Вы здесь

Письмо А.С. Грибоедова С. Н. Бегичеву. 18 мая 1825. Петербург.

Бесценнейший друг и брат! Ты не, досадуй, что я до сих пор позамедлил ответом на милое твое письмо, с приложением антикритики против Дмитриева 1). Ты уже, верно, из газет знаешь, что Столыпин, с которым я в путь собирался, умер. Мы бы его похоронили, и все тут, но вдова его ангел, а не женщина; одно утешение находит быть со мною, это с ее стороны довольно мечтательно, но их пол не то, что мы; сама она же говорит, что всякая женщина, как плющ, должна обвиваться вокруг кого-нибудь и без опоры погибнет. От меня слишком бы жестоко было лишить ее (хоть это и не может продлиться) моего присутствия в ту самую минуту, в которой оно необходимо, и я покудова остаюсь. Бедное человечество! Что наши радости и что печали! Как бы то ни было, я не долго замешкаюсь, ее со всем семейством отец, Н. С. Мордвинов, перевезет к себе на дачу; тогда и я свободно помчусь наконец.

 Ты с жаром вступился за меня, любезный мой Вовенарг 2). Благодарю тебя и за намерение и за исполнение. Я твою тетрадку читал многим приятелям, все ею были очень довольны, а я вдвое, потому что теперь коли отказался ее печатать, так, конечно, не оттого, чтобы в ней чего-нибудь недоставало. Но слушай: я привык тебя уважать; это чувство к тебе вселяю в каждого нового моего знакомца; как же ты мог думать, что допущу тебя до личной подлой и публичной схватки с Дмитриевым: личной и подлой: потому что он одною выходкою в «Вестнике Европы» не остановится, станет писать, пачкать, бесить тебя, и ты бы наконец его прибил. И все это за человека, который бы хотел, чтобы все на тебя смотрели как на лицо высшего значения, неприкосновенное, друга, хранителя, которого я избрал себе с ранней молодости коли отчасти по симпатии, так ровно столько же по достоинству. Ты вспомни, что я себя совершенно поработил нравственному твоему превосходству. Ты правилами, силою здравого рассудка и характера всегда стоял выше меня. Да! и коли я талантом и чем-нибудь сделаюсь известен свету, то и это глубокое, благоговейное чувство к тебе перелью во всякого моего почитателя.— Итак, плюнь на марателя Дмитриева, в одном только случае возьмись за перо в мою защиту: если я буду в отдалении или умру прежде тебя и кто-нибудь, мой ненавистник, вздумает чернить мою душу и поступки. Теперешний твой манускрипт оставлю себе на память.

Вильгельм 3) третьего дни разбудил меня в четвертом часу ночи, я уже засыпал глубоким сном; на другой день — поутру в седьмом; оба раза испугал меня до смерти и извинялся до бесконечности. Но дело не шуточное!!! побранился с Львом Пушкиным, хочет драться; вероятно, я их примирю или сами уймутся.— Узнаешь ли ты нашего неугомонного рыцаря?

Прощай, нынешний вечер играют в школе, приватно, без дозволенья ценсуры, мою комедию 4). Я весь день, вероятно, проведу у Мордвиновых, а часов в девять явлюсь посмотреть на мое чадо, как его коверкать станут. Журналисты повысились в моих глазах 5-ю процентами, очень хлопочут за Кюхельбекера, приняли его в сотрудники, и, кажется, удастся определить его к казенному месту. У Шишкова 5) не удалось, в почтамте тоже и в Горном департаменте, но где-нибудь откроется щелка.

Сейчас помирил Вильгельма. С той минуты перебывало у меня 20 человек, голову вскружили. Прощай. Обнимаю тебя и любезную Анну Ивановну.


Примечания:

Письма к Бегичеву. Автограф — ГИМ.

1) Против статьи М. А. Дмитриева в «Вестнике Европы», 1825, ч. 140, № 6, с резким отзывом о «Горе от ума» была направлена не дошедшая до нас антикритика Бегичева (см. также письмо от 9 сентября 1825 г., с. 518 наст. изд.).

2) Люк-Клапье Вовенарг — известный   французский  критик  и   моралист.  

3) В.  К.   Кюхельбекер.

4) Представление комедии в театральной школе в последний момент было запрещено гр. Милорадовичем.

5) ...

Печатается по книге: А.С. Грибоедов. Сочинения. М., Художественная литература. 1988. (Здесь печатаются только письма). Сканирование, распознание, редактирование, гипертекстовая разметка и иллюстрации ХРОНОСа.