Величественное пламя Парижа все еще скрывало эти слабости. Следовало воспламениться им, чтобы его описать. Рядом с ним газеты коммунаров, несмотря на свой романтизм, выглядели блекло и уныло. Правда, сцена выглядела просто. По улицам и безмолвным бульварам идет на войну батальон из сотни мужчин или возвращается с нее. Мимо проходит женщина, которая аплодирует, - вот и все. Но такова драма Революции, простая и великая, как драма Ахиллеса.
Командир батальона одет в пыльный френч с опаленными серебряными галунами, в его подчинении старики или молодые люди, ветераны июня 1848 года или ученики марта. Часто сын марширует рядом с отцом (124).
Женщина, которая приветствует или сопровождает отряд, истинная парижанка. Это - неопрятное существо, то ли мужчина, то ли женщина, родившееся в грязи империи, мадонна порнографов, Дюма-сын и Фейдо, следовало за своими патронами в Версаль или работало на прусской шахте в Сен-Дени. Сейчас она – главная фигура, парижанка. Она сильная, одержимая, трагичная, знающая, как умереть наилучшим образом. Помощница в труде, она станет также партнершей в смертельной борьбе. Это грозное равноправие женщины и мужчины противостоит буржуазии. Пролетарий силен вдвойне – одно сердце и четыре руки. 24-го марта один федерал обратился с такими достойными словами к буржуазным батальонам 1-го округа, побудившими их сложить оружие: - Поверьте, вы не продержитесь. Ваши жены все в слезах, а наши – не плачут.
Она не отговаривает своего мужа (125). Наоборот, она зовет его на битву, носит ему белье и еду, как делала прежде, когда он работал на заводе. Многие не вернутся домой, но берутся за оружие. На плато Шатильон они оставались под огнем дольше мужчин. Маркитантки, одетые как работницы, без всяких фасонных платьев, гибли десятками. 3-го апреля в Meudonгражданка Лашез, маркитантка 66-го батальона оставалась на поле боя весь день, оказывая помощь раненым, одна, без врача.
Если они возвращались, то только для того, чтобы призвать к оружию. Сформировав ЦК в мэрии 10-го округа, они выпустили пламенное воззвание: «Мы должны победить или умереть. Вы, которые говорите: - Что значит триумф нашего дела, если нам суждено потерять любимых, - знайте, что единственное средство спасения тех, кто вам дороги, это самим броситься в бой». Множились женские комитеты. Они предлагали свою помощь Коммуне, требуя оружия, опасных дел, обличая трусов, которые уклонялись от исполнения своего долга (126). Мадам Андре Лео, ярко и убедительно разъяснявшая значение Коммуны, призвала представителя военного министерства использовать «священный огонь, который сжигает сердца женщин». Молодая русская женщина знатного происхождения по фамилии Дмитриева, образованная, красивая и богатая, стала Теруань Мерикур этой Революции. Пролетарская природа Коммуны воплотилась в Луизе Мишель, учительнице 17-го округа. Мягкая и терпеливая в обращении с детьми, которые ее обожали, эта мать в борьбе за народное дело превращалась в львицу. Она организовала корпус медсестер, которые помогали раненым даже под огнем. Там им не было равных. Они также посещали госпиталя спасать своих товарищей от сварливых монахинь. Глаза умирающих светлели, заслышав ласковые голоса, которые говорили о Республике и надежде.
Дети сражались вместе с мужчинами и женщинами, не уступая им в отваге. Победоносные версальцы захватили в плен 600 из них, многие погибли в уличных боях. Тысячи детей помогали выдерживать осаду. Они следовали за батальонами в траншеи, форты, особенно, тянулись к пушкам. Некоторые артиллеристы Porte-Maillotбыли мальчишками 14-15 лет. Не имея укрытий на открытой местности, они совершали чудеса героизма (127).
Пламя Парижа светило за крепостную ограду. Муниципалитеты Скео (Sceaux) и Сен-Дени объединились в Винсеннесе, чтобы протестовать против бомбардировок, требовать муниципального избирательного права и установления Республики. Биение сердца Парижа ощущалось даже в провинциях.
