6
С. Муравьев 25 декабря в Житомире у Рота, в Траянове и Любаре. — Бестужев привозит весть о погоне за Муравьевым. — С. Муравьев призывает Артамопа Муравьева поднять Ахтырскии полк. — Противодействие Артамона Муравъва. — Приезд С. Муравьева в Трилесы 29 декабря. — Проезд Гебеля и жандармов через Любар
Теперь возвратимся к С. Муравьеву, которого мы оставили в Житомире. Приехав в Житомир рано утром 25 декабря, он явился к корпусному командиру, который пригласил его к себе на обед. Во время стола генерал Рот рассказал ему подробно о происшествии 14 декабря, получив сие известие через экстрапочту. Из сего разговора С. Муравьев ясно видел, что
// С 51
Общество открыто правительством и что меры к арестованию членов уже приняты. После обеда, ни мало не медля, он проехал в Траянов, где квартировал Александрийский гусарский полк, коим командовал Александр Муравьев, брат Артамона Муравьева. Сергей Муравьев, пробыв в Траянове не более часу, успел переговорить с офицерами сего полка, принадлежавшими к Обществу, и, без сомнения, уведомил их о случившемся в столице происшествии, потом поехал с братом своим Матвеем в Любар к Артамону Муравьеву, командовавшему Ахтырским полком. Должно полагать, что С. Муравьев в это время не думал о возмущении 30), ибо по приезде к Артамону Муравьеву он не делал никаких предложений, но старался узнать о готовности нижних чинов и, даже рассказывая о 14 декабря, он не одобрял сие дело. Потом разговор обратился на предметы вовсе посторонние, как вдруг вошел в комнату Бестужев-Рюмин.
— Тебя приказано арестовать,— сказал он, задыхаясь, С. Муравьеву,— все твои бумаги взяты Гебелем, который мчится с жандармами по твоим следам.
Эти слова были громовым ударом для обоих братьев и Артамона Муравьева.
— Все кончено! — вскричал Матвей Муравьев. — Мы погибли, нас ожидает страшная участь; не лучше ли нам умереть? Прикажите подать ужин и шампанское,— продолжал он, оборотясь к Артамону Муравьеву,— выпьем и застрелимся весело. — Не будет ли это слишком рано? — сказал с некоторым огорчением С. Муравьев.
— Мы умрем в самую пору,— возразил Матвей,— подумай, брат, что мы четверо главные члены, и что своею смертью можем скрыть от поисков правительства менее известных.
— Это отчасти правда,— отвечал С. Муравьев,— но однако ж еще не мы одни главные члены Общества. Я решился на другое. Артамон Захарович может переменить вид дела.
И обратись к Артамону Муравьеву, он предложил ему немедленно собрать Ахтырский полк, идти на Траянов, увлечь за собою Александрийский гусарский полк (так, как прежде и обещал Артамон Муравьев), явиться нечаянно в Житомир и арестовать всю корпусную квартиру. Не ожидая ответа от Артамона, С. Муравьев вслед за сим написал две записки: одну — к Горбачевскому, другую — к Спиридову и Тютчеву, в коих уведомлял их о начале восстания и приглашал к содействию, назначив Житомир сборным пунктом. Отдав сии записки Артамону Муравьеву, он просил его убедительно отправить их тотчас с нарочными. Артамон, взяв от него сии записки, после некоторого молчания начал говорить о невозможности восстания и, между прочими отговорками, сказал:
— Я недавно принял полк и потому еще не знаю хорошо ни офицеров, ни солдат, мой полк не приготовлен еще к такому важному предприятию: пуститься на оное — значит заранее приготовить неудачу.
// С 52
Ротмистр Семичев, который пришел к Артамону Муравьеву за несколько минут [кажется так] до приезда Бестужева, при таком ответе своего командира о расположении полка не мог воздержаться от возражения.
— Я думаю совершенно противное, г. полковник,— сказал он,— в этом случае нужна решительность и сильная воля; если вы не хотите сами говорить с офицерами и солдатами, то соберите полк в штаб-квартиру и остальное нам предоставьте.
Замечание Семичева пробудило надежду в сердце Муравьева, его просьба приняла вид требования, представляя будущность, ожидающую членов Общества; от требования он перешел к упрекам, но Артамон Муравьев не хотел и слышать о возмущении.
— Я сейчас еду,— сказал он с жаром,— в С.-Петербург к государю, расскажу ему все подробно об Обществе, представлю, с какою целью оно было составлено, что намеревалось сделать и чего желало. Я уверен,—продолжал он,— что государь, узнав наши добрые и патриотические намерения, оставит нас всех при своих местах, и верно найдутся люди, окружающие его, которые примут нашу сторону.
При сих словах он сжег на свечке записки, писанные Сергеем Муравьевым к славянам.
С. Муравьев потерял терпение.
— Я жестоко обманулся в тебе,— сказал он с величайшею досадою,— поступки твои относительно нашего Общества заслуживают всевозможные упреки. Когда я хотел принять в Общество твоего брата, он, как прямодушный человек, объявил мне откровенно, что образ его мыслей противен всякого рода революциям и что он не хочет принадлежать ни к какому Обществу; ты же, напротив, принял предложение с необыкновенным жаром, осыпал нас обещаниями, клялся сделать то, чего мы даже и не требовали; а теперь в критическую минуту ты, когда дело ждет о жизни и смерти всех нас, ты отказываешься и даже не хочешь уведомить наших членов об угрожающей мне и всем опасности. После сего я прекращаю с тобою знакомство, дружбу, и с сей минуты все мои сношения с тобою прерваны.
