Вы здесь

Демократические реформы

Начиная с 1989 года положение в стране и партии стало ухудшаться лавинообразными темпами. Нет ничего удивительного, что М.С. Горбачев знал о меняющейся обстановке в стране, переменах в настроении людей. Еще вчера восхищаясь своим кумиром, сегодня они все больше отворачивались от генсека. Те, кто недавно славословил, теперь бранил и хулил его. Любовь народная оказалась изменчивой. И это открытие, взволновавшее М.С. Горбачева, стало, видимо, началом его борьбы уже не с консервативными силами, а с простыми, но сомневающимися людьми.

У меня с Горбачевым не единожды заходил разговор на эту тему. Просматривая почту, и особенно негативные письма, генсек утешал себя только тем, что считал их подтверждением правильности выбранного курса.

— Серьезных перемен не может быть без ущемления каких-то слоев. Это ничего, не страшно. Я письма покажу всем. Разошли-ка по Политбюро их.

Но число его поездок по стране сокращалось. В отдельные периоды генсек проводил больше времени за рубежом, чем в командировках по стране. Информация об ухудшающейся обстановке все чаще поступала к нему от органов статистики, КГБ, отделов ЦК КПСС, во время бесед и встреч с народными депутатами, во время сессий и съездов Верховного Совета СССР. Положение дел стало обсуждаться практически на каждом заседании Политбюро ЦК. Говорилось, что решения партийного съезда не выполняются, идёт пробуксовка даже в тех вопросах, которые, казалось бы, не представляли трудности для реализации. Звучали требования ужесточить дисциплину, усилить контроль и спрос за выполнением решений съезда. Нередко предлагались меры, которые были действенны три—пять лет назад. И мало кто понимал, что в настроении партии, всего общества произошел такой качественный сдвиг, который обесценил требовательность и жесткость в отношении нарушивших дисциплину.

Партийные и хозяйственные работники все меньше считались с авторитетом Политбюро и Секретариата ЦК, Совмина СССР. По существующему положению общий отдел ЦК призван был не только следить за прохождением документов, но и за исполнением решений. Мне все чаще докладывали, что постановления Политбюро в срок не выполняются, нередко вместо ответа об исполнении поступают отписки, а то и откровенная ложь. Приходилось по этому поводу неоднократно докладывать М.С. Горбачеву и Политбюро, но такое состояние дел ничуть не беспокоило генсека. И если поначалу он рассылал информацию отдела по Политбюро ЦК, то потом ограничивался только тем, что находил время мельком взглянуть на записку. Это настроение генсека чувствовали все, и скоро стало ясно, что контроль за ходом исполнения решений был просто бессмыслен.

Документы игнорировались, а в последнее время по своему характеру и не нуждались в контроле, ибо были аморфно-расплывчатыми.

Утрата высшей партийной власти обозначила ту трещину, которая в последующем позволила быстро развалить все руководящие структуры КПСС. Еще произносились громкие речи, принимались многочисленные решения, но люди уже поняли, что новый лидер, Политбюро ЦК не владеют ситуацией и не могут спросить за дело так, как этого требовали обстоятельства. Многие понимали, что нужны новые подходы, новые методы в работе, способные всколыхнуть массы, объяснить причины неудач и привлечь всех к решению хозяйственных проблем. Но отчужденность, возникшая между генсеком- президентом и исполнительными органами, стала непреодолимой.

М.С. Горбачев, начитавшись газет и наслушавшись некоторых депутатов, сторонился встреч с работниками аппарата ЦК, Совмина СССР, министерств и ведомств, высказывался о них неуважительно. Когда он хотел кого- то обидёть, то со злостью говорил: вот еще один аппаратчик выискался. Эти упреки его можно было бы понять, если бы он сам когда-нибудь работал где-то кроме комсомольского и партийного аппарата. И это его сильно отличало от других работников ЦК, которые пришли в аппарат с промышленных предприятий, строек, колхозов и совхозов, научно-исследовательских институтов, из средств массовой информации и знали трудовую жизнь людей стократ лучше, чем аппаратчик номер один — генсек ЦК. Тем не менее М.С. Горбачев эксплуатировал аппарат с большим знанием дела и достаточно эффективно, заставляя готовить аналитические документы, проекты его речей и докладов, решения. Однако внутреннюю неприязнь преодолеть не мог и часто вспоминал, как, будучи еще членом ЦК, секретарем крайкома партии, вынужден был сидёть в кабинетах "кураторов" — инструкторов и заведующего сектором и выслушивать советы, а может быть, и нравоучения. То, что его "опускали" до уровня инструктора, возмущало его. И за все время своего пребывания на посту генсека он не пожелал выступить перед аппаратом ЦК, в котором было много образованных, высококвалифицированных специалистов, хотя не раз просил передать коммунистам, что выступит на их общем партийном собрании.

Мне он неустанно твердил:

— Я Лукьянова просил повыгонять всех " комсомольцев" из общего отдела, но он начатое не довел до конца, и ты ничего не делаешь для этого.

Наверное, среди работников отдела было многовато тех, кто пришел из ЦК ВЛКСМ. Но, приглядевшись к людям, проверив их в деле, я понимал, что это добросовестные, квалифицированные и энергичные работники. Не мог и не хотел в спешке ломать судьбы людей, хотя в значительной мере новое пополнение старался подбирать из периферийных организаций.

Побаивался М.С. Горбачев и встреч с сотрудниками органов госбезопасности, даже перед руководителями основных служб аппарата КГБ он не решился выступить, полагая, что демократствующая публика заподозрит его в благожелательном отношении к КГБ. Не случайно "отмирание" функций и президента СССР, и генсека ЦК КПСС происходило по мере его самоизоляции.

В конце января 1987 года состоялся Пленум ЦК КПСС, на котором Генсек выступил с докладом "О перестройке и кадровой политике партии". Суть этого доклада состояла в том, чтобы с новой силой сказать о том наследии, которое досталось М.С. Горбачеву во всех сферах общественной жизни. Генсек начал с критики идеологических органов и ученых, которые в области политики, философии, политэкономии оказались в теоретическом тупике и продолжали повторять азы 30-40-х годов. Обществоведы, отмечал он, своевременно не дали конструктивного анализа состояния дел в стране и не предложили новых идей по выходу из трудного положения. Серьезная критика была адресована планирующим органам, машиностроителям, тем, от кого зависели вопросы морального и материального стимулирования.

Но главная тема касалась проблем демократизации общества как решающего условия продвижения вперед. Ставились задачи по расширению гласности, критики и самокритики, использованию демократии на произ водстве, участия трудящихся в управлении предприятиями. В этом докладе был выдвинут и ряд других важнейших положений, открывающих возможность активнее использовать демократические принципы в развитии общества. Члены ЦК поддержали основные тезисы доклада, расширили понимание демократизации в условиях перестройки. И в этом заслуга генсека, Политбюро и Пленума ЦК.

Может быть, не все заметили, но этот Пленум открыл еще один фронт борьбы. Почувствовав недовольство неэффективностью осуществляемого курса, ухудшающимся положением народа, М.С. Горбачев решил найти виновников неудач не только среди ученых. Главный свой удар он нацелил по штабам, всему аппаратному люду. Собирая в ходе подготовки доклада своих помощников, он много говорил о помехах развитию социализма — чиновниках. Генсек вспоминал, в каком униженном состоянии находились члены ЦК, приходя к инструкторам и заведующим секторами в ЦК КПСС, говорил, что они давали указания, как работать. То же самое происходило в законодательных и других органах. М.С. Горбачев предлагал разрушить эту систему. А заметив, что эта тема не слишком вдохновляет тех, кто писал ему доклад, своей рукой набросал фрагмент выступления. Не хочу ставить под сомнение причину подобных выводов Горбачева и желание ее уничтожить. Возможно, со ставропольским аграрием так и бывало, но ради справедливости следует, на мой взгляд, сделать два уточнения. Познав кухню принятия решений и доведения их до исполнителя, я могу с уверенностью говорить, что отсебятины работники аппарата допускать не могли и в самовольстве, превышении полномочий замешаны не были. Работники аппарата доводили до исполнителей те постановления, которые принимались вышестоящей инстанцией, в том числе пленумами, Политбюро, Советом Министров, министерством. Это во-первых. И во-вторых, ни одного аппаратного работника никогда не спрашивали, кого избрать генсеком, членом Политбюро, утвердить председателем правительства. Обычно это делали облеченные властью члены ЦК, в состав которого два десятилетия входил М.С. Горбачев. Это он голосовал за избрание генсеком Л.И. Брежнева, Ю.В. Андропова, К.У. Черненко и даже себя, за назначение председателей Совмина. И ни Михаил Сергеевич, ни другие не выступили против сложившегося стиля и методов работы аппарата, безвластия избранных членов ЦК или депутатов всех ступеней. Не изменил он сложившегося порядка и возглавив Секретариат ЦК — главный орган формирования стиля работы всех партийных и не только партийных аппаратов управления в стране. Поэтому вряд ли следовало валить вину, как говорится, с больной головы на здоровую.

Как бы то ни было, но работники органов управления были отданы на заклание, и слово "аппаратчик" стало наиболее ругательным во взбудораженном обществе.

Помощники Горбачева, другие специалисты, призванные помогать, думать и формулировать мысли генсека, рассматривали в ту пору процессы развития демократизации в стране несколько шире, чем борьбу с чиновничьей силой, гипертрофированным влиянием исполнительных органов, вставших выше выборной власти. Да и вообще, я считал в ту пору, что дело не в аппарате как носителе зла, а в том, кто стоит на вершине пирамиды власти и какие цели он ставит перед обществом. В хороших руках даже самый негодный аппарат может выполнять необходимые и полезные функции. В сложившихся условиях, мне казалось, надо было начинать демократизацию с формирования высшего руководства. До тех пор, пока генсек, Председатель Верховного Совета или президент страны будут избираться прежними методами, оставаться у власти, нарушая все разумные возрастные пределы, и уходить с поста только тогда, когда его позовет к себе господь, никакой демократизации в стране быть не может. Тем более что Горбачев с самого начала определил рамки преобразований. "Речь, разумеется, не идёт о какой-то ломке нашей политической системы", — говорил он на Пленуме.

Из этого следовало, что все теплые и справедливые слова о важности демократизации общества упирались в ограничения, личное желание генсека. А то, что Горбачев не только не собирался покидать свой пост, но и отгонял от себя подобные мысли, я знал точно. И понимал его: нельзя уходить от власти, развалив страну, а чтобы вновь укрепить ее, жизни Михаила Сергеевича, вероятно, не хватило, даже если бы он знал, как поправить дело.

Нельзя исключать, что слова Горбачева о незыблемости существующей политической системы говорились для успокоения каких-то противников курса генсека. Во всяком случае, начиная с января 1987 года открылась новая страница борьбы в обществе за расширение демократических начал, перенос их во все сферы жизни. Многие поняли, что главное не работа, не стремление к росту производительности труда, а борьба за личные и общественные свободы. Гласность хмелила, можно было во всеуслышание сказать то, что за долгие годы молчания накопилось в душе, раскритиковать кого угодно, в том числе и тех, кого прежде боялись. Скоро люди стали делать практически все, что хотели, удивляя беспредельностью демократизации даже знатоков по этой части на Западе. Конечно, и возможность для этого была большая. Партия сама открыла дверь беспредельной гласности, критикуя свои ошибки в прошлом и настоящем.

Но нередко гласность приобретала самые искаженные формы. Это происходило из-за легкомысленного отношения средств информации к фактической стороне публикаций, преднамеренного извращения событий.

Приближалось 70-летие Великого Октября. Надо было готовить обстоятельный доклад на эту тему. В условиях разваливающейся экономики его предстояло наполнить оптимистическими идеями. И Горбачев принял решение широко сказать о предстоящих демократических преобразованиях именно в этом докладе. М.С. Горбачев не без внутренних колебаний решился на это. Началась длительная и довольно напряженная работа по формулированию главных посылок демократизации в стране, совершенствованию политической системы общества. В этом юбилейном докладе впервые так широко была развернута тема демократизации и она выдвигалась как ключевая проблема развития общества.

Чтобы подступиться к реализации этих непростых проблем, требовалась твердая поддержка членов ЦК, Секретариата и Политбюро ЦК. Была ли у генсека уверенность, что вводимые новации поддержат члены ЦК, секретари партийных комитетов? По тем выступлениям, репликам, итогам бесед, состоявшихся у него, создавалось впечатление, что генсек не верит в единодушную поддержку своей линии.

Уже через несколько месяцев после XXVII съезда КПСС М.С. Горбачев начал жалеть, что обновление состава ЦК было незначительным. Тогда он, составляя списки ЦК, рассчитывал на преемственность прежней линии, эволюционное и спокойное развитие процесса преобразований. И вот теперь ему казалось, что старые кадры вяжут его по рукам и ногам. И это было не просто ощущение. Многие члены ЦК считали, что проводить такими методами и темпами демократизацию при разваливающейся экономике крайне опасно. Это может лишь подстегнуть начавшийся развал промышленности и сельского хозяйства, сепаратистские настроения некоторых слоев общества в союзных и автономных республиках. Но тогда генсек видел не столько тревогу по поводу методов и темпов демократизации, сколько угрозу своему авторитету. Отсюда возникала потребность в ликвидации инакомыслия в ЦК. Еще при подготовке документов XXVII съезда партии была заложена возможность проведения партийных конференций. Теперь он хотел воспользоваться этим и произвести обновление состава ЦК.

