56. Е.П. Оболенскому
1862 г., ноября 15 дня. Петровский Завод
Два письма твоих у меня, любезнейший мой Евгений Петрович! И как утешительно благодарить тебя за память обо мне, за твою готовность писать ко мне и за все известия и подробности, самые интересные для меня. Вспомни мою жизнь — я один в моей казарме, ибо в ней, кроме меня и работников, никого нет; нет знакомых здесь по мысли, ни друзей но сердцу — тогда будешь хорошо знать, что значит для меня получать письма. Благодарю тебя за все, еще более за присылку портрета Петра Николаевича, от которого я до сих пор не могу глаз своих отвести, так он хорош, так он мне знаком; пожми руку ему за меня, поклонись и скажи, что память его для меня и дорога и приятна. Смотря на вас обоих, я забылся на несколько часов, легко мне стало, сколько возродилось воспоминаний! Поздравляю тебя с прибылью в твоем семействе, желаю искренно и от души утешения тебе в будущем от детей твоих, а про себя думаю, может быть, будет и для меня время, когда я увижусь и познакомлюсь и с твоим Михаилом. Первое твое письмо было от 8 сентября, второе от 23 того же месяца; читал и читаю их со вниманием. Желал бы иметь твою веру в прекрасную будущность России; желал бы твоими глазами и твоими чувствами глядеть на людей и верить им.
Не сокрушайся от наших сомнений: это в порядке вещей, всмотревшись в нашу жизнь. Что вы там делаете, что там происходит — мы здесь ничего подобного не ощущаем, ничего нового не видим, ничем новым не пользуемся. Ты скажешь, а 19 февраля ничего вам не принесло? — Ничего: прочитали в церкви, разошлись в раздумьи, потупя головы в землю. Стариков отпустили с работы в' отставку, и все опять осталось по-прежнему. Отставным приказано составить общество и управление, а они сами не знают, что с собою делать; их учат, им говорят, они ничему не верят — для них будущего нет. Одни пошли нищенствовать по деревням, другие бросились с отчаяния на золотые прииски, т. е. из огня в воду, чтобы там и утонуть навсегда; остальные работают до срока, беспощадно воруют и пьют мертвую. Вот тебе наш прогресс, вот народные школы, наши права: пей сколько хочешь! Вот единственное улучшение по части искусства и ремесел! Ты пишешь, что у вас есть общественные дела; здесь это слово непонятно, и нигде его не услышишь. Здесь — кто в лес, кто по дрова — это истина в буквальном смысле. Все я говорю вкратце; невозможно в письме все высказать. Скажу только, что сочувствую и сердцем и душой твоим мыслям и желаниям родной стране, но — не знаю, почему — не могу разделить твоих надежд: все в тебе хорошо, прекрасно, кроме твоей надежды.
// С 213
Недавно я получил от Дмитрия Иринарховича письмо из Читы; жалуется на свое тяжелое положение; обременен семейством, хотя своих детей нет; но у него на руках старуха мать Фелицата Осиповна, его покойницы жены, которая до сих пор жива, и еще двое сестер бывшей его жены. Его не печатают статей, от которых он надеялся получать доход, и на это жалуется на Муравьева. Бестужев живет в Селенгинске, жив и здоров и обеспечен хорошо.
О нигилистах, о которых ты пишешь и которые представлены в роли Базарова,— они меня не удивляют, и их явление не есть по-моему новость; мне кажется, они всегда были и будут при таком порядке вещей; конечно, они являются в разные периоды, под разными названиями. А что они доходят даже до смешного — и это в порядке вещей, и они в этом почти не виноваты: где неопытность, молодость, там и крайность.
Поклонись от меня Кирееву, и очень сожалею о его горе; поклонись от меня Павлу Сергеевичу, я его очень помню и до сих пор люблю его сердечно. От Поджио из Черниговской губернии давно не получал писем; от Наталии Дмитриевны, наконец, получил письмо. Очень рад я был, узнавши, что она здорова; я от нее и не требую частых писем — сам тоже редко к ней пишу, но скучаю, когда не получаю долго писем,— такая уж моя доля в Сибири.
Живу я теперь хуже даже противу прежнего — работы нет никакой и ни от кого; все дорого так, что выписывают железо из Томска уральское, гораздо дешевле продается, нежели здешнее; здесь на месте пуд полосового 2 р. 96 к. серебром, и относительно все дорого; к тому же сено, как главный продукт для здешних работ, уже теперь 40 и 50 к. сер. за пуд — неслыханная вещь; работник в месяц стоит, кроме пищи и некоторой одежды, 8 руб. сер. в месяц, а иногда и 10 р. Что после этого можно приобрести при таком состоянии цен?
Все меня просили тебе усердно кланяться — и Поликарп Павлович, и Дмитрий Иванович, да еще прибавил свой поклон и почтение старик Добрынин 1). Прошу также от меня отдать твоему семейству, и старому и малому, и всем — мое глубокое почтение и мой усердный поклон. Чувствительнейше благодарю Наталию Петровну за память обо мне; желаю ей здоровья и всего в мире лучшего и доброго; свидетельствую ей мое глубочайшее почтение.
Обещаю к тебе почаще писать, но прошу, не считайся моими письмами, пиши, потому что есть о чем писать тебе: живешь не там, где мы; у нас все одно и то же — скука, горе, безнадежность. Обнимаю тебя мысленно и сердечно.
Твой навсегда Ив. Горбачевский
// С 214
1) Михаил Степанович Добрынин, бывший надзиратель в Петровском Заводе.
Печатается по кн.: И. И. Горбачевский. Записки. Письма. Издание подготовили Б. Е. Сыроечковский, Л. А. Сокольский, И. В. Порох. Издательство Академии Наук СССР. Москва. 1963.