юмашев, в прошлом серенький журналист “Московского комсомольца” и “Комсомольской правды”, в 1991—1996 гг. заместитель главного редактора журнала “Огонек”. Он был приглашен в ближайшее окружение Б. Ельцина, когда президенту понадобилось писать свои книги “Исповедь на заданную тему”, “Записки президента”, “Президентский марафон”. Юмашев стал его “литературным редактором”, а по сути писал по заданным параметрам эти книги. На несколько лет он в тандеме с Татьяной Дьяченко составили дуэт, имевший наибольшее влияние на президента в силу неограниченного доступа в его покои — служебные или семейные.
В правительство был приглашен и мэр Самары Олег Сысуев, который занял пост вице-премьера по социальным вопросам. На такой же пост был назначен Альфред Кох, давнишний соратник А. Чубайса по приватизационной эпопее. Из “ЯБЛОКА” ушел Михаил Задорнов, соблазненный предложенным ему постом министра финансов. Одним словом, правительство было полностью перекроено, обновлено по желанию А. Чубайса и стало называться “команда молодых реформаторов” (КМР). Ну, казалось, теперь с продуктивной реформаторской деятельности сняты все тормоза. Во всяком случае, ничто не мешало им проявить свои творческие способности, если они были. Кое-что было сделано, но столь мелкое и жалкое, что говорить об этом как об ожидавшемся прорыве в будущее не приходится. Борис Немцов отметился только такими “достижениями”, как попытка пересадить всех государственных чиновников на “Волги” с иномарок, которыми пользовались все без исключения ответственные лица. Сама инициатива заслуживает безусловного одобрения, как и вообще политика ориентации потребления страны на продукцию собственного производства, но он не учел глубины и масштабов “озападнивания” нашего госаппарата, компрадорского духа и преклонения перед всем иностранным. Президент Б. Ельцин, вначале поддержавший почин Немцова, сам пересел с привычного бронированного “Мерседеса” на родной “ЗИЛ”, но вскоре отказался от утомительной игры в патриотизм и вернулся в “Мерседес”. Пронесшийся шквал саркастических, язвительных уколов в адрес Немцова привел к тому, что операция по пересадке чиновников на “Волги” захлебнулась и осталась в истории нашего головотяпства.
В России была проведена деноминация рубля, когда с банкнот убрали три нуля, т.е. стоимость рубля была как бы укрупнена в тысячу раз. Это чисто формальная мера, она не повлияла ни на уровень цен, ни на размеры зарплат. Даже купюры с новыми цифрами оставались во всем остальном облике прежними. Просто государство не могло совладать с громоздкими цифрами в финансовой документации, когда счет шел на триллионы и более в результате необузданной инфляции.
Были введены конкурсы по размещению государственных заказов, закупке продукции для государственных нужд. Если до сих пор поставщики продукции для государственных организаций определялись просто по приятельским или родственным связям, то теперь формально должен был проводиться конкурс, т.е. вводились элементы конкуренции, Сейчас приходится удивляться, почему эта система не была введена сразу же после ликвидации прежних централизованных поставок. Для такой реформы не понадобилось ни кропотливой подготовки, ни особых усилий. Кстати, и сопротивления не было никакого.
Еще меньшее значение для общества имело упразднение института “уполномоченных” банков. Прежде были банки, которые пользовались особыми привилегиями при работе с бюджетными средствами: сбор всевозможных платежей и налогов, размещение и хранение средств государственных организаций, ведомств и структур и т.п. В порядке компенсации за эти особые привилегии “уполномоченные” банки должны были в первую очередь откликаться на просьбы правительства о покупке Государственных краткосрочных облигаций и облигаций федерального займа (ГКО-ОФЗ), т.е. о кредитовании правительства.
Была ликвидирована система спецэкспортеров нефти, при которой юридические или даже физические лица, не имевшие никакого отношения к добыче и транспортировке нефти и ее переработке, получали за счет своих связей в кремлевских верхах право на экспорт — разовое или многократное — определенных квот нефти из государственных ресурсов.
На большее у “команды молодых реформаторов” ума не хватило. Приехавшие в Москву свежие силы “реформаторов” с завистью видели, какую приличную частную собственность успели сколотить себе их старшие предшественники на государственной работе. Роскошные квартиры в домах специальной постройки, стоившие по нескольку миллионов долларов, шикарные собственные особняки в престижных районах Подмосковья, гаражи, полные иномарок, счета в иностранных банках. По сравнению с ними прежние члены Политбюро были жалкими бомжами, прозябавшими в казенных дачах на время, отведенное им до пенсии. О борьбе с привилегиями было забыто прочно и надолго.