— Ты же видишь, — говорил он, — это люди позавчерашнего дня, они не тянут. Они даже не понимают, куда нужно поворачивать партии в современных условиях и как теперь работать. Заметь: критика партии идёт главным образом из-за того, что перестройку осуществляют те люди, которые действовали в период застоя.

Во многом Михаил Сергеевич был прав. В печати и выступлениях иных ораторов в вину нынешнему составу Политбюро ЦК ставилось то, что там было значительное число "бывших". Разумеется, среди них было немало прогрессивных, талантливых людей. Нельзя, как говорится, чохом вывести из состава ЦК тех, кого избрал съезд. Тем более и сам Горбачев входил в эту когорту "бывших". И все же он искал способ, как избавиться от неугодных.

Среди членов ЦК в то время было немало его соратников, которые помогали ему утвердиться в должности, поддерживали все его начинания, проводили их в жизнь. Но в них он уже больше не нуждался, более того, они мешали, компрометировали генсека, и он приходит к решению уговорить часть членов Пленума выйти из состава ЦК добровольно и объявить об этом публично. Конечно, это была не простая операция, и к ней Михаил Сергеевич начал готовиться самым основательным образом.

Прежде всего он заставил работников оргпартотдела ЦК составить списки тех, кто перешел на пенсию или хотя и работал, но был в преклонном возрасте. Эти списки легли на его стол, и генсек внимательно их рассматривал. Г.П. Разумовский взял на себя задачу переговорить с некоторыми товарищами, чтобы они сталиинициаторами выхода из ЦК, уговорили тех, кто вдруг усомнился бы в этой акции. Кое с кем вел разговоры и Горбачев. Делалось это так организованно, что когда в зале Секретариата собрались "камикадзе" — члены ЦК, готовые сами выйти из его состава ради сохранения единства партии, то проблем не возникло. Люди начали обосновывать, почему они обязаны уйти из ЦК.

М.С. Горбачев выступил перед собравшимися и долго говорил о текущем моменте, объяснял необходимость изменений в составе ЦК. Убеждал, уговаривал и склонил всех к принятию нужного ему решения, кроме Е.П. Славского, министра, занимавшегося всеми атомными делами, который не пожелал прийти на встречу. Правда, об этой акции М.С. Горбачев потом вспоминал с некоторым смущением. Он понимал, что изгнал своих соратников, конечно же не молодых, но порядочных людей, поддерживавших его всегда, даже в самые сложные моменты жизни.

Потом взамен им пришли новые люди, которые доставили Горбачеву тьму неудобств и своей непримиримой позицией, и критикой генсека. Мне казалось, что он жалел о том своем решении, во всяком случае, говорил:

— Ну и замену мы получили, скажу вам. Еще одна такая, и с составом ЦК не совладаешь.

На первое совещание (а их было два, ибо решили осуществить акцию в два приема) пригласили тех, в ком не сомневались, что они без возражений выйдут из ЦК. Со второй группой могли появиться сложности. Но вопросов не возникло. Привыкшие к партийной дисциплине, все довольно единогласно высказались за добровольный выход из ЦК и подписали на этот счет коллективное обращение к Политбюро и Пленуму ЦК. Такой массовой акции коллективного характера в истории КПСС, а я полагаю, и в других партиях, еще не было.

Выступая на этом собрании членов ЦК, а там были многие бывшие министры, Горбачев обещал, что за ними сохранят уровень социального обеспечения: пенсий, поликлинику, в общем все, что не должно ухудшить жизнь людей, столько сделавших для страны. К сожалению, прошло немного времени и эти люди, проработавшие долгие годы на государственной работе, прошедшие войну и не нажившие ничего, кроме долгов, были изгнаны с дач, лишились и многого другого.

Неспособность генсека держать слово обеспокоила многих в его команде, так как не только страдал его авторитет, но и явно сквозило нежелание помогать своим соратникам, как только они оказывались ненужными. Я пытался насколько мог поправить дело, говорил об этом М.С. Горбачеву, но изменить что-либо он так и не захотел. Люди, которые не были полезны, теряли для него интерес. Секретари Горбачева просто вычеркивали их из списка поздравляемых по праздникам. Так, наверное, происходило и в памяти генсека. Но была у него и другая удивительная черта характера. Стоило человеку как-то вновь подняться, переместиться, и он, позабыв о своей неприязни, просил: ты передай ему привет.

И я всегда поражался виртуозной гибкости человека столь высокого уровня, который мог быстро перекрашиваться и менять мнение, отрекаясь от сподвижников, если они оказывались под огнем критики.

