14
Черниговцы под стражей в Трилесах. — Самоубийство Кузьмина. — Отправка пленных в Белую Церковь. — Начало следствия над солдатами. — Отправка офицеров в Могилев. — Планы киевских членов Общества об освобождении Муравьева. — Аресты
В 5 часов вечера 3 января пленные офицеры и солдаты были привезены, под сильным конвоем, в дер. Трилесы. С. Муравьев, брат его Матвей, Соловьев, Кузьмин, Быстрицкий, Бестужев-Рюмин и солдаты, разжалованные из офицеров — Грохольский и Ракуза — были все вместе помещены в корчме, в одной большой комнате, а за перегородкою находились караульные. Внутри и около корчмы были расставлены часовые. Нижние чины были размещены по разным крестьянским избам под строгим караулом. Вскоре после приезда в Трилесы умер Кузьмин истинно геройской смертью. При самом начале дела он был ранен картечного пулею в правое плечо навылет, но рана сия не помешала ему ободрять солдат словами и личным своим примером. Будучи прежде всех окружен гусарами, он сдался без сопротивления. Тут же в душе его возродилась мысль кончить добровольно бесполезные страдания, избегнуть позора и наказания. Когда с места сражения отправили их в Трилесы, Кузьмин сел в одни сани с Соловьевым. В продолжение дороги он был спокоен, весел, даже шутил и смеялся. Недалеко от Трилес Соловьев почувствовал холод, встал из саней и прошел около версты пешком; садившись опять в сани, он нечаянно облокотился на плечо Кузьмина. При сем движении болезненное выражение изобразилось на лице его товарища. Соловьев, заметя сие и не подозревая вовсе, что он ранен, спросил его:
— Что с тобою? Вероятно, я крепко придавил тебе плечо: извини меня. Кузьмин ему отвечал:
— Я ранен, но сделай милость, не сказывай о сем никому.
— По крайней мере, — возразил Соловьев, — приехав в Трилесы, позволь мне перевязать твою рану.
— Это лишние хлопоты, рана моя легкая, — сказал, улыбаясь, Кузьмин,— я вылечусь без перевязки и пластыря.
Веселость Кузьмина действительно заставила Соловьева думать, что рана не опасна: он замолчал, ожидая приезда на место. В корчме раненого С. Муравьева положили в углу комнаты, в которой было ужасно холодно. Он лежал там около часу, но, почувствовав сильную знобь, встал и пошел отогреться к камину. Кузьмин с самого приезда все ходил тихими, но твердыми шагами по комнате, но, вероятно, ослабевши от истечения крови и чувствуя маленькую лихорадку, присел на лавку, подозвал к себе Соловьева, которого просил придвинуть его поближе к стене. В ту самую минуту как Соловьев, взяв его под руки, потихоньку приподнимал, чтобы хорошенько посадить, С. Муравьев — от теплоты ли огня, горевшего в камине, или от другой какой-либо причины упал без
// С 87
чувств. Нечаянность его падения встревожила всех: все, исключая Кузьмина, бросились к нему на помощь, — как вдруг пистолетный выстрел привлек общее внимание в другую сторону комнаты. Часовые выбежали вон, крича:
— Стреляют, стреляют! — и дом почти остался без караула.
Удивление и горесть поразили сердца пленников. На скамье лежал окровавленный Кузьмин без черепа; большой, еще дымящийся пистолет был крепко сжат левою омертвевшею его рукою. Когда же с Кузьмина сняли шинель и мундир, то увидели, что правое плечо раздроблено картечною пулею, которая вышла ниже лопатки,— все нижнее платье было в крови. Тут товарищи его увидели явно, что он, получивши рану во время сражения, несмотря на жестокую боль, скрывал ее, с намерением лишить себя жизни пистолетом, спрятанным в рукаве его шинели, и выжидал удобную минуту прибегнуть к роковой его помощи. Таким образом кончил жизнь один из злополучных и отважнейших сподвижников С. Муравьева. Сила воли, твердость души были отличительными чертами его характера. Будучи столь же пылок и решителен, как Ипполит Муравьев, Кузьмин присовокуплял к сему постоянство в стремлении к цели: ни время, ни препятствия не могли отвратить его от предпринятого им однажды намерения. «Свобода или смерть»,— часто говаривал он с душевным движением, и смертию своею доказал, что чувствовал и говорил одно. Ипполит Муравьев и Кузьмин покоятся в одной могиле с Щепиллою, близ деревни Трилесы *).
На другой день, 4 января 1826 года, в 9 часов утра, всех пленных офицеров и рядовых отправили в город Белую Церковь. Дорогою, в 15-ти верстах от Трилес, по распоряжению эскадронного командира приготовлен был для всех арестантов обед. Тут гусары, находившиеся в конвое, старались разведать тайно от пленных офицеров, что было причиною восстания С. Муравьева, и когда узнали его цель и намерения, тотчас начали лучше обращаться с арестантами и жалели, что не знали сего прежде, говоря, что их уверили, будто бы Черниговский полк взбунтовался для того, чтобы грабить безнаказанно. Из их рассказов стало известно, что при выступлении гусар против Черниговского полка все эскадронные командиры были переменены и все русские офицеры замещены немцами. Нечаянный сей поход чрезвычайно был изнурительный для гусар, и они уверяли простодушно, что при малейшем сопротивлении Муравьева, при первом ружейном залпе обратились бы назад и не стали бы действовать против него.
В 4 часа пополудни пленные пришли в Белую Церковь и были сданы 18-му егерскому полку, который к тому времени пришел в сие местечко из гор. Богуславля. С. Муравьев и Бестужев-Рюмин были арестованы
Постраничные примечания автора:
*) Ипполит Муравьев, Кузьмин и Щепилло брошены 4 января 1826 года в одну могилу, вырытую в поде, близ Трилес. — Прим. Горбачевского.
// С 88
порознь, а Матвей Муравьев и другие офицеры остались вместе. Нижние чины содержались в крестьянских избах и были тут закованы в кандалы, сделанные из 100 пудов железа, пожертвованного графинею Браницкою, которая на сей раз забыла свою скупость. 5 января началось следствие, порученное генерал-майору Курносову, в продолжение коего, в ночь с 11 на 12 число, С. Муравьев и прочие офицеры в кандалах были направлены в г. Могилев.
Между тем, члены Общества, находившиеся в Киеве, по приезде к ним Андреевича и Борисова 1-го намеревались там произвести восстание, надеясь на содействие пехотной дивизии. Среди сих начинаний они узнали о разбитии С. Муравьева, тотчас решились освободить его и Бестужева, и нашли еврея, который за 2000 руб. брался доставить арестованных из Белой Церкви в Киев. Не найдя сей суммы, офицеры начали закладывать вещи. Но прежде нежели они успели собрать нужные деньги, неожиданно Андреевич и Борисов 1-й были арестованы и тем самым осталось без исполнения покушение возвратить свободу С. Муравьеву, которого, впрочем, но словам Соловьева, легко было увезти чрез заднее окошко того дома, где он содержался: оно примыкало к жидовской корчме и близко оного не было поставлено часового.