Самое первое знакомство с реальным положением дел в государстве убеждало “молодых реформаторов” в полной бесперспективности что-либо исправить в ситуации и подталкивало на простейшее решение: урвать для себя, а там хоть трава не расти. Обстановка всеобщего воровства и рвачества захватила и их. Любопытной иллюстрацией к сказанному была отставка в апреле 1997 г. главного мытаря России (сборщика налогов) Виталия Артюхова, который в последнем интервью перед уходом с должности сказал: “Меня все время упрекают в правительстве в том, что я плохо собираю налоги, и в то же время мне вяжут руки, чтобы я не делал того, что от меня требуют”. У президента и правительства не было ни желания, ни политической воли, чтобы навести финансовую дисциплину в стране. Артюхов утверждал, что все крупнейшие неплательщики налогов известны поименно, их не надо искать, они никуда не скрываются, но влияние и связи спасают их от уплаты налогов. В качестве главных нарушителей законов он назвал 83 крупнейшие компании, каждая из которых задолжала более чем по 100 млрд. рублей в качестве налогов. Другая группа компаний, числом около 2 тысяч, имела задолженность не менее 3 млрд. рублей каждая. Более миллиона теневых предпринимателей в торговле, сфере услуг, строительстве и на транспорте вообще не встали на налоговый учет и не платили никаких налогов. В Уголовном кодексе России неуплата налогов не квалифицировалась как преступление, независимо от величины недоимки и злостности намерений неплательщика.
По нашему уголовному законодательству, как бы роскошно вы ни жили, как бы ни сорили деньгами, вы всегда оказывались чисты перед законом. Не надо было доказывать происхождение бешеных денег. Тот же злополучный мытарь Артюхов признавался, что имеется список льгот и освобождений от налогообложения, который занимает 10 страниц убористого текста. Ни представители правительства, ни велеречивые ораторы от оппозиции не сделали ни одной серьезной попытки исправить эти прорехи отечественного законодательства. Как раз наоборот: был принят закон, в соответствии с которым лицо, купившее себе квартиру или построившее другое жилье (коттедж), имело право исключить из налогооблагаемой суммы своих доходов 5000 минимальных зарплат, т.е. где-то 80-100 тыс. долларов. После принятия этого закона пошли плодиться в Подмосковье шикарные поселки особняков, в основном пустующие все время, так как их хозяева предпочитают проводить отпуска за рубежом, где у них нередко имеются резервные резиденции на всякий случай.
Растущие расходы государства требовали новых и новых источников доходов, а владельцы компаний, банков, торговли отказывались давать деньги. Они считали, что вложили более чем достаточно в избирательную кампанию президента, а теперь имеют законное право победителей на трофеи. Жертвой, как всегда бывает в таких случаях, стал простой народ. Правительство выдвинуло две программы “законного отбора денег у населения”: первая называлась — реформа жилищно-коммунального хозяйства, при которой должны было быстро и неуклонно повышаться тарифы на газ, электричество, водоснабжение, вывозку мусора и т.д. Обоснование было примитивно простым: при советской власти, дескать, государство несло часть расходов по содержанию жилищно-коммунального хозяйства, изымая необходимые для этого средства из доходов предприятий, т.е. из доходов самих трудящихся. Теперь государство снимало с себя всякую заботу о коммунальном хозяйстве, но даже не обмолвилось, что оно готово увеличить ради этого размер зарплаты на ту величину, которая раньше изымалась советской властью. Таким незатейливым приемом при сохранении нищенских уровней заработной платы стали резко ползти вверх доходы казны от жилищно-коммунальных платежей.
Второй программой стало так называемое реформирование социальной сферы. Граждане России уже выработали условный рефлекс: как только они слышат слово “реформа”, то сразу хватаются за карман. И правильно делают. Правительство стало убеждать население, что раньше социальная помощь оказывалась всем “без разбору”, а вот теперь вводится новый порядок так называемой “адресной помощи”. Здесь вообще нет никакой хитрости: речь шла о простом сокращении категорий граждан, которым в той или иной форме оказывалась государственная (социальная) помощь.
В “своих” мемуарах Б. Ельцин сетует, что эти реформы встретили непреклонное сопротивление в Государственной думе, так как для их осуществления требовалось внести изменения в существующие законы, но это пустая отговорка. Обе реформы заработали, как соковыжималки, боль от которых почувствовала каждая семья, живущая на зарплаты, а не прибыли.
На самом верху, в правительстве, сразу же началась грызня из-за полномочий, дележка сфер влияния. Почти каждый член “команды молодых реформаторов” оказался связанным финансовой пуповиной с тем или иным олигархическим кланом, интересы которого он лоббировал в Белом доме. Шел неудержимый процесс “олигархизации” государства. Авторитет президента, искусственно надутый в период предвыборной кампании, так же быстро испарился. Теперь, когда все его ближайшие помощники и сотрудники по первой администрации обзавелись крепким материальным тылом, они и сами стали смотреть на Ельцина совсем другими глазами, он перестал быть демиургом их благополучия и счастья. Его гнев не пугал вчерашних безответных шестерок. Для высокопоставленных чиновников было важнее иметь хорошие отношения с Березовским, Гусинским, Потаниным и т.д. Содержание, которое они получали от них, во много раз превышало чиновничьи зарплаты. Служить им, а не государству стало выгоднее во всех отношениях.
Прежде неуязвимый, почти обожествляемый руководитель Радикал-демократов Анатолий Чубайс — вдохновитель и организатор “команды молодых реформаторов” — в 1997 г. внезапно оказался в эпицентре информационной войны компроматов, которая развернулась в связи с ангажированностью его в приватизационных процессах. Сначала в печати появились неопровержимые данные о том, что А. Чубайс уклоняется от уплаты налогов на свои сверхвысокие доходы. Были опубликованы номера его счетов и суммы накопленных денег. Деваться было некуда. И тогда, обычно холодный и наглый, Чубайс вынужден был признать, что за то время, когда он не находился на государственной службе (т.е. за каких-то шесть месяцев), он успел заработать крупные суммы. Чубайс согласился заплатить громадную по тем временам сумму — более чем 500 млн. рублей — в качестве налога на доход. Ему пришлось вилять, как головастику, хвостом, чтобы выплыть в этой ситуации. Он уверял, что уплатил налоги раньше, чем обо всем поведала пресса, но так и не рассказал об истинных источниках своих доходов. Миф о чистоплотности этого государственного мужа был взорван.
Прошло немного времени, и разразился новый, куда более громкий скандал, связанный опять с А. Чубайсом. Выяснилось, что он и его подручные тайно содействовали крупному банкиру В. Потанину, владельцу ОНЭКСИМбанка в приобретении крупного пакета акций государственной корпорации “Связьинвест”, на который давно и активно претендовал также банкир и телемагнат Владимир Гусинский. Теперь В. Гусинский живет в Испании, скрываясь от российского правосудия за мошенничество, выразившееся в присвоении 100 млн. долларов и отмывании этих средств. А тогда он вел крупную игру, пытаясь создать с привлечением иностранного капитала мощную современную компанию по производству и обслуживанию средств связи и телекоммуникаций. Он вел переговоры с представителями государственных структур (ФСБ, ФАПСИ, Минобороны), чтобы военные частоты перевести на гражданские нужды и т.д. Борьба олигархов за “Связьинвест” превратилась чуть ли не в судьбоносное сражение за будущее России. Претенденты поливали друг друга грязью, развернули широкую разведывательную работу по сбору компрометирующих сведений друг о друге. На кон были поставлены не только конкретные деловые соображения, но и самолюбие олигархов. В таких условиях выигрыш аукциона на “Связьинвест” В. Потаниным 25 июля 1997 г. привел к взрыву. Вскоре в прессе появились неопровержимые свидетельства того, что издательство “Вагриус” заплатило группе авторов во главе с А. Чубайсом (Бойко, Мостовой и Казаков — в то время первый заместитель руководителя президентской администрации) по 90 тысяч долларов в качестве гонорара за ненаписанную книгу о приватизации в России. Журналисты мертвой хваткой вцепились во всех фигурантов этой грязной истории. Выяснилось, что никто, никогда и нигде в мире не получал таких гонораров за несуществующую работу. Более того, руководство издательства “Вагриус” не могло вразумительно объяснить, из каких средств оно собиралось заплатить такую немыслимую цену за виртуальный товар, который не мог быть положен даже на прилавок. В прессе публично обвинили А. Чубайса и его подельников в получении взятки от ОНЭКСИМбанка.
Пойманный за руку, А. Чубайс даже послал личное письмо президенту страны с объяснением случившегося. По привычке он хорохорился и утверждал, что размеры гонорара — это сугубо договорное дело между авторами и издательством, что книжка, дескать, вполне реальная, но, тем не менее, взял на себя моральную ответственность за случившееся. Добавим, что книжка действительно была написана, но значительно позже, в 1999 г., как бы в оправдание тех заверений, которые он давал президенту.
В своих мемуарах Б. Ельцин не в силах скрыть, что “книжный скандал” оказался тяжелейшим ударом и для него лично, и для российского правительства. “Команда молодых реформаторов” на поверку оказалась пустой ореховой скорлупой.
Весь 1997 год Б. Ельцина преследовали неудачи. Когда он весной шел на формирование правительства молодых реформаторов, то рассчитывал, что сможет убить сразу трех зайцев. Во-первых, успокоить нараставший ропот низов, главным лозунгом которых был “Правительство в отставку!”. На 27 марта 1997 года готовилось массовое выступление протеста трудящихся. Из 45 млн. членов профсоюзов 7 млн. были готовы пойти на забастовку, еще 20 млн. выражали желание поддержать своих товарищей митингами на рабочих местах. Виктор Ампилов — радикально настроенный лидер “Трудовой России” — призывал к превращению стачки во всенародное восстание. С великим трудом и с помощью коррумпированного руководства официальных профсоюзов удалось сорвать согласованное выступление и нейтрализовать угрозу. Отставка прежнего состава правительства сыграла в этом деле свою роль. “Вы хотели новое правительство — вы его получили”.
