17
Действия славян в Полтавском полку. — Попытка Трусова и Троцкого поднять восстание в Бобруйске. — Отступничество Тизенгаузена
Для полноты рассказа упомянем о действии славян, служивших в Полтавском пехотном полку: оно в тесной связи с восстанием С. Муравьева.
Мы уже видели, что оно случилось неожиданно для большей части членов тайных обществ; что некоторые узнали о сем происшествии вместе с разбитием, а иные, хотя узнали прежде, но не хотели или не могли содействовать оному. Другие же, напротив, полагая, что Черниговский полк восстал по предварительному намерению, и будучи уверены, что сие восстание есть и исполнение заранее обдуманного плана, — только что услышав о происшествии 29 и 30 декабря, решились сами действовать. Таким образом члены Славянского общества, служившие в Полтавском полку, почитая священною обязанностью исполнить слово, данное во время присоединения к Южному обществу, и думая, что возмущение Черниговского полка есть знак ко всеобщему восстанию, хотели немедленно следовать влечению сих чувств, но встретили препятствие в своем полковом командире Тизенгаузене, члене Южного общества. Расскажем подробно сие происшествие; оно резко обозначивает характер лиц, участвовавших в сем деле, и представляет полезные наблюдения изучающему человеческое сердце.
В 1824 году был принят в Славянское общество юнкер Драгоманов, молодой человек, получивший хорошее воспитание. Природные его дарования были развиты занятиями, деятельною жизнию и желанием образовать себя еще более. Вступив в Общество, он был ревностнейшим членом оного, участвовал во всех совещаниях в лагере под Лещиным и знал условия, на коих соединились два Общества. Хотя он был недоверчив и не полагал, что можно так скоро освободить Россию, однако ж верил силе Южного общества и надеялся на успех замышляемого переворота. Будучи убежден, что для возмущения полка необходимо принять в Общество ротных командиров, способных действовать на солдат, и зная, что в Полтавском полку, кроме полкового командира Тизенгаузена, // С 99 поручика Усовского и Бестужева-Рюмина, нет ни одного члена,— он решился тотчас после Лещинского лагеря увеличить число оных. Вследствие сего намерения он принял в Общество двух ротных командиров: поручика Троцкого и подпоручика Трусова, пылких и решительных молодых людей, сообщил им все известное о делах и намерениях тайного общества, взял обещание действовать по общему плану и поднять знамя свободы при первом знаке к восстанию.
За три месяца до восстания Черниговского полка Тизенгаузен со своим полком занял крепость Бобруйск для содержания в оной караула. Драгоманов, Усовский, Троцкий и Трусов, будучи отделены от своей дивизии, не знали, что происходит в оной. От Бестужева-Рюмина, который никогда не жил в полку, они не имели никакого известия; он их не уведомил даже, что намерены предпринять члены тайного общества после смерти государя: по сему они следовали правилам, положенным в Лещине, действовать медленно на солдат и офицеров, но быть в готовности на все. С. Муравьев не заботился о них и вероятно, забыл, что они существуют. Он видел одного Тизенгаузена и всю надежду полагал на него. Тизенгаузен же, со своей стороны, не имея в душе намерения способствовать к восстанию и показывая себя свободолюбивым из каких-то личных по службе неудовольствий, никогда не заботился об офицерах и солдатах и с первыми не имел никакого сношения по делам Общества. Обхождение Тизенгаузена с офицерами было в полном смысле предосудительно. При каждом случае он обнаруживал деспотический и мстительный характер, лучшие офицеры вышли из его полка, другие намеревались оставить оный. Обращение его с солдатами было еще хуже: на него жаловались как на грабителя и притеснителя подчиненных*.
В начале января 1826 года в Бобруйске Полтавский полк вступил в свою очередь в караул. За несколько часов до развода разнесся слух о восстании Черниговского полка. Трусов и Троцкий, думая воспользоваться случайным сбором полка, немедля ни мало положили взбунтовать полк и завладеть крепостью Бобруйском. Пылая рвением подражать черниговцам и полагаясь на содействие Тизенгаузена, как ревностного члена Южного общества, сии офицеры при вступлении полка в развод обнажили шпаги и, выбежав вперед, закричали:
— Товарищи, солдаты, за нами! Черниговцы восстали: стыдно нам от них отстать! Они сражаются за вашу свободу, за свободу России; они надеются на нашу помощь. Пособим им, — вперед, ура!
Все офицеры были поражены поступком Троцкого и Трусова. Нечаянность сего поступка навела на всех какую-то неподвижность и оцепенение. // С 100 Солдаты поколебались, в рядах раздался гул, и если б хотя один из них выбежал вперед, без сомнения, он увлек бы многих. Может быть, нужно было одного человека, одной минуты, и Бобруйск был бы в руках Общества, но какая-то невидимая сила держала солдат и офицеров, как прикованных к одному месту. Троцкий и Трусов, пробегая ряды, продолжали убеждать солдат, но Тизенгаузен, стоявший с начала сего действия в отдалении, тотчас догадался, о чем идет дело. Подбежав к Троцкому и Трусову, он приказал их схватить и связать, как негодных бунтовщиков. Ему повиновались немедленно: их схватили и тут же перед полком связали. Троцкого и Трусова сей час отвели на гауптвахту, где Тизенгаузен приказал им набить кандалы на руки и ноги. Потом написал рапорт о сем происшествии к главнокомандующему 1-й армией и при сем рапорте отправил Троцкого и Трусова через час в г. Могилев. Те, которые читали сей рапорт, говорят, что полковник Тизенгаузен не позабыл ничего, могущего очернить сих офицеров; он был, так сказать, наполнен словами: пьяницы, разбойники, бунтовщики, развратники, грабители и прочее. По приезде в Могилев Троцкий и Трусов в тот же дет были отправлены в Петербург, из коего, по прошествии суток, были снова отосланы в Главную квартиру с повелением кончить дело в 24 часа. По прошествии сего времени была прочтена военносудною комиссиею сентенция, коей были приговорены к смерти; но конфирмациею главнокомандующего сие наказание смягчено и переменено в вечно-крепостную работу.
Они подверглись своему наказанию на месте преступления: через два дня их отправили в крепость Бобруйск. Когда Троцкого и Трусова представили коменданту сей крепости генералу Безаку, который их лично знал, он им сказал:
— Вы меня простите, я нисколько не могу смягчить вашей участи: вы по такому делу сосланы сюда, что я ничего не в состоянии для вас сделать.
Им тут же выбрили головы, надели каторжное платье и отослали тотчас на работу54.
// С 101