Генералы, командовавшие вступлением в Париж, великие полководцы. (Выступление Тьера на Национальной Ассамблее 22 мая 1871 г.)
В 2 часа Домбровский прибыл в ратушу, бледный и удрученный. Его грудь была посечена осколками камней, разлетевшихся после выстрела. Он сообщил Комитету общественной безопасности о вступлении версальцев в город, о захвате неожиданным ударом Пасси, о своих бесполезных попытках собрать людей. Так как от него требовали новостей, так как их удивило столь быстрое вторжение, значит, настолько мало Комитет знал военную ситуацию, Домбровский, неверно их понявший, воскликнул: - Что! Комитет общественной безопасности принимает меня за предателя! Моя жизнь принадлежит Коммуне. – Его жестикуляция и голос свидетельствовали о глубоком отчаянии.
Утро было теплым и светлым, как предыдущим днем. На призыв к оружию, набат, откликнулись три-четыре тысячи человек, поспешивших к Тюильри, ратуше и военному ведомству. Но сотни других в этот момент бросили свои посты, покинули Пасси и оставили пятнадцатый округ. Федералы Пти-Ванв вернулись в Париж в пять часов и, увидев, что Трокадеро занят версальцами, отказались держаться до конца. На левом берегу, на площади Св.Клотильды, некоторые офицеры пытались остановить национальных гвардейцев, но те не подчинились. – Сейчас настало время войны баррикад, - утверждали они, - каждый должен быть в своем квартале. – Они пробились на площадь Почетного легиона. К ним была обращена прокламация Делеклюза.
Роковая прокламация, расклеенная на стенах, начиналась так:
«Довольно военщины! Никаких больше штабных офицеров в мундирах, расшитых золотом! Уступите место народу, безоружным бойцам! Пробил час революционной войны! Народ ничего не знает об учебных маневрах. Но когда у людей оружие в руках, под их ногами мостовая, они не боятся стратегов монархической школы!»
Когда военный министр клеймит дисциплину, кто будет подчиняться? Когда он отвергает любой метод, кто прислушается к разумным доводам? Так, мы видим сотни человек, отказывающихся уйти с мостовых улиц, не обращающих никакого внимания на агонизирующие соседние кварталы, остающихся неподвижными до последнего часа, ожидающих, когда придет армия и одолеет их.
В 5 часов утра началось официальное отступление. Начальник генштаба Анри Продомм поспешно эвакуировал военное ведомство, без выноса или уничтожения документов. На следующий день они попали в руки версальцев и послужили основанием для привлечения к суду военных трибуналов тысяч жертв.
Покидая военное министерство, Делеклюз встретился с Брюнелем, которого выпустили на свободу лишь предыдущим вечером. Он сразу же собрал легион и предложил свои услуги, поскольку был одним из тех убежденных людей, которых нельзя было потрясти даже самым несправедливым судебным решением. Делеклюз приказал ему защищать площадь Согласия. Брюнель туда направился и расположил 150 стрелков, три 40-миллиметровых орудия, одно 12-миллиметровое орудие и два 7-миллиметровых на террасе Тюильри и по берегу реки. Он обеспечил редут Сен-Флорентен пулеметом и 4-милиметровым орудием, редут на улице Рояль, и у входа на площадь Согласия двумя 12-миллиметровыми орудиями.
В зоне, расположенной перед позициями Брюнеля, на площади Бован, некоторые бойцы 8-го легиона предприняли тщетные усилия остановить беглецов из Пасси и Отея, а затем занялись приведением собственного квартала в надлежащее состояние обороны. В Сен-Оноре Фобурга соорудили баррикады до Английской набережной, а также на улице Сюрезн и в Вий-Левеке. Воздвигли заграждения на площади Св. Августина, в начале бульвара Усмана, перед бульваром Малешерб, когда показались версальцы.
. Рано утром они начали наступление. В 5.30 Дуэ, Клешан и Ладмиро, пройдя вдоль редутов, вступили на авеню Великой армии. Артиллеристы Порт-Мэйо, обернувшись, увидели в тылу версальцев, с которыми соседствовали около десяти часов. Ни один часовой не предупредил их. Монтере провел своих бойцов через Терн. Он один с мальчишкой зарядил пушку в Порт-Мэйо, выстрелил последний снаряд по врагу и сумел уйти через Батиньоль.