Они стали верить, что Париж неприступен, и громко смеялись над депешами Тьера, заявлявшего 3-го апреля: «Этот день решит судьбу мятежа». 4-го апреля он объявил: «Мятежники потерпели сегодня решающее поражение». 7-го апреля он вновь заявлял: «Это решающий день». 11-го апреля: «В Версале готовятся неотразимые атаки». 12-го: «Мы ждем решающего момента». И несмотря на столь многочисленные решающие победы и неотразимые атаки, армия Версаля все время топталась у наших передовых позиций. Они одерживали решающие победы лишь над строениями крепостной ограды и пригородами.
Окрестности Porte-Mailott, авеню Великой армии и Ternesпостоянно освещались пожарищами. Asnieresи Levalloisразрушались, жители Нейи голодали в подвалах. Версальцы обрушивали на эти районы по 1 500 снарядов в день. Между тем Тьер писал своим префектам: «Если слышны орудийные выстрелы, то они исходят не от правительственных войск, это горстка мятежников пытается заставить нас поверить, будто они сражаются, в то время как, на сомом деле, они не смеют высунуться».
Коммуна помогала парижанам, попавшим под обстрел, но не могла ничего сделать для жителей Нейи, оказавшимся между двух огней. Пресса была заполнена выражениями сожаления в связи с их горькой участью, все газеты требовали перемирия для эвакуации жителей Нейи. Вмешались франкмасоны и Лига прав Парижа. С большим трудом, поскольку генералы противились перемирию, депутаты добились приостановки противоборства на восемь часов. Совет назначил пятеро из своих членов заняться обустройством людей, находившихся под обстрелом. Муниципалитеты приготовили для них приюты, несколько представительниц женских комитетов отправились помочь им из Парижа.
25-го в 9 часов утра замолчали пушки от Porte-Mailottдо Asnieres. Тысячи парижан отправились посетить руины авеню и Porte-Mailott, представлявшие собой крошево земли, камней и осколков снарядов. Они постояли там в тишине, глубоко потрясенные, перед артиллеристами, прислонившимися к своим знаменитым орудиям, затем рассеялись по всему Нейи. Этот городок, когда-то такой милый, обнажил под яркими лучами солнца свои разрушенные дома. На оговоренных границах выстроились двумя шеренгами правительственные солдаты и федералы. Их отделяло друг от друга расстояние около 20 метров. За версальцами, которых представляли тщательно отобранные солдаты, следили настороженно офицеры. Простые парижане подошли к солдатам поговорить. Немедленно подбежали офицеры, злобно ругаясь. Когда солдат вежливо отвечал двум женщинам, офицер набросился на него, вырвал ружье и, направив штык в сторону парижанок, прокричал: - Вот как надо говорить с ними. – Несколько человек, вышедших за условленные границы, арестовали. Все же до пяти часов не произошло никаких стычек. Авеню опустело. Возвращаясь домой, каждый парижанин нес мешок с землей для обустройства укреплений Porte-Mailott, которые были восстановлены, словно по мановению волшебной палочки.
Вечером версальцы снова открыли огонь. Он не прекращался в отношении южных фортов. В тот же день обнаружились с этой стороны батареи противника, которые сооружались в течение двух недель. Это была часть плана генерала Тьера.
6-го апреля он передал командование над всеми войсками Макмахону, запятнанному поражением под Седаном. В это время армия Версаля насчитывала 46 000 человек. Это были, большей частью, запасники, не способные к серьезным военным действиям. Чтобы усилить эти войска и набрать больше солдат, Тьер направил поплакаться к Бисмарку Жюля Фавра. Пруссаки освободили 60 000 пленных на тяжелых условиях мирного соглашения. Они разрешили своему союзнику Тьеру довести число солдат вокруг Парижа до 130 000 человек. По предварительным договоренностям, оно не должно было превышать 40 000 человек. 25-го апреля армия Версаля состояла из 5 корпусов, причем два из них, под командованием Дуая и Клиншана были сформированы из освобожденных в Германии пленных, резервом командовал Виной. В целом, она насчитывала 110 000 человек. Эта армия увеличилась до 170 000 человек, получающих довольствие, из которых 130 000 человек были комбатантами. Тьер обнаружил реальную способность в мобилизации этих сил против Парижа. Солдат хорошо кормили, одевали, строго надзирали за ними. Дисциплина среди них была восстановлена. Происходили мистические исчезновения офицеров, виновных в том, что выражали свой ужас по поводу ведения братоубийственной войны. И все же эта армия еще не была подготовлена к штурму. Ее солдаты не выдерживали стойкого сопротивления. Несмотря на официальное хвастовство, генералы полагались только на артиллерию, которой были обязаны успехами в Курбевуа и Асниере. Париж было суждено одолеть только огнем.