Не мог он простить и тем, кто когда-либо перечил ему или аргументированно отстаивал свое мнение. Не говорю уж о тех, кто его когда-то вольно или невольно обижал или, по его мнению, унизил. Тогда этому человеку хода уже не было. Так случилось, например, с В. К., молодым и способным экономистом, отлично знающим аграрные вопросы, лауреатом государственной премии, полученной, когда ему было около 25 лет. Работал В. К. в сводном отделе Госплана СССР и был приглашен однажды на совещание к М.С. Горбачеву, занимавшемуся в ту пору сельским хозяйством. Выступали на этом совещании многие, в том числе и Горбачев, который с гордостью сообщил об огромной роли сельского хозяйства в экономике, высокой доле крестьян среди числа занятых в народном хозяйстве. Восхищался он и весомой долей продукта, созданного селом, в национальном доходе страны. Выступил тогда и В. К., сам некогда окончивший экономический факультет Тимирязевки. Среди прочего он сказал, что гордиться большой численностью занятых в деревне и солидной долей аграрного сектора в экономике особенно не следует, ибо они свидётельствуют о перекосах и неразвитости народного хозяйства, аграрном характере производства в стране. И задача состоит в том, чтобы индустрия заняла господствующее влияние, а на селе должно трудиться не 20, а 5 — 7 процентов, населения, как это имеет место в большинстве развитых стран мира.

Это выступление, показавшее наивные представления М.С. Горбачева о закономерностях экономического развития, его разгневало. Михаил Сергеевич разразился разгромной критикой в адрес В. К., никогда не простив ему слов, произнесенных на том совещании и стараясь не давать ходу по служебной лестнице. Когда же Н.А. Тихонов, Председатель Совета Министров СССР, утвердил В. К. руководителем одного из союзных комитетов, он вдруг стал посылать ему через меня приветы. Но, будучи генсеком, вновь начал "добивать" В. К. Поручил подготовить вопрос о деятельности комитета на заседании Политбюро и разнес в пух и прах В. К. Позже генсек не давал ему возможности никакого движения по службе. Когда Комитет готовились упразднить и В.П. Можин, один из руководителей экономического отдела ЦК, предложил В. К. должность в аппарате отдела, М.С. Горбачев не разрешил делать этого. Все мои попытки заступиться за способного человека, вина которого состояла лишь в том, что он сказал правду и обнаружил большие знания в политэкономии, чем будущий генсек, натыкались на глухую стену яростной ненависти к В. К...

Постепенно Горбачев, как он говорил, избавился "от балласта" в ЦК и со временем собирался пополнить его состав новыми людьми, активно поддерживающими перестройку. А пока кончилось тем, что зал пленумов ЦК стал свободнее — поредели ветеранские ряды. Помогла ли такая селекция в составе ЦК партии, удовлетворила ли она критиков? Думаю, не очень. Скорее, у оппонентов разыгрался аппетит и появились новые требования.

Да и если быть откровенным, насколько я знал кухню принятия решений, не от числа и состава членов ЦК зависела глубина и прогрессивность принимаемых постановлений. Уверен, что если бы тогда толково объяснили конечные цели перестройки, необходимость применить новые методы, то те же люди единодушно проголосовали бы за такие предложения. Во-первых, потому, что это были умудренные опытные хозяйственники и партийные работники, давно видевшие недостатки в развитии страны, а во-вторых, они слишком доверяли Политбюро ЦК, чтобы ставить под сомнение внесенные им проекты. Так позже и произошло: избрание молодых партийных работников в состав ЦК не сделало его более лояльным и послушным, пришли люди, которые критически относились к проектам Горбачева и не боялись открыто выступать против тех из них, которые он предлагал партии и стране.

Раскритиковав аппарат партийных, советских и хозяйственных органов за превышение своих полномочий и диктат над избранниками партии и народа, избавившись от престарелой части ЦК, М.С. Горбачев, Политбюро начали расширять демократические основы работы партии, государства, общественных организаций, выступать за более полное предоставление свобод инакомыслящим. Была внесена поправка в Конституцию СССР, ликвидирующая монополию КПСС на руководство государством. Произошло это, правда, под большим нажимом первого Съезда народных депутатов и общественности. Разработан и принят Закон о печати, открывший широкие возможности для гласности. Все это вело к коренным переменам в традиционных методах управления государством, открывало новые возможности для развития общества, последствия которых пока никто не знал.

Наиболее серьезные и разносторонние решения о необходимости демократизации общества, реформы политической системы были приняты на XIX партийной Конференции КПСС. По существу, весь доклад генсека был пронизан идеями более широкого участия народа в управлении страной, создания условий для дальнейшего свободного развития каждой нации, укрепления социалистической законности и правопорядка, разграничения функций партийных и государственных органов.