Япония вводит Гитлера в заблуждение – Особое задание абверу – Наша разведка в США – Первая информация о военных планах Японии – Вступление Японии в войну.
С начала осени 1941 года наши отношения с Японией стали неопределенными. Гитлер уже несколько раз высказывал Гиммлеру жалобы на то, что министерство иностранных дел не в состоянии дать ясную информацию о позиции Японии, в особенности касательно американояпонских переговоров. Риббентроп, говорил он, тоже, видимо, вряд ли может сделать это, так как японский министр иностранных дел и его заместитель с начала сентября 1941 года отказываются сообщать какие‑либо сведения германскому послу в Токио о ходе вышеупомянутых переговоров. Гитлер был раздосадован этим оскорбительным поведением члена тройственного союза и уже учитывал возможность того, что Япония вообще хочет остаться нейтральной. С другой стороны, у нас имелись основания предполагать, что Япония готовится к экспансии на юг. Гитлер поручил Канарису и Гейдриху сразу же представить ему надежную информацию по этому вопросу. Новые известия вызвали тревогу. Ведь все попытки Риббентропа оказать давление на Японию с тем, чтобы вовлечь ее в войну против Советского Союза, закончились неудачей. Теперь мне стало ясно, почему Канарис так настойчиво добивался от меня сведений о моей встрече с японцами в Стокгольме. Он хотел узнать, нет ли у политической разведки точной информации о планах японцев. Когда мы с Гейдрихом разговаривали об этом, он сказал: «Эта старая лиса вечно подкарауливает добычу».
Так как Гейдрих подчеркнул, что для получения нужного Гитлеру материала следует использовать любые средства, я тут же воспользовался этим и попросил у него разрешения организовать независимое от РСХА валютное управление, которое подчинялось бы только ему и мне (при этом у меня была задняя мысль о моей программе десяти пунктов). Гейдрих сразу же согласился.
Я оповестил все наши резидентуры, имевшие контакты с японцами – в Анкаре, Белграде, Стокгольме, Лиссабоне, Буэнос‑Айресе, Токио, Шанхае и, в первую очередь, в Виши. Французский источник представлял для нас особенный интерес по той причине, что японцы вели самый оживленный обмен мнениями с вишистским правительством по поводу оккупации Индокитая. Самого Гейдриха я попросил установить контакт с госпожой фон Д. , устроившей в Берлине своего рода политический салон и пользовавшейся в то время благосклонностью Гитлера. Я знал, что там бывают два сотрудника японского посольства и встречаются со своими подругами из берлинского света. Таким способом я уже получил однажды весьма ценную информацию, но на этот раз предпочел использовать для этого Гейдриха, так как не хотел брать на себя ответственность за то, чтобы задание для этой довольно‑таки болтливой женщины исходило от меня лично. Учитывая важность нового поручения, я осторожно затронул вопрос о возможности вторичного использования в наших целях поместья Янке. (С 1935 года Янке, о котором я уже упоминал, был, наряду с обергруппенфюрером СС фон Пфеффером, личным секретарем по вопросам разведки при Рудольфе Гессе, который представлял Гитлеру многие из сообщений Янке, пока Гиммлер и Гейдрих, питавшие личную неприязнь к Янке, не добились, вопреки сопротивлению Гесса, его отставки. После того, как Гесс улетел в Англию, Гейдрих внушал Гитлеру мысль о том, что Янке оказывал на Гесса дурное влияние и не исключено, что он – тайный агент англичан).
Таким образом, упомянув о Янке, я коснулся весьма щекотливой темы. Указав на неоспоримые заслуги Янке, прежде всего во время первой мировой войны, я пытался дать понять Гейдриху, какую большую пользу он может принести нам, благодаря своим хорошим отношениям с японцами, даже в том случае, если он и на самом деле является тайным английским агентом. Тогда с ним тем более следовало бы обращаться с соответствующей осторожностью. Я предложил послать Янке в Швейцарию, так как там у него были великолепные знакомства среди китайцев. (В то время китайский вопрос был одной из ключевых проблем американо‑японских переговоров). Мне удалось также устроить встречу между Гейдрихом и Янке, в результате которой Янке стал одним из моих ближайших сотрудников.