Колонна Дуэ вновь поднялась по авеню до баррикады перед Триумфальной аркой, которую они заняли без боя. Федералы едва успели эвакуировать пушку, которую должны были установить на Триумфальной арке. Солдаты прошли по набережной и вошли на молчаливую площадь Согласия. Неожиданно открыли огонь с террасы Тюильри. Встретив залп в упор, версальцы бежали до дворца Промышленности, понеся большие потери убитыми.
Слева солдаты заняли брошенные Елисейские поля, и, пройдя по улицам Морни и Абатуччи, появились на площади Св. Августина, где баррикады, едва начавшие строиться, не могли оказать сопротивления, а к 7.30 версальцы закрепились в казармах Пепиньер. Федералы создали вторую линию обороны, закрыв вход на бульвар Малешерб в начале улицы Буасси д’Англэ.
Слева от Дуэ, Клешан и Ладмиро продолжили движение вдоль редутов. Важные работы у ворот Бино, Курсей, Асниер и Клиши, направленные против укреплений версальцев, стали бесполезными, а также Терн, были заняты без серьезного штурма. В то же время одна из частей Клешана прошла мимо внешних редутов. Батальоны федералов в Нейи, Леваллуа-Перре и Сен-Ке подверглись обстрелу ядрами с тыла – (это было их первым соприкосновением с вошедшими в Париж версальцами) – и многие федералы попали в плен. Другим удалось вернуться в Париж через ворота Бино, Асниер и Клиши, сея панику и слухи об измене в семнадцатом округе.
В Батиньоле всю ночь отбивали военный сбор, звали сторожей и молодежь. Батальон саперов бросился в бой с солдатами Клешана и открл пальбу перед парком Монсеро и Ваграмской площадью. В это время национальные гвардейцы, которых обманули красные штаны саперов, открыли по ним губительный огонь. Саперы отступили и оставили парк беззащитным. Версальцы его заняли и двинулись на Батиньоль.
Там их остановили баррикады, воздвигнутые со всех сторон. Слева, от площади Клиши до улицы Леви. В центре на улицах Лебуте, Ла-Кондамин и Ди Дам. Справа укрепили Фурш, равноценный позиции на площади Клиши. Вскоре Батиньоль стал серьезным внешним укреплением для Монмартра, нашей главной крепости.
Последний в течение семнадцати часов (179), молчаливо наблюдал вторжение войск версальцев. Утром колонны Дуэ и Ладмиро, их артиллерия и повозки встретились и перемешались на площади Трокадеро. Несколько снарядов, выпущенных с Монмартра (180), превратили эту сумятицу в беспорядочное бегство. Малейшее сопротивление вступившим войскам означало бы для Парижа второе 18 марта, но пушки Баттеса молчали.
Ужасная безалаберность, ее одной достаточно, чтобы порицать Совет, военное ведомство и делегатов Монмартра. 85 орудий и около двадцати пулеметов лежали там нечищеные и в беспорядке, и за эти восемь недель никто не удосужился их почистить. В изобилии имелись 70-мм снаряды, но не было патронов. В Мулен де ла Галет имелись три 240-мм пушки с лафетами, но отсутствовали брустверы, блиндажи и даже платформы. В 9 часов утра они еще не стреляли. После первого выстрела лафеты перевернулись в результате отдачи, и на установку этих орудий ушло много времени. Эти три орудия не были обеспечены достаточным количеством боеприпасов. Не было наземных и земляных фортификаций. Лишь несколько баррикад у внешних бульваров находились в начальной стадии строительства. В 9 часов Ла Сесилья послал адъютанта на Монмартр и выяснил, что оборона района находится в таком плачевном состоянии. Он немедленно отправил депеши в ратушу, убеждая членов Совета прибыть самим или, по крайней мере, прислать подкрепления людьми и боеприпасами.
То же происходило в это время на левом берегу в Военной школе. На виду ее артиллерийского парка версальцы маневрировали в Трокадеро с часа ночи, и ни одно орудие не послало в них снаряд. Кто же, в таком случае командовал школой?
С рассветом бригада Лангурьяна атаковала казармы на Марсовом поле. Федералы сопротивлялись несколько часов, и были выбиты только снарядами с Трокадеро, которые произвели пожары (181). Тогда они отошли к Военной школе и долго сдерживали натиск неприятельских сил, дав время Семнадцатому округу мобилизоваться. Забаррикадировали набережную до площади Почетного легиона, до улиц Лилля, