58. Е.П. Оболенскому
Петровский Завод. 1863 г., апреля 15 дня
Письмо, писанное тобою, мой дорогой, любезнейший Евгений Петрович, 30 января, я получил 25 марта, а сегодня 15 апреля — вот сколько времени я пропустил, не отвечая на твое письмо.
Но грустное для меня было твое письмо; дыхание почти у меня остановилось, читавши о таких для нас потерях безвозвратных, какие ты сосчитал; и сколько, и какие люди! Для меня, для моего сердца мало, чтобы // С 215 помянуть их, как ты пишешь, добрым словом, нет, повторяю, что для меня этого мало: живши здесь одиноким, я живо, больно, грустно чувствую потерю таких людей, одно об них воспоминание и сведение, что они живы, здоровы — меня всегда утешало; я заочно, в отдалении всегда был с ними вместе, несмотря на всегдашнюю разлуку и потерю надежды когда-либо с ними увидеться. Надобно здесь жить, чтобы чувствовать и понимать всю эту потерю в таких людях. Не говори мне о новом поколении: не могу к нему ни привыкнуть, ни ему сочувствовать ни в мыслях, ни в понятиях его; одно говорить, другое делать — вот главный, выдающийся вперед его характер.
Прошу тебя убедительно, пришли мне биографию Михаила Михайловича, написанную не знаю кем,— но ты мне обещаешь, не забудь прислать, если можно, поскорее1; также, если у тебя есть, и других. Если также можешь и знаешь, напиши мне, сколько осталось еще в живых наших бывших сибиряков. Здесь, за Байкалом, нас — трое, но, кажется, уже в Сибири из наших же более никого нет. Завалишин пишет ко мне довольно часто, и когда-нибудь пришлю к тебе копию с его последнего письма ко мне; оно любопытно во многих отношениях. Бестужев пишет редко; он углубился в свою семью, и интересы мира сего его мало занимают.
Мое положение гадкое, безвыходное, скучное, мрачное; я без всякой семьи, один, и эту тяжесть чувствую в полноте — такого неестественного порядка. Но я почти в этом не виноват: я всегда жил как будто надеясь чего-нибудь, не забывая старого; мои мысли всегда были направлены в другую сторону; я о будущем — относительно себя — и не думал никогда.
Ты спрашиваешь, как я живу, чем занимаюсь, и проч. Тяжко об этом говорить; отвратительно мне стало хозяйство, ни к чему не ведущее, к тому же я часто бываю нездоров, следовательно, при нравственности здешних рабочих, это — не хозяйство, а мучение и убыток всегдашний; прежде это было еще сносно, потому что я занимался кое-где по комиссиям золотопромышленников, но теперь, вот уже другой год, ничего они здесь не покупают по дороговизне заводских изделий, которые гораздо дороже уральских. Шутка сказать, у нас здесь на месте, без провоза, пуд полосового железа 2 р. 96 к. серебр., а уральское в Иркутске 3 руб. серебр. и лучшее; такое отношение приложи ко всем припасам и изделиям. Кто же себе враг, и кто, следовательно, будет здесь покупать. Поверишь ли, вот уже второй год, и мне не было поручено ни на копейку чего-либо здесь купить: или сделано худо или дорого — что-нибудь одно; будь этот завод не в казне, но в частных руках, другое было бы.
Теперь у меня одно занятие, что беру иногда подряд возить уголь; но тут никакой выгоды, напротив, всегда убыток, взявши в расчет содержание людей, лошадей и ремонт. Но, скажешь, зачем же брать невыгодный // С 216 подряд? — и этот вопрос очень натурален; но для нас, бедняков, он очень не натурален. Если денег нет в кармане ни копейки, а надобно купить, заплатить, сделать, приготовить, где тогда взять денег? Один источник — взять подряд в казне, а там, что будет — о том один бог ведает; и это так убыточно, так бестолково, что бежал бы за тридевять земель, лишь бы избавиться под старость таких забот, по своему роду самых тяжких для души и мысли.
Если бы я был на сколько-нибудь обеспечен вперед, чего очень бы желал для своего спокойствия, я взялся бы кое-что писать; тем более это надобно бы сделать, что я из южных остался только один, решительно один, который бы мог собрать в одно все прошедшее. Меня многие об этом просят, но только просят; между тем забывают, что для этого надобно спокойствие и материальное и душевное.
Очень любопытно для меня твое описание заседаний по общественному делу; мы здесь ничего подобного не видим и не слышим; вот теперь все до одного отпущены служители на волю, но никакого до сих пор между ними нет устройства, никому как будто до этого дела нет; кто они такие, что значит, что будет с ними, никто сюда не едет, ничего не пишут; школы нет, приюта нет, ничего нет в полном смысле слова; но зато у нас в заводе 18 кабаков буквально. Кажется, по всем правилам выделка железа должна бы быть больше при вольном труде, но так идет казенное управление, что при обязательной работе выделывали в лето 30 000 пудов железа, а теперь составлен расчет только на 10 000 пудов. Это факты тебе самые верные; рассуждения оставим в стороне, для них здесь мало места, ты угадаешь, в чем дело.
Прошу покорнейше отдать мой усерднейший поклон Петру Николаевичу, желаю ему всего лучшего; Поликарп Павлович кланяется тебе усердно, часто меня посещает, и (всегда у меня с ним о тебе разговор. Поклон от меня Кирееву, Павлу Сергеевичу; сегодня же пишу и к Наталии Дмитриевне; не пишет ли к тебе Поджио, я от него давно не имею писем. Прощай, мой Евгений Петрович, пиши ко мне: твои письма и всех вас — одно мое здесь утешение; будь так добр, не забывай
твоего навсегда Ивана Горбачевского
Засвидетельствуй мое глубочайшее почтение и мой усердный поклон твоей сестрице Наталии Петровне, супруге и всему твоему семейству, а. особенно малым — мой сердечный привет. Пиши мне о них всех в своих письмах, также пиши, от которого числа мои письма получаешь. Буду к тебе писать, спрашивай, о чем хочешь — отвечать буду.
// С 217
1 Речь идет о некрологической статье Е. П. Оболенского «Несколько слов в память почившего сего янв. 3-го 1863 г. Мих. Мих. Нарышкина (декабриста)», напечатанной в газ. «День» 19 января 1863 г. (№ 3).
Печатается по кн.: И. И. Горбачевский. Записки. Письма. Издание подготовили Б. Е. Сыроечковский, Л. А. Сокольский, И. В. Порох. Издательство Академии Наук СССР. Москва. 1963.