Когда я говорил с ним о полученном от Гитлера задании, он предложил уделить основное внимание не только секретной информации японцев; не меньший интерес, сказал он, представляют и их американские партнеры. Я тут же раздал своим людям дополнительные задания, мысль о которых мне подал Янке. Но в США у нас было буквально считанное количество опорных пунктов для ведения разведывательной работы. Связь с помощью курьеров, поддерживавшаяся через европейские пароходные компании, уже с конца 1940 года почти полностью прекратилась. После закрытия наших консульств в июне 1941 года забрасывать наших сотрудников в Соединенные Штаты стало еще труднее. С этого момента многие из наших тайных контактов ослабли, так как о создании взамен дипломатических миссий организации, которая руководила бы нашими агентами в США, никто даже не подумал.. По моим наблюдениям, у военных положение было не лучше. Правда, у Канариса сохранилось два или три канала связи с Северной Америкой, но и он не располагал широкой организационной сетью. Слишком много внимания было сосредоточено на событиях в Европе, а обширные участки в остальном мире пребывали в забвении. За это мы могли жестоко поплатиться.
Чтобы заполнить существующие пробелы, я высказал Канарису мнение о необходимости более интенсивно использовать Центральную Америку в качестве гласиса [1]. Через японскую разведку мне было известно, что Советы превратили этот район, с Мехико в центре, в одну из своих важнейших боевых позиций, нацеленных против США. Канарис пожал плечами и ответил: «Там у нас мало что есть». А я в этот момент спрашивал себя с отчаянием – а где у нас что‑то «есть» в достаточной степени?
Тогда я решил отобрать из потока людей, вернувшихся в Германию из других стран, тех, кто знает язык и страны этого региона, обучить их и вновь забросить в Соединенные Штаты с помощью подводных лодок. Но такая программа могла дать ощутимые результаты лишь в будущем. В настоящий же момент мы вынуждены были довольствоваться теми вспомогательными источниками, которые были нам доступны.
Через восемь дней со всех сторон стали поступать первые сообщения; однако все они представляли собой всего лишь, так сказать, отдельные кусочки мозаики, из которых в результате длительной работы еще предстояло создать общую картину. Тем временем нервозность Гитлера возросла неимоверно. Японский министр иностранных дел Мацуока был смещен со своего поста. Казалось, это событие увеличило неуверенность Гитлера в дальнейшей политике Японии и вызвало у него сомнения, сохранит ли Япония вообще верность тройственному союзу. Не заключило ли японское правительство договор от 14 апреля 1941 года с Советским Союзом о нейтралитете только для прикрытия своего тыла, чтобы использовать этот документ как козырь в предстоящей сделке с американцами? В таком случае тройственный союз – не более, чем внешняя условность. Все же Гитлер пока не отказывался от своего намерения вовлечь Японию в войну, чтобы облегчить собственное положение. Для оказания давления на своего партнера по пакту руководителю имперской прессы Дитриху было поручено заявить на большой пресс‑конференции, что победа немецких войск в России близка. Видимо, планировалось намекнуть Японии поторопиться, чтобы не опоздать и вовремя успеть к дележу гигантского русского «пирога».
Когда я сделал Гитлеру сообщение о позиции Японии, он пришел в ярость, направленную и на меня лично. Ведь я сообщил ему, что японцы на переговорах с американцами в любом случае попытаются достичь своей цели без войны и с минимальными издержками создать в южной части Восточной Азии основу для своих гегемонистских притязаний. Мое известие, о высказанном японским премьер‑министром Коноэ желании встретиться с Рузвельтом Гитлер воспринял как личное оскорбление. Здесь я должен признать, что это сообщение было основано на недостаточной информации. В действительности Япония уже приняла решение вступить в войну. С помощью Янке и фон Ритгенса мне удалось, к счастью, своевременно исправить эту ошибку. Один из способнейших сотрудников фон Ритгенса, д‑р Райхерт, сообщил по каналу Каир – Стамбул, что все лето в бухте города Гаго проходили крупнейшие маневры японской армии с участием специальных подразделений авиации. Между сухопутными войсками и военно‑морским флотом царит полное единство взглядов, их представители твердо решили начать войну в не слишком отдаленном будущем. В их стратегических планах предусмотрено, однако, только одно направление – тихоокеанское, что обусловливает соблюдение договора о нейтралитете с Советской Россией, так как операции на юге потребуют полного использования японских вооруженных сил, в силу чего привлечение советских войск целиком к боевым действиям на германосоветском фронте полностью совпадает с замыслами японцев.