Как и в первую осаду, Париж был буквально окружен штыками, но в этот раз наполовину иностранными, наполовину французскими. Германская армия образовывала полукруг от Марны до Сен-Дени, занимая форты к востоку и северу. Версальцы замыкали круг дугой от Сен-Дени до Вильнев Сен-Жоржа, имевшего одну господствующую высоту Мон-Валерьен. Версальцы могли атаковать Коммуну только с запада и юга. У федералов тогда имелось для обороны пять фортов – Иври, Бисетр, Монтруж, Ванв и Исси – с траншеями и брустверами, соединенными друг с другом и с важными деревнями Нейи, Асниер и Сен-Квен.
Уязвимый участок крепостной ограды, обращенный к Версалю, находился на юго-западе. Это – выдвинутая вперед деревушка Пон дю-Жур, которую оборонял форт Исси. Над достаточно защищенным справа парком, замком Исси и траншеей, соединявшей форт с Сеной, на которой господствовали наши канонерки, возвышались спереди и слева высоты Беллевю, Меудон, и Шатийон. Тьер оборудовал их осадными орудиями, которые ему выслали из Тулона, Шербурга, Дуая и Безансона. Всего 293 орудия. Их огонь в первые же дни нанес серьезный ущерб форту Исси. Генерал Киссе, который командовал осадными операциями, немедленно начал перебрасывать войска.
Тьер рассчитывал сокрушить форт Исси, а также прикрывавший его форт Ванв, затем занять Пон дю-Жур, откуда войска могли наступать на Париж. Единственной целью операций из Сен Квена на Нейи было предотвратить нашу атаку со стороны Курбевуа.
Какие силы и какой план могла противопоставить ему Коммуна?
Официальные данные свидетельствуют, что Национальная гвардия насчитывала около 96 000 человек и 4 000 офицеров. Резерв составлял 100 000 человек и 3 500 офицеров (128). 36 отрядов вольных стрелков насчитывали 3 450 человек. После всех исключений, можно было бы набрать 60 000 бойцов, если бы знали, как это сделать. Но слабость Совета, трудности с надзором и поддержанием дисциплины позволили менее смелым и тем, которые не нуждались в оплате, уклоняться от всякого контроля. Многие умудрялись ограничиться службой внутри Парижа. Таким образом, из-за отсутствия порядка боевые силы были слабы, и линию от Сент-Кена до Иври никогда не защищало более чем 15 – 16 000 федералов.
Кавалерия существовала только на бумаге. Имелось всего 500 лошадей для транспортировки пушек или повозок, а также для офицеров и курьеров. Инженерное обеспечение находилось в зачаточном состоянии, несмотря на великолепные постановления. Из 1 200 пушек, которыми владел Париж, использовались только 200. В наличии было не более 500 артиллеристов, в то время как официальные отчеты давали 2 500.
Домбровский занял мост Асниера, Леваллуа и Нейи, имея под своей командой 4 000, в наилучшем случае 5 000 бойцов (129). Для защиты своих позиций он располагал в Клиши и Асниере около тридцатью артиллерийскими орудиями и двумя бронированными железнодорожными вагонами, которые с 15 апреля по 22 мая, даже после вступления в Париж версальцев, не прекращали передвигаться вдоль боевой линии. В Леваллуа имелось десять орудий. Домбровскому помогали бастионы с севера, со стороны Нейи его прикрывал Порт Майо.
На берегу, слева от Исси и Иври, в фортах, деревнях и траншеях находилось 10-11 тысяч федералов. Форт Исси защищали примерно 600 человек и пятьдесят 70-и и 120-миллиметровых орудий, две трети из которых бездействовали. Небольшую помощь оказывали бастионы 72 и 73 при помощи четырех бронированных локомотивов на виадуке Пон дю-Жюр. Снизу канонерки, заново вооруженные, обстреливали Бретой, Севр, Бримборьон, осмеливаясь продвигаться даже до Шатийона и подвергать бомбардировке Меудон без всякого прикрытия. Несколько сотен стрелков занимали парк, замок Исси, Мулино, Ле Валь и траншеи, которые соединяли форты Исси и Ванв. Последний форт, столь же открытый как Исси, смело его поддерживал, имея гарнизон в 500 человек и около 20 пушек. Бастионы крепостного вала оказывали небольшую помощь.