После минутного молчания С. Муравьев еще раз попытался уговорить Артамона Муравьева, написал новую записку в 8-ю бригаду и, отдавая ее Артамону, сказал с выражением горести:
— Доставь эту записку в 8-ю бригаду; это последняя моя к тебе просьба; одна услуга, которую я смею от тебя ожидать.
Артамон Муравьев взял записку и, казалось, тронутый просьбами своего родственника и сочлена, соглашался доставить оную славянам, но лишь только С. Муравьев уехал, он ее уничтожил, как и прежние. Славяне после сетовали на С. Муравьева и именно за то, что он из Любар не дал им никакого известия, и впоследствии только узнали причину непонятного его молчания.
// С 53
С. Муравьев решился тотчас оставить Любар, не имея более надежды на ахтырских гусар. Он просил Артамона Муравьева дать ему своих лошадей, чтобы скорее доехать в свой полк, но и сия маловажная просьба осталась без удовлетворения. Командир Ахтырского полка извинялся и клялся, что у него нет ни одной лошади, годной к упряжи. Между тем Бестужев-Рюмин решился ехать к артиллеристам и лично уведомить славян о начале восстания.
— Я сам еду в 8-ю бригаду,— сказал он,— дайте мне, Артамон Захарович, верховую лошадь; 20 верст недалекий путь.
Просьба Бестужева имела одну участь с просьбой Муравьева. Артамон засыпал его словами, но не дал верховой лошади, оправдываясь тем, что такой поступок покажется подозрительным местному начальству. Он советовал Бестужеву выехать из Любара вместе с Муравьевым, отпречь за городом от его тройки пристяжную лошадь и, объехав кругом Любар, скакать куда ему угодно.
Огорченный столь неожиданным поведением командира Ахтырского полка, Сергей Муравьев вместе с братом Матвеем и Бестужевым-Рюминым спешили оставить Любар и должны были тащиться на измученных уже лошадях. Желая скорее приехать в свой полк, С. Муравьев дал еврею, своему извозчику, по три рубля серебром на милю. Разными проселочными дорогами, наконец, 29 декабря, под вечер, они достигли деревни Трилесы, отстоящей от Василькова в 45 верстах, и остановились на квартире поручика Кузьмина, квартировавшего в сей деревне с своею ротою. Бестужев-Рюмин тотчас опять уехал неизвестно куда.
Вскоре после отъезда С. Муравьева из Любара приехал к Артамону Муравьеву подполковник Гебель с жандармским поручиком Лангом, которого он взял с собою из Житомира вместо двух жандармских офицеров Несмеянова и Скокова, бывших у него в Василькове. Командир Ахтырского полка под разными предлогами задержал Гебеля несколько часов и через то дал возможность С. Муравьеву и его товарищам доехать до деревни Трилесы (одна услуга, оказанная им тайному обществу и С. Муравьеву). Не позволяя себе обвинять поведение кого-либо из членов в сии критические минуты, можно, однако, заметить, что если бы Артамон Муравьев имел более смелости и решительности в характере и принял немедленно предложение С. Муравьева поднять знамя бунта, то местечко Любар сделалось бы важным сборным пунктом восставших войск. Стоит только знать месторасположение полков 8-й дивизии с артиллериею и второй гусарской бригады и взглянуть на карту, чтобы убедиться, что Любар был почти в самой средине сих войск, когда, при восстании, они сошлись бы в самое короткое время, как радиусы к своему центру *).
Постраничные примечания автора:
*) См. карту расположения войск 3-го пехотного корпуса. — Прим. Горбачевского. — А. И. Баландин, переписывая это место, заметил: «ее нет». — Ред.
// С 54
30) Это утверждение мемуариста противоречит фактам и свидетельствует о его недостаточной осведомленности относительно планов руководителей Васильковской управы. Получив сведения об аресте Пестеля, С. Муравьев-Апостол, по свидетельству Соловьева, выехал 24 декабря из Василькова в Житомир, чтобы известить всех сообщников о времени начала действия, предлагая начать с Черниговского полка (ВД, т. VI, стр. 139; ср. Ф. Ф. Вадковский. Белая Церковь. — «Воспоминания и рассказы», т. I, стр. 192). Все последующие шаги С. Муравьева-Апостола и самый факт восстания Черниговского полка неопровержимо доказывают наличие у него накануне выезда из Василькова замысла поднять восстание на юге, возглавив его черниговцами (ВД, т. IV, стр. 295, 348, 358, 362).
Высший генералитет 1-й армии хорошо понимал, что без предварительной подготовки восстание не могло бы вспыхнуть. «Мгновенная решимость нескольких офицеров восстать против власти государя императора,— писал генерал Рот в рапорте главнокомандующему 1-й армией генералу Сакену,— по одному слову подполковника Муравьева-Апостола его спасти, когда он был арестован, явно доказывает, что главнейшие сообщники его были уже приготовлены им к бунту. Но как, с другой стороны, невероятно, чтоб приготовление сие, в особенности между неистовыми и необразованными людьми, могло долгое время оставаться тайным, ибо и должно полагать, что подполковник Муравьев начал их побуждать к мятежу только после кончины покойного государя и в особенности после арестования полковника Пестеля, которое, как должно думать, не могло быть от него сокрыто и заставило его предвидеть такой же участи, для избежания коей он решился прибегнуть к крайним средствам» (ЦГВИАМ, ф. 36, он. 4/847, д. 7, л. 120; ср. ВД, т. X, стр. 116).