Это сообщение наряду с информацией Зорге вызвало оживленные дебаты среди высшего руководства Германии. Еще в тот период, когда происходило обсуждение этого вопроса, мне удалось передать участникам совещания дальнейшую информацию из Буэнос‑Айреса и Лиссабона, подтвердившую уже полученные сведения. Получен был дополнительный материал и из Токио, в котором сообщалось, что остров Кюсю с августа закрыт для всех иностранцев. Наконец, и Янке доставил данные, полученные от японской разведки и подтвержденные через его китайские знакомства. В них говорилось, что Хидеки Тойо, новый премьер‑министр и военный министр Японии отказался от мысли добиться дружественной договоренности с Рузвельтом и Корделлом Халлом. Решение послать в Вашингтон бывшего посла Японии в Берлине Курусу, женатого на американке, чтобы в последний раз попытаться начать переговоры, было, как сообщалось в донесении Янке, принято, так сказать, «на всякий случай», так как уже в середине октября 1941 года было запланировано напасть на Америку.
Так как нам ничего не удалось узнать о подробностях стратегических планов японцев и о точном сроке их нападения на США, Гитлер отнесся к нашим сообщениям скептически. Но события столь неумолимо требовали вступления Японии в войну, что в конце концов ему стало безразлично, где именно японцы будут вести боевые действия. Поэтому он приказал сообщить японской разведке, что Германия положительно относится к любой форме участия Японии в войне, и мне кажется, что я не слишком заблуждаюсь, предполагая, что эта разведывательная информация способствовала тому, что уже в последней трети ноября японцы приняли меры по приведению своих вооруженных сил в движение – был отдан приказ всему военно‑морскому флоту выступить для начала операций в южной части Тихого океана. На запрос представителей японских сухопутных сил и военно‑морского флота, сделанный ими германскому военному и военно‑морскому атташе в Токио, обязуется ли Германия согласно договору в случае возникновения войны с англосаксонскими державами заключать мир или перемирие только совместно с Японией, министерство иностранных дел Германии ответило в начале декабря положительно. 7 декабря 1941 года Япония напала на военно‑морскую базу США Перл‑Харбор. 11 декабря Германия объявила войну Соединенным Штатам Америки.
Неправы те, кто утверждает, что встулление Японии в войну оказалось полной неожиданностью. Гиммлер лично заверил меня, что фюрера удивил только масштаб операций японцев, захвативших столь отдаленный от Японских островов район как Гавайи.
Для меня задание, связанное с Японией, явилось первым боевым крещением на службе в 6‑м управлении и оказалось настолько трудным, что передо мной возникла реальная перспектива увольнения. Только благодаря помощи Янке, фон Ритгенса и д‑ра Райхерта мне вновь удалось избежать неприятностей.
Сразу же после вступления Японии в войну немецкое продвижение на Востоке приостановилось. Отдельные штабы фронтовых соединений, опираясь на накопленный опыт, напрасно предупреждали верховное командование вермахта об опасности, которую несла с собой надвигающаяся русская зима и указывали на неподготовленность войск к зиме. Информация, получаемая мной из Стокгольма, сообщавшая о новых пополнениях русских войск на центральном и северном участках фронта, также была оставлена безо всякого внимания. Ее отложили в сторону, посчитав преувеличенной и неточной. Только когда фронтовая разведка донесла онепрерывной подвозке войск в районе Тулы, Гитлер снял генерал‑фельдмаршала фон Браухича с поста верховного главнокомандующего сухопутных войск и сам принял на себя верховное главнокомандование. В последующие месяцы начались ожесточенные оборонительные бои войск, сражавшихся не только с яростно наступавшим противником, не считавшимся с потерями, но и с безжалостной русской зимой.