Форт Монруж с 350 защитниками и 10-15 орудиями должен был поддерживать только форт Ванв. Форт Бисетр, гарнизон которого составлял 500 человек при 20 орудиях, должен был вести огонь по целям, закрытым для обозрения. Его прикрывали три мощных редута - Хоте Брюйере, где занимали позиции 500 человек и 20 орудий, Мулен Саке – 700 человек и около 14 орудий и Вильжюиф, где было 300 человек и несколько гаубиц. На крайнем левом фланге форт Иври и его укрепленная зона располагали 500 человек и около 40 орудиями. Деревни между ними – Жентийи, Кашан и Аркюель – занимали 2 000 – 2 500 федералов.
Номинально командование южными фортами, порученное сначала Оде, которому помогал бывший офицер Гарибальди, Ла Сесилья, перешло 20-го апреля Алсатиану Ветцелю, офицеру армии Луары. Из своего штаба в Исси он должен был контролировать траншеи Исси и Ванва, а также руководить обороной фортов. В действительности, командиры этих укреплений, часто менявшиеся, действовали по своему усмотрению.
На отрезке от Исси до Аркюэля в середине апреля командование поручили генералу Вроблевскому, одному из лучших полководцев польского восстания, молодому эксперту, искушенному в военной науке, храброму, методичному и проницательному, учитывающему все и вся. Это был прекрасный военачальник молодых войск (130).
Все они всегда получали лишь один приказ: - Защищайтесь, как можете! – Что касается стратегического плана, то его не было. Ни Клюзере, ни Россель военных советов не проводили.
Люди были предоставлены самим себе, о них не заботились, их не контролировали. Весьма редко, если когда-нибудь вообще, кто-либо из бойцов, покинувших позицию под огнем, возвращался назад. Основная тяжесть боя падала на одних и тех же людей. Определенные батальоны оставались в траншеях 20-30 дней, в то время как другие постоянно отводились в резерв. Если некоторые бойцы так привыкали к огню, что отказывались возвращаться домой, другие впадали в отчаяние, демонстрировали свою вшивую одежду и просили отдыха. Командиры были вынуждены удерживать их, не имея замены.
Нераспорядительность вскоре покончила со всякой дисциплиной. Храбрые бойцы хотели полагаться только на себя, другие манкировали службой. Офицеры поступали таким же образом. Некоторые из них оставляли свои посты, чтобы помочь участникам боев, другие возвращались в город. Нескольким из них военный трибунал вынес суровые приговоры. Совет отменил приговоры и заменил один приговор к высшей мере трехлетним заключением.
Отступив от суровых мер, от поддержания воинской дисциплины, Совету пришлось изменить свой метод руководства и тактику. Но Совет теперь был способен навязывать собственную волю еще меньше, чем в первый день. Он всегда жаловался на застой в делах, но не знал, как их сдвинуть с места. 28 апреля военная комиссия, объявив, что постановления и приказы потеряли силу, поручила муниципалитетам, ЦК и командирам легионов реорганизовать Национальную гвардию. Ни одно из этих учреждений не имело последовательной программы действий. Совет даже не думал об организации обороны Парижа по секторам. ЦК интриговал, командиры легионов были возбуждены. Определенные члены Совета и генералы мечтали о диктатуре. В условиях этой роковой сумятицы Совет обсуждал на нескольких заседаниях, должны ли залоговые квитанции, которые следовало безвозмездно вернуть их владельцам, равняться 20 или 30 франкам, или следовало ли продавать “Officiel” за пять сантимов.
К концу апреля ни один сколько-нибудь проницательный наблюдатель не смог бы не заметить, что оборона города стала безнадежной. В Париже активные и преданные делу люди исчерпали силы в изнуряющей борьбе против бюро, комитетов, подкомитетов и тысячи претенциозных соперничающих администраций, часто тратящих целый день на то, чтобы заполучить одну пушку. На крепостном валу несколько артиллеристов изрешетили линию версальцев и, не требуя ничего, кроме хлеба и боеприпасов, оставались у своих орудий, пока не были разорваны снарядами. Форты с проломленными казематами и разбитыми амбразурами яростно отвечали на огонь с высот. Храбрые стрелки удивляли солдат противника, расположившихся в укрытиях. Все это самопожертвование и отчаянный героизм были потрачены зря, как пар машины, ушедший сквозь сотню клапанов.