Мраморный дворец. Я обустраиваю собственную квартиру в Мраморном дворце — История дворца.
Моя невеста, А. Р., по моему желанию, покинула балет, прослужив в нем шесть лет. Она нашла квартиру в доме Страхового общества «Россия», на Каменно-островском проспекте, против Александровского Лицея. Дом был прекрасно построен известным архитектором Бенуа, с современным комфортом. В то время в Петербурге было очень мало таких домов, и А. Р. была очень счастлива своей находкой.
Я со своей стороны занялся устройством своей квартиры в Мраморном дворце. Я только что ее получил. До того я жил в Павловске, и так как первые два года по производстве в офицеры врачи не пускали меня зимой в Петербург, у меня в Мраморном квартиры не было. Приезжая из Павловска, я останавливался у брата Константина, который занимал ту самую квартиру в третьем этаже, в которой когда-то жили мы с Иоанчиком. Теперь я получил три парадные комнаты во втором этаже, выходившие на Дворцовую набережную: так называемую Турецкую, угловую и соседние две. Раньше в них была библиотека. В комнате, соседней с Турецкой, стоял громадный стол-шкап, покрытый зеленым сукном, а на нем модель какого-то корабля. В ней я устроил свою гостиную, а в следующей — спальню. Рядом с передней была большая комната в два окна, выходившая на двор.
Раньше она почему-то называлась канцелярией. Что в ней была за канцелярия и кто в ней работал — не знаю. Кажется, в ней останавливался когда-то, живший постоянно в Павловске, шталмейстер моего деда И. А. Грейг. Я превратил ее в комнату моего дежурного камердинера. Рядом с ней я устроил свою уборную комнату и поставил в ней мраморный умывальник; в соседней с ней маленькой комнате без окна я поставил ванну. На стенах уборной комнаты висели литографии, изображавшие прусские войска времен Фридриха-Вильгельма IV. Они висели раньше на шкапах с мундирами моего деда. Как я был рад, когда в Париже, после революции, генерал Д. И. Ознобишин подарил мне такие же литографии из своей богатейшей военной коллекции!
В передней я повесил мои любимые картины А. Гебенса, изображавшие наши гвардейские полки, стоявшие в Варшаве в то время, когда мой дел был наместником Царства Польского. Мой кабинет я устроил в угловой комнате, так называемой Турецкой, в которой мой дед любил обедать в светлые весенние вечера, когда Петербург и Нева бывают особенно хороши. В ней стоял большой диван, обтянутый турецкой материей, а на козлах помещалось турецкое седло, украшенное разноцветными камнями, и висели турецкие материи. Замечательно красив был паркет с инкрустациями из черного дерева. Посредине пол открывался, там, где под ним был устроен фонтан, но я не знаю, можно ли было приводить его в действие. Разумеется, когда я устроился в Турецкой комнате, все турецкие вещи были из нее вынесены.
Мебель я заказал красного дерева, обтянутую голубой кожей с зеленым отливом, вроде павлиньего пера. Вдоль стены, против окон, я поставил большой книжный шкаф, а посреди комнаты — большой письменный стол.
Мои комнаты были невероятно высокие. В углу кабинета висела икона Божьей Матери с лампадой. Она далеко не доходила до потолка, и, несмотря на это, приходилось брать лестницу, чтобы зажигать лампаду. Оконные рамы были бронзовые, должно быть, еще с Екатерининских времен. Двери из кабинета в гостиную и из гостиной в спальню были сплошного красного дерева, с рисунком из черного дерева.
Мебель гостиной я заказал ореховую, обтянутую красной кожей с черными жилками. В углу я поставил большой диван, перед ним — круглый стол, покрытый зеленой с золотом скатертью — подарок матушки. На столе стояла огромная пепельница из зеленого стекла.
Спальню я оклеил белыми обоями с розами. Они не понравились моему отцу: он нашел, что они дамские. Я оставил в комнатах большие старые некрасивые люстры, которые висели в них раньше.
Мраморный дворец построила Екатерина II. Она начала его строить для своего любимца графа Григория Орлова, но он умер, когда дворец не был еще готов. Когда великий князь Константин Павлович женился, Екатерина подарила ему Мраморный, но молодой Константин Павлович вел себя неподобающим образом: он стрелял из пушки в большом коридоре дворца и, чтобы не убить свою жену, сажал ее в большую вазу. За такое поведение Екатерина выселила внука из Мраморного дворца. Затем в нем жил польский король Станислав Понятовский, когда вынужден был покинуть Польшу. В Мраморном Понятовский и умер. Великий князь Борис Владимирович говорил мне, что видел однажды гравюру, изображавшую Понятовского на смертном одре в Мраморном зале Мраморного дворца. Эта зала была на втором этаже. По смерти короля поляки вывезли всю мебель. В Мраморном же жил и пленный Костюшко, когда его навестил Павел I.
Когда цесарович Константин Павлович приезжал из Варшавы в Петербург, он останавливался в своем Мраморном дворце. Он жил в первом этаже, в комнатах, выходивших на Дворцовую набережную. Он был дружен со своим младшим братом, Михаилом Павловичем. Они просиживали в Мраморном ночи напролет, причем цесаревич расказывал своему брату о Суворовском походе, в котором он принимал участие, и о Наполеоновских войнах, в которых он командовал гвардией.
По смерти Константина Павловича Мраморный перешел к моему деду, Константину Николаевичу. В Высочайшем указе от 20 декабря 1849 года сказано:
«Предназначенный Указом моим 6 марта 1832 года Департаменту Уделов данным любезнейшему сыну моему его императорскому высочеству великому князю Константину Николаевичу и ныне вновь перестроенный Мраморный дворец со всеми убранствами и принадлежащим к нему служебным домом всемилостивейше жалую в дар его императорскому высочеству в вечное и потомственное его высочества владение. Повелеваю дворец сей именовать Константиновским и о сдаче оного с планами и описями сделать с вашей стороны должное распоряжение».