1912. Высочайший выход — Записка вдовствующей императрицы — Я вступаю в яхт-клуб — Поездка на Ривьеру с артисткой А Р Нестеровской — Великий князь Михаил Михайлович — Кшесинская, Нижинский, Стравинский и Фокин — Шведский король Густав V — Светлейшая княгиня Юрьевская — Похороны дяди Юрия, герцога Лейхтенбергского.
1 января 1912 г. был Высочайший выход в Зимнем Дворце. После обедни Семейство вышло с Государем в Тронный Георгиевский зал, в котором стоял дипломатический корпус. Государь и Императрица Мария Федоровна стали обходить дипломатов и с ними разговаривать. Семейство стояло в стороне, и члены его разговаривали друг с другом.
Государь и Императрица Мария Федоровна очень скоро обошли всех дипломатов, при чем разговаривали почти с каждым из них. Императрица даже обогнала Государя и раньше его окончила обход. Императрица Мария Федоровна, как и ее датские родственники, обладала умением свободно разговаривать с посторонними людьми. Она говорила каждому несколько слов и очаровывала своей любезностью и ласковостью. Кроме того, у ней был в этом отношении огромный опыт, как и у Государя, который унаследовал от нее эту способность.
6-го января, в день крещенского выхода, присягали великий князь Дмитрий Павлович и кн. С. Г. Романовский герцог Лейхтенбергский. Как всегда, Семейство собралось в комнатах их величеств. После обедни Дмитрий и Сергей присягали сперва, как члены Императорского Дома, а затем — как офицеры. Дмитрий присягал под Конногвардейским штандартом, а Сергей — под Андреевским флагом флотского Экипажа, стоявшего в Петербурге.
Государь поздравил их обоих флигель-адъютантами. В тот же вечер я встретился с Дмитрием в Мариинском театре. Он сиял от радости быть флигель-адъютантом. Конная гвардия поднесла ему аксельбант.
В январе же праздновалось столетие Императорского Александровского Лицея, и по этому случаю было много торжеств в самом Лицее и большой обед в Зимнем Дворце. Государь обходил здание Лицея, и когда он пришел в класс Олега, последний поднес ему изданные им рукописи стихотворений Пушкина. При этом Олег очень волновался.
20 февраля 1912 года я был вечером в Мариинском театре. Туда приехала Императрица Мария Федоровна и некоторые члены Семейства. Императрица Мария Федоровна обычно приезжала в театр в черном вечернем платье, с большим круглым бриллиантом в волосах. Отец мне говорил, что этот бриллиант был не ее собственный, а принадлежал к числу коронных.
В эти дни отец оправлялся после припадка болезни почек, от которой он очень страдал. Императрица расспрашивала меня об его здоровьи, и тут же, в аванложе, написала ему записку карандашом и дала мне ее для передачи. Привожу эту записку полностью:
Très cher Costia,
Je te remercie mille fois pour ta bonne lettre et demande bien pardon de ne pas tavoir répondu avant. Je voulais toujours venir moi-même, jai si envie de te revoir, je pense tant à toi et me rejouis que tu te sens enfin mieux.
Cest affreux comme tu dois avoir souffert pauvre. Peut-être pourrais je venir dans le courrant de cette semaine, jai si envie de vous revoir tous les deux.
Cest ton fils Гавр. qui tapportera ces lignes écrites au théâtre.
Je tembrasse bien tendrement ainsi quElisabeth. Que Dieu te bénisse.
Ta affectionnée
Minny. *)
Каждое воскресенье в ту зиму я бывал в Мариинском театре, в балете. Мне очень нравилась артистка А. Р. Нестеровская (в дальнейшем я буду называть А. Р. Нестеровскую просто А. Р.). В антрактах я приходил на сцену с ней разговаривать и скоро стал бывать на ее маленькой квартире, в которой она жила со своей матерью, очень почтенной женщиной, из дворянской семьи, родом с Кавказа. Таким образом между нами завязались дружеские отношения.
Зимой этого же года я стал членом Императорского Яхт-Клуба. Произошло это следующим образом: у великого князя Андрея Владимировича в его дворце, на Адмиралтейской набережной, был концерт; играл какой-то знаменитый скрипач. Много было гостей из высшего петербургского общества.
Я обратился к бывшему на концерте генерал-адъютанту Николаеву, завсегдатаю Яхт-Клуба, с просьбой устроить так, чтобы меня записали в члены, что и было сделано. Я был страшно рад вступить в Яхт-Клуб, но не смел сказать о том, что я сделал это, ни отцу, ни дяденьке потому что они оба были противниками клубов, а на Яхт-Клуб смотрели, как на рассадник сплетен и интриг, что, конечно, было правдой. Когда же отец об этом узнал, то выразил свое неудовольствие матушке. Она ответила, что я совершеннолетний и если поступил в Клуб, то это мое личное дело. По-видимому, отец на этом успокоился, но не так было с дяденькой. Он узнал о моем вступлении, по-видимому, от ген. Ольхина, с которым был в хороших отношениях. Как-то сидя у отца в кабинете, в Павловске, дяденька начал рассказывать, что делается в Яхт-Клубе, с явным намерением вызвать меня на реплики и, таким образом, заставить обнаружить, что я тоже состою в Клубе. Но я молчал, как рыба, и дяденькин маневр не удался.
Встретив в Клубе, еще в первые дни по моем вступлении, отставного преображенца гр. Лорис-Меликова, я просил его не говорить об этом моему отцу. Лорис рассказывал мне, что сам вступил в Клуб во время командования Преображенским полком моим отцом и потому должен был спрашивать его разрешения. Отец дал свое согласие, но крайне неохотно.
Вступить-то в Клуб я вступил, но бывал в нем очень редко, потому что по своему характеру я стеснялся ездить в Клуб и там встречаться со старыми генералами и моими дядями: Николаем Николаевичем, Николаем Михайловичем и Сергеем Михайловичем.
В марте месяце я поехал на Ривьеру. В день моего отъезда заграницу я переоделся в Павловске в штатское платье и в таком виде поехал в поезде в Петербург. Перед отъездом я заехал к великому князю Андрею Владимировичу, и мы вместе с ним поехали на вокзал. Он был тоже .в штатском, в коричневом пальто и котелке. На подъезде его прислуга, прощаясь с ним, целовала его в плечо; меня это очень удивило, потому что в нашем доме никогда этого не делалось. Андрей Владимирович мне объяснил, что это старая традиция. По-видимому в нашем доме эта традиция была отменена моим дедом или моим отцом.
Я ехал с Андреем Владимировичем в одном купе. Спал наверху, а он внизу. В нашем же вагоне ехал дядя великий князь Георгий Михайлович с ген. Эшапаром и адъютант Андрея Владимировича, фон Кубэ.
На вторую ночь мы приехали в Венецию и, воспользовавшись тем, что наш поезд долго там стоял, вышли полюбоваться Большим каналом. При этом я вспомнил моего отца, который очень любил Венецию. Незадолго до нашего приезда в Канны, в наш вагон вошла тетя Анастасия (Великая княгиня Анастасия Михайловна великая княгиня Мекленбург-Шверинская.), выехавшая навстречу своему брату, Георгию. Она каждую зиму проводила на Ривьере.
В Каннах мы остановились в большой гостинице «Карлтон», на набережной. Была Страстная неделя, мы говели и дважды в день ходили в прелестную русскую церковь. В Каннах жил в то время на своей вилле Казбек великий князь Михаил Михайлович со своей семьей. Его жена, графиня Торби, рожденная графиня Меренберг, была дочерью Нассауского принца Николая и его морганатической жены, графини Меренберг, дочери поэта А. С. Пушкина. Я видел ее, но не был ей представлен. У Михаила Михайловича было две дочери и сын.
Как-то на Страстной неделе я обедал у великого князя Михаила Михайловича с Андреем Владимировичем и Георгием и Сергеем Михайловичами. Я в первый раз видел графиню Торби и сидел подле нее. Она была очень симпатична.
Дом Михаила Михайловича был поставлен на широкую ногу и чувствовался в нем большой порядок. Подавали лакеи в синих ливреях. Все они были немцы, бывшие солдаты прусской гвардии, очень подтянутые и производившие прекрасное впечатление. После обеда большинство гостей село играть в карты, а Михаил Михайлович играл на биллиарде с ген. Эшапаром. Я в карты играть не умел и смотрел, как играет Михаил Михайлович.
Михаил Михайлович женился в 1891 г., не испросив разрешения Александра III, и был за это уволен со службы и ему было запрещено возвращаться в Россию. В 1909 г. он снова был пожалован флигель-адъютантом, но продолжал жить заграницей. Он был старостой Каннской церкви, и во время служб сам собирал деньги на храм.
Перед самой Пасхой приехала в Канны наша известная балерина М. Ф. Кшесинская. В одном с ней поезде приехала и А. Р. Они обе остановились в нашей гостинице. Сразу после праздников мы все переехали в Монте-Карло. В то время в Монте-Карло гастролировал русский балет Дягилева и имел большой успех. Балетной новинкой был «Петрушка» Стравинского в постановке известного балетмейстера Фокина. К Стравинскому надо привыкнуть. Лишь после того, как я несколько раз видел «Петрушку», Стравинский начал мне нравиться и я полюбил некоторые из его мелодий, например мелодию шарманки. Шли также «Половецкие пляски» из оперы «Князь Игорь» и «Египетские ночи», всё — постановки Фокина. Фокин их поставил поразительно. Сочетание танцев и музыки было замечательное. Сам Фокин жил в то время в Монте-Карло со своей женой, тоже балетной артисткой, и со своим маленьким сыном Виталием, за которым ходила русская няня.
Клеопатру в балете «Египетские ночи» играла артистка Астафьева, бывшая замужем за К. П. Гревсом, братом моего сослуживца по полку.
Я каждый день ходил в театр. Мы с А. Р. играли в казино в рулетку, но, конечно, по маленькой, так что наши карманы не страдали. Однажды А. Р. выиграла в рулетку. Дома, вместе с великим князем Сергеем Михайловичем, они считали выигранные деньги, клали золотые монеты кучками и решали, что на них купить. Сергей Михайлович был очень хороший и добрый человек, и в то же время — умный и образованный. Он любил подсмеиваться над людьми и изводить их. Иной раз он бывал очень неприятным. Но повторяю, это был добрейшей души человек.
Кшесинская должна была выступать у Дягилева с известным артистом Нижинским. Они танцевали в небольшом балете, Spectre de la Rosé, под музыку Вебера, LInvitation à la valse, также в постановке Фокина. Гвоздем этого балета был громадный прыжок Нижинского в окно. Балет этот мне очень нравился, я видел его много раз.
Однажды А. Р., И. Э. Готш, Владимир Лазарев (двоюродный брат Юсупова), адъютант Андрея Владимировича и я проиграли всё, что у нас было в карманах. Нам очень хотелось пить и мы пошли в бар спортинга. У меня нашлась большая пятифранковая монета, на которую я получил стакан какого-то прохладительного напитка, и мы все пили из моего стакана через соломинки.
Часто приезжал из Ниццы шведский король Густав V.
Он любил игру в рулетку по маленькой, пятифранковиками. Всегда садился на высокий стул, на который обыкновенно садились служащие в казино, наблюдавшие за игрой. Король был громадного роста и потому ему было удобнее сидеть на высоком стуле. Он был очень милый и любезный. Тетя Анастасия каждый день бывала в казино и в спортинге. Когда она играли, к ней нельзя было подходить и с ней разговаривать. Однажды она пригласила меня обедать в нашей гостинице, мы обедали вдвоем, в общей столовой. Я был уверен, что я ее гость, раз она меня пригласила, и потому был очень удивлен, когда через некоторое время получил счет за обед.
Срок, на который Государь отпустил меня заграницу, заканчивался. Мне очень не хотелось покидать нашей веселой кампании и я телеграфировал Государю, прося его разрешить мне продлить отпуск. Государь ответил, что разрешает. Царскую телеграмму А. Р. сохранила у себя.
В Ницце жила тогда светлейшая княгиня Юрьевская, вдова Императора Александра II. Я как-то поехал к ней завтракать вместе с великим князем Андреем Владимировичем. Юрьевская жила на собственной вилле. Я встретился с ней в первый раз в жизни. Это была старушка небольшого роста, с тонким, острым носом и, как мне показалось, мало симпатичная. У нее был неприятный, крикливый голос и вообще она мне не понравилась. За завтраком был также престарелый секретарь княгини — де Тур. Он был в свое время воспитателем сына Юрьевской, Георгия, и с тех пор оставался при княгине.
А. Р. очень любила собак. Мы узнали, что один из лакеев ресторана «Сиро» продает собак и просили его нам их показать. Он нам привел двух громадных английских бульдогов, очень злых, за которыми шло множество щенков, один милее другого. Мы не знали которого из них выбрать. Когда лакей повел всю эту собачью компанию домой, один щенок отстал, так как ему было тяжело идти в гору. Тогда мы решили взять именно его, и назвали его Карло, в память того, что он был куплен в Монте-Карло. Конечно, его стали звать Карлушей. У Карлуши еще не был обрезан хвост, и так как А. Р. не хотела его мучить, Карлуша остался на всю жизнь с длинным хвостом.
Понемногу развлечения Монте-Карло начали мне приедаться и пора было ехать домой. Мы двинулись через Париж, куда приехали утром, и пошли, конечно, сейчас же по магазинам. Наконец, мы сели в Норд-экспресс, чтобы ехать в Петербург; Карлуша бегал по коридору вагона и очень веселился.
Я вышел из поезда на Александровской станции вместе с Карлушей и поехал прямо в Павловск. В липовой аллее, перед дворцом, встретил меня отец. У него был плохой вид. Во время моего отсутствия он был снова болен и только теперь начал поправляться.
В Павловске была еще весна и мне вспоминается, что кое-где лежал еще снег.
На следующий день после моего приезда были похороны Дяди Юрия, герцога Лейхтенбергского, скончавшегося в Париже, тело которого было привезено в Россию, экстренным поездом. Хоронили его в Петропавловской крепости. Я поехал в Петербург, на Николаевский вокзал, на который должен был прибыть поезд. Из Семейства приехали Михаил Александрович, Андрей Владимирович, дяденька и мой брат Константин. На вокзале был выстроен почетный караул от роты Дворцовых Гренадер.
Вместе с гробом приехали из Парижа дети покойного. Когда гроб вынесли из вагона, музыка заиграла «Коль Славен». Мне стало очень грустно, но с другой стороны торжественная обстановка в печальные минуты подбадривает. Я испытал это на себе впоследствии, когда хоронил отца.
Члены Семейства, а за ними Государева свита, шли за гробом. По пути шествия траурной процессии стояли войска. Иоанчик и Дмитрий Павлович были в строю Конной Гвардии. Иоанчик сидел молодцом, подтянуто, а Дмитрий со скучающим лицом, положив руку с поводом на луку седла.
Отпевание происходило не в Петропавловском соборе, а рядом с ним, в новой усыпальнице, очень неуютной и некрасивой, но при очень торжественной обстановке. Не хватало лишь царя и царицы, находившихся в то время в Крыму.
*) Дорогой Костя!
Спасибо за милое письмо и я прошу прощения, что задержалась с ответом. Мне все хотелось самой приехать, так как очень хочется видеть тебя; я всегда думаю о тебе и рада, что ты, наконец, чувствуешь себя лучше.
Это ужасно, как ты должен был мучиться, бедняга. Может быть, я смогу приехать на этой неделе — мне так хочется увидеть вас обоих.
Твой сын Гавриил принесет тебе эти строки, написанные в театре.
Целую тебя и Елизавету. Господь да благословит тебя. Твоя любящая
Минни.