Во-вторых, 27 марта в Хельсинки должна была состояться очередная встреча с Клинтоном, хорошо осведомленным о состоянии здоровья Б. Ельцина и согласившимся приехать в самый близкий к России западный столичный город, чтобы не утомлять своего коллегу. У Клинтона была одна сверхзадача для этой встречи: добиться от России если не согласия, то непротивления расширению НАТО на восток, поскольку шел процесс рассмотрения просьб Польши, Чехии и Венгрии о приеме их в Североатлантический пакт. Если отбросить весь словесный гарнир, то окажется, что по главному вопросу Б. Ельцин полностью сдал свои позиции. Он подписал Заявление по вопросам европейской безопасности, в котором признал право каждой европейской страны самостоятельно выбирать средства для обеспечения своей безопасности. В этих словах заключено согласие России на расширение НАТО. Сколько бы потом ни возмущались депутаты Государственной думы, члены Совета Федерации, журналисты и отдельные дипломаты планами продвижения НАТО на восток, все это оставалось пустым сотрясением воздуха.
Западные страны решили поощрить Россию за столь великодушное согласие на расширение блока НАТО, не ограниченное никакими списками стран и никакими сроками. России было предложено заключить некое соглашение, которое бы регулировало в самой общей форме отношения между Североатлантическим пактом и Россией. Западники первоначально хотели назвать этот документ словом “Хартия” — необычным в дипломатической практике, — чтобы в нем было побольше декларативности и поменьше конкретности. Российское Министерство иностранных дел, в котором с 1996 г. кабинет министра занимал академик Евгений Примаков, до этого руководивший в течение почти шести лет внешней разведкой, отчаянно боролось за то, чтобы предложенный документ был нормальным договором, с конкретизацией прав и обязательств каждой стороны — источником международного права. Но Запад, уже давно привыкший к податливости России и понимавший, что деваться ей некуда, все-таки настоял на своей, хотя и измененной версии.
27 мая 1997 г. в Париже с шумной помпой был подписан документ, названный “Основополагающий акт об отношениях между Россией и НАТО”. Подписи под ним поставили Б. Ельцин, генеральный секретарь НАТО Хавьер Солана, а также 16 глав государств и правительств стран — членов НАТО. Когда в России стало известно содержание этого “акта”, в прессе и публичной политике вспыхнула острая дискуссия по поводу его реальной ценности для государства. С одной стороны было очевидно, что речь шла о капитуляции, ибо Россия поставила свою подпись под согласием остаться на обозримое время за рамками интегрирующейся Европы, в зоне “военно-политического карантина”. Сохранялось деление Европы, Россия оставалась за порогом общеевропейского дома. Да, Россия получала право открыть свое представительство при штаб-квартире НАТО в Брюсселе для решения информационно-консультативных задач. Учреждался Совместный постоянный совет, в рамках которого предусматривалось проводить взаимные консультации, но, как показала последующая жизнь, западники вовсе не собирались придавать этим консультациям обязательный характер.
Когда они вскоре решили подвергнуть бомбардировкам Югославию, а потом направить туда свои войска, то не сочли нужным проконсультироваться с Россией, а уж тем более прислушаться к ее мнению, хотя речь шла о начале военных действий блока НАТО на территории Европы.
Даже в момент подписания этого документа специалистам было ясно, что “Основополагающий акт...” не являлся юридически обязывающим, как того добивалась Россия в ходе переговоров. Он не подлежал обязательной ратификации в законодательных органах стран-подписантов и стал всего лишь неким протоколом о намерениях, а не краеугольным камнем новой политической системы, венчающей конец “холодной войны”.
Чтобы хоть как-то спасти свое лицо, российские дипломаты уже на первом этапе сделали заявление, что если в HATO будут приняты хотя бы некоторые бывшие советские республики, то Россия окажется вынужденной пересмотреть свои отношения с блоком. Вряд ли эта оговорка окажет какое-либо воздействие на практические действия западных держав в будущем.
Е. Примаков пытался включить в текст “Акта” хотя бы минимальные ограничения по уровню вооружений, чтобы ослабить российские озабоченности в связи с очевидным многократным превосходством НАТО. Он ставил вопрос об ограничении хотя бы броневого кулака НАТО цифрой в 20 тыс. танков, но западники стояли намертво: “Никакой конкретики!”. Обсуждался вопрос о запрете ввода вооруженных сил НАТО на территории тех государств, которые будут вновь приняты в состав этого блока. Видя, что обсуждение заходит в тупик, Россия предложила ограничить контингент вводимых войск численностью одной бригады, но и здесь все шестнадцать натовских стран стояли бетонной стеной против России.
Российская дипломатия сделала все возможное. Ее упорство и профессионализм стали даже раздражать натовцев, о чем свидетельствовали появившиеся в прозападных российских газетах статьи, направленные против лично Е. Примакова, которого обвиняли в излишней жесткости, консерватизме и даже предрекали ему скорую отставку. Но государство, которое сделало самому себе харакири от отчаяния и неумения управиться со своими проблемами, не могло рассчитывать на большее. За нами уже не было ни экономической, ни военной, ни морально-нравственной силы.
США и их союзники по НАТО сохранили созданный ими же в годы “холодной войны” “железный занавес”, но открыли в нем систему окошечек, через которые можно проводить определенные консультации.
Никакого другого пути у России не оставалось. Нельзя было становиться в позу или делать ставку на силовые маневры. Это было бы недостойным и неэффективным блефом. Надо жить по пословице: “По одежке протягивают и ножки”.
У России всегда был и оставался единственный адекватный вариант ответа на угрожающее расширение НАТО. Он заключался в максимальной интеграции с Белоруссией, в создании единого унитарного государства. Но возможность использования этого шанса пока остается под вопросом.
В течение всего 1997 г. быстро ухудшалось положение в Чечне и на всем Северном Кавказе. Здесь испытывалась крепость другого документа — Хасавюртского соглашения, подписанного после первой чеченской войны. Используя его расплывчатость и желеобразность, лидеры чеченских боевиков стали быстро политически оформлять свою военную победу над Российскими вооруженными силами. 27 января 1997 г. были проведены выборы президента Чечни и парламента. Они проходили в обстановке необычайного ажиотажа со стороны представителей средств массовой информации. В мятежную республику приехали 227 международных наблюдателей, более 300 журналистов, одна телекомпания НТВ направила в Грозный четыре съемочных группы. Ничего подобного никогда не наблюдалось при выборах глав администраций в куда более крупных краях и областях России (Ставрополье, Краснодарский край и др.). Речь шла, по существу, о легитимизации нового независимого государства. Надо было доказать всему свету, что выборы в Чечне проведены честно, открыто. Аслан Масхадов — бывший полковник Советской армии, который с самого начала войны входил в высшее звено чеченского военного руководства и был главой штаба вооруженных сил, всегда считался наиболее умеренным, трезвомыслящим руководителем, и казалось, его избрание может привести к миру на Северном Кавказе. Но ни в тот момент, ни позже никто не мог утверждать, что власть Масхадова является достаточной гарантией решения проблем, Чечня не тот регион, где может произрастать демократия в общепринятом понимании. В дни выборов, например, выступил публично зять покойного Дудаева Салман Радуев — один из известных полевых командиров, присвоивший себе “генеральское” звание. Он сказал, что объявляет войну России и будет вести операции по всему Северному Кавказу и при этом никакая чеченская власть не сможет помешать ему в этом.
Стала четко вырисовываться проблема выплаты Россией контрибуции за те разрушения, которые были вызваны военными действиями. Общая стоимость восстановительных работ, по оценке специально созданной правительственной комиссии, должна была превысить 4 млрд. долларов. Россия взяла на себя обязанность выплачивать все социальные пособия и пенсии гражданам на территории Чеченской республики. Для этого уже в бюджете 1997 г. было предусмотрено выделить 1 млрд. 27 млн. деноминированных рублей. При этом даже не было и речи о сборе каких-либо российских налогов в Чечне, хотя там работало более 800 нефтяных скважин с годовой добычей около 1,5 млн. тонн. Чеченская сторона настаивала на том, чтобы Россия приняла на лечение или оплатила его всем пострадавшим в ходе боевых действий.
Все дела по урегулированию отношений с Чечней были поручены Ивану Рыбкину — одной из самых бесцветных личностей в окружении Б. Ельцина, — которого даже его друзья называли “улыбающейся посредственностью”.
Он получил скандальную известность, когда, посетив США в качестве председателя Государственной думы (он занимал этот пост с 1994 по 1996 год), загрузил личный самолет мебельными гарнитурами и отказался взять на борт груз медикаментов, который посылали русским детям американские благотворительные организации. В прошлом секретарь провинциального обкома КПСС, он отличался невероятной политической наивностью, за что я постоянно называл его в передачах “Ваней Рыбкиным” и получал протесты от его помощников. Выступления Рыбкина по телевидению состояли из обкатанных слов и словосочетаний, которые не оставляли информационного следа в сознании зрителей, они ускользали из памяти, как лягушачья икра с ладони. Переговоры с Чечней он вел в обстановке секретности, которые едва-едва прикрывали беспомощность российской стороны.
Его деятельность в этом процессе знаменовалась только изобретением нового термина для Чечни: “самоуправляющееся государство на территории России”.
Пока шли вялотекущие переговоры, чеченские боевики наращивали силовое давление на российские власти. Начались частые похищения военнослужащих и милиционеров в пограничных с Чечней субъектах Российской Федерации, наших военных снимали с автобусов и железнодорожных поездов, проходивших транзитом через территорию Чеченской республики. Один за другим следовали террористические акты в виде взрывов в местах скопления людей. Пятигорск стал одной из излюбленных мишеней террористов.
Российское руководство все больше поддавалось панике. Когда в конце мая 1997 г. в Москву приехала чеченская делегация во главе с вице-премьером Мовлади Удуговым и настойчиво поставила вопрос о выплате военной контрибуции (вместо этих слов, разумеется, говорилось о восстановлении чеченской экономики, коммунального хозяйства и т.п. ), то административный “гений” А. Чубайс придумал даже такой ход: чеченцам взыскать средства с тех регионов и стран — членов СНГ, которые задолжали России и не хотели платить. Сама Россия в это время занималась секвестрированием, т.е. урезанием собственного бюджета из-за невозможности его наполнения.
В начале июня в Кисловодске было созвано совещание глав кавказских республик, областей и краев, чтобы обсудить вопросы безопасности в регионе. Там чеченская делегация заняла уже наступательную позицию. Она предложила создать Организацию по безопасности и сотрудничеству на Северном Кавказе (по образцу ОБСЕ), но центр и руководящие органы разместить в Тбилиси. Грузия вообще была объявлена чеченскими лидерами своим “главным стратегическим партнером”. Постоянный контакт с Э. Шеварднадзе поддерживал помощник чеченского президента по вопросам национальной безопасности Ахмед Закаев.
На переговорах по организации транспортировки нефти из Каспийского региона к черноморским портам Чечня вела себя с Россией как суверенное государство. Руководитель созданной в Грозном Южной нефтяной компании Хож-Ахмед Яриханов потребовал, чтобы Чечня стала самостоятельным членом Каспийского нефтяного консорциума, приравненным к субъекту международного права. Он настанем на том, чтобы цена за прокачку тонны нефти через чеченский участок была значительно выше общероссийской, чтобы Россия не пыталась изолировать чеченский нефтекомплекс и не развивала дублирующих производств. Практически речь шла о том, чтобы Россия не вздумала строить обходной нефтепровод, минующий Чечню, а также отказалась от производства авиационных масел, которое до 1991 г. в основном было сосредоточено на Грозненском нефтеперерабатывающем заводе. В случае непринятия чеченских условий Россия могла оказаться под угрозой совершения диверсионных актов на нефтепровода и других объектах нефтехимического комплекса.
22 августа 1997 г. в Грозном собрались представители 35 исламских партий и движений Северного Кавказа, которые приняли решение о создании так называемого Конгресса “Исламская нация”. Его руководителем был избран первый вице-премьер чеченского правительства Мовлади Удугов. Конгресс сразу провозгласил постулат, в соответствии с которым “Чечня и Дагестан впервые со времен Шамиля объединяются в одно государство”. Это уже была политическая заявка на установление господства Чечни на всем Северном Кавказе. Не иначе как в шутку Генеральная ассамблея непредставленных народов, действующая в Гааге, в которую входят все самопровозглашенные, но не признанные государства вроде Турецкой республики Северного Кипра, выдвинула кандидатуры Б. Ельцина и А. Масхадова на Нобелевскую премию мира.
Растерянное российское руководство реагировало на все это лишь созывом очередных бесплодных совещаний. В начале сентября в Пятигорске была созвана громоздкая конференция, названная координационным совещанием по проблемам безопасности. На нее прибыли два вице-премьера российского правительства — А. Кулиев и Р. Абдулатипов — с большой свитой ответственных лиц из администрации президента, Федерального собрания, Совета безопасности, Генпрокуратуры, Минобороны, МВД, ФСБ, Федеральной погранслужбы, Верховного суда, высшие должностные лица республик, краев и областей Северного Кавказа. Была приглашена и Чечня, но на этот раз она вообще отказалась приехать, считая себя суверенной. В моих дневниковых записях тех дней дана характеристика этого совещания: “Без Чечни это собрание похоже на совещание мышей, которые обсуждали вопрос, как бороться с котом: кто повесит, как в басне, ему колокольчик на хвост, чтобы мыши знали, когда он выходит на охоту. Мыши разговаривали почти нормальным языком существ, наконец-то адекватно оценивающих опасность. Оценки обстановки были даны ясные... но совещание окончилось провалом, как всегда у мышей. Не было принято ни одного итогового документа. Даже заранее подготовленное “Обращение к народам Северного Кавказа” не было принято. В документ было внесено 120 (!) поправок и дополнений, в результате чего сначала был взят тайм-аут в 10 дней, а потом все разъехались и забыли, для чего собирались”.
Отлично сознавая беспомощность российского руководства, чеченцы просто куражились над нашими незадачливыми политиками. На 6 сентября 1997 г. они наметили пышно отметить 6-ю годовщину своей независимости и пригласили туда весь белый свет. Примечательно, что такие приглашения были направлены также Б. Ельцину, Е. Строеву и Г. Селезневу. Ясно, что они не могли туда ехать. Но как поступить с другими иностранными гостями, которые приняли приглашения и должны были следовать через территорию России и получать российские въездные визы? Кремль запутался в собственных штанах и не знал, давать или не давать визы. МИД кивал на Ивана Рыбкина, как особо уполномоченного по чеченским делам, а Рыбкин отсылал всех в МИД, которому положено решать консульские вопросы. В результате гости ехали через Грузию, Азербайджан, а Россия молча переживала свой позор.
Чтобы подчеркнуть независимость от российских законов, чеченцы демонстративно проводили публичные казни на городских площадях, в то время как Россия старательно демонстрировала Европе свою цивилизованность, хотя бы в виде отказа от смертной казни.
Европейские послы в Москве не знали, к кому обращаться по поводу судьбы своих пропавших в Чечне граждан, стучались в двери к И. Рыбкину, а тот только разводил руками и обещал помочь, а помощь заключалась лишь в передаче европейских озабоченностей тому же Аслану Масхадову.
Не проходило и дня, чтобы средства массовой информации не сообщали о новых захватах военнослужащих и гражданских лиц чеченскими боевиками, об угонах скота, грабежах транспортных средств, захвате сельхозтехники. Похищенных людей либо освобождали за выкуп, либо обменивали на арестованных чеченских боевиков и криминальных авторитетов. Работорговля стала самой развитой и процветающей промышленностью Чечни.
Одновременно процветал террор внутри самой Чечни. Любой гражданин, заподозренный в сотрудничестве с федеральными властями, независимо от национальной принадлежности, бесследно исчезал. По данным, приведенным в 2001 г., членом Совета Федерации от Чечни А. Завгаевым, в период между двумя чеченскими войнами (1996-1999 гг.) пропало без вести более 5 тысяч чеченцев.
Хасавюртский мир на практике оказался хуже всякой войны, потому что боевики и не думали прекращать свои террористические и диверсионные акты. Чеченская катастрофа надломила и ее главного автора — президента России Б. Ельцина. В 1997 г. исполнялось 10 лет его публичной политической деятельности. Отсчет шел от памятного заседания Политбюро ЦК КПСС в ноябре 1987 г., когда готовились торжественно отметить 70-летие советской власти, а у Ельцина вдруг, по его собственному признанию, поднялась как бы против воли рука, и он попросил слова, чтобы излить клокотавшее недовольство своим положением в партийной иерархии. Это выступление, долго хранившееся в секрете и тем самым вызывавшее особо острый интерес, было опубликовано в “Известиях ЦК КПСС” три года спустя и поразило меня своим сумбуром, клочковатостью, даже бессвязностью. Он говорил, что уже начались славословия в адрес Горбачева, что, безусловно, плохо, что перестройка идет медленными темпами и ей мешают консерваторы. Никаких других мыслей в коротком, эмоциональном и сбивчивом выступлении не было. Но и этих слов оказалось достаточно, чтобы Горбачев и окружавшие его в ту пору консерваторы отлучили Б. Ельцина от партийного Олимпа. Так он превратился из кадрового карьериста в революционера поневоле. Дальше Ельцина повел политический инстинкт борьбы за власть, в его ушах всегда звучала фраза, которую ему бросил Горбачев: “Борис, я тебя больше не пущу в политику!”. Он полез в нее без спроса, напролом, без программы, без убеждений, хватая подряд все лозунги, которые попадались или подбрасывались, лишь бы вперед, к Кремлю. И вот теперь, по истечении всего 10 лет разрушительной работы и борьбы за власть, он ломался на глазах. Вместо моложавого, красивого, уверенного в себе политика Россия видела опустившегося, опухшего, едва переставляющего ноги, с трудом шевелящего языком человека. Работоспособность падала с каждым днем. Он редко приезжал в Кремль, провода большую часть времени на загородных дачах. Нарицательным стало выражение: “Президент работает с документами”.
В его лексиконе и поведении появились новые черты, которые ранее отсутствовали. В апреле 1997 г. он выступил с обращением к гражданам России, в котором вдруг неожиданно призвал потреблять отечественные продукты, хотя вся прежняя деятельность правительства ориентировалась на распахивание дверей перед иностранными готовыми продуктами. В этом обращении он впервые употребил слово “патриотизм”, которое в России после 1991 г. приравнивалось к площадному ругательству. Им клеймили всех, кто посмел бы защищать национальные интересы.
При формировании нового правительства в марте 1997 г. он вдруг предложил пост вице-премьера Юрию Маслюкову — коммунисту, бывшему секретарю ЦК КПСС, отвечавшему за работу военно-промышленного комплекса. Это вызвало зубовный скрежет правых сил и средств массовой информации, известную растерянность даже на Западе.
В мае Ельцин в очередном радиообращении (по телевидению его уже неудобно было показывать) поведал россиянам, что подписал указ о борьбе с коррупцией. Указ был чисто популистским шагом. Президент обращался к своим коррумпированным кадрам с призывом уйти в отставку, если они оказывались не в состоянии заполнить налоговую декларацию или вразумительно отчитаться о своем имуществе. Никто из жирных котов и глазом не повел на дряхлеющего старика.
Еще летом, в июне 1997 г., в кулуарах и коридорах вовсю обсуждались перспективы выживания Государственной думы. Ее роспуск рассматривался как почти неотвратимый после того, как А. Чубайс внес на ее рассмотрение проект нового налогового кодекса. Сам Анатолий Борисович в интервью газетам 4 июня сказал так: “Все, шабаш, терпелка кончилась! У Думы осталось три недели, чтобы принять налоговый кодекс до каникул, которые начнутся 21 июня. Эти три недели для страны означают либо прорыв вперед, либо отбрасывание нас на полтора года назад”. Это язык типичного последователя Льва Давыдовича Троцкого, жгучего радикал-реформатора. Но всегда робкая Дума на этот раз уперлась, более того, стала даже грозить внесением вотума недоверия правительству. Парламентарии понимали, что ничего судьбоносного в новой редакции налогового кодекса не было. Россия могла спокойно поразмыслить, стоит ли его принимать. Одобрения кодекса настойчиво требовал Международный валютный фонд как непременное условие для выделения очередного кредита. Да, А. Чубайсу этот кодекс был нужен до зарезу, и он готов был подталкивать президента к разгону Думы.
Однако Борис Николаевич Ельцин был уже не прежним. На него тяжело подействовал промах французского президента Ж. Ширака, который тоже, будучи недовольным оппозицией несговорчивого Национального собрания, распустил его и провел на свою голову новые выборы, в результате которых получил еще более радикальный — преимущественно социалистический — состав парламентариев. Поэтому он предпочел не заметить глухой оппозиции Думы и позволил ей уйти на летние каникулы небитой.
В октябре президент пошел на неслыханный компромисс с ненавистной Думой: он отозвал спорный кодекс, к тексту которого было высказано в ходе обсуждения более 4 тыс. замечаний, исправлений и дополнений. Б. Ельцин дал согласие на прямой доступ парламентариев к средствам массовой информации, в результате чего был учрежден на телевидении “Парламентский час”, начала выходить газета “Голос парламентария” (теперь “Парламентская газета”). Президент согласился с идеей “круглого стола” для обсуждения наиболее важных проблем, стоящих перед страной, принял предложение о нормализации: работы “четверки” (президент, премьер-министр и главы двух палат Федерального собрания). В ответ на это Государственная Дума сняла свои угрозы отправить в отставку правительство.
В эти дни российская пресса занимала позорную поджигательскую позицию. Она стравливала правительство и парламент, язвила над оппозицией, подзуживала на крутые меры президента. Средства массовой информации вели себя, как игроки в тотализатор. Науськивали: “Вам не подраться, а нам не посмотреть!” Доминировали призывы к разгону Думы и раздавались голоса вообще к отказу от парламентаризма. Было острое ощущение, что кто-то за кулисами старался разжечь междоусобицу, чтобы еще глубже разодрать тело России. К счастью для страны, здравый смысл возобладал.
Уже под занавес уходящего года, когда Дума опять-таки жестко противилась принятию правительственного проекта бюджета за 1998 г., Б. Ельцин решился на беспрецедентный шаг. Он лично, впервые с момента учреждения Государственной Думы, решился приехать на Охотный Ряд, чтобы выступить перед пленарным заседанием Думы в защиту бюджета. В предшествующие годы, когда возникал вопрос о встрече президента с думцами, Б. Ельцин неизменно отказывался. Он хорошо был осведомлен об ожесточенном неприятии его политического курса существенной частью депутатов. Но теперь пошел против самого себя. Даже наградил предварительно орденом “За заслуги перед Отечеством” председателя Думы Г. Селезнева. Парламентарии с достоинством приняли акт смирения президента: они одобрили бюджет, исходя из того, что теперь вся ответственность за качество главного финансового документа, за его выполнимость и фактическое выполнение легла лично на главу государства.
1997 год заканчивался, но его итоги не принесли Б. Ельцину никакого удовлетворения, поэтому он с полным основанием сказал после новогодних праздников на встрече с премьер-министром и его двумя первыми заместителями: “Прошлый год по нашим обязательствам вы завалили” (“Эпоха Ельцина”. М., 2001, стр. 731). Похоже, что уже тогда в нем зрело желание поменять всю колоду, расстаться с реформаторами, молодость которых начала терять свою свежесть, скандалы перевешивали реальные дела (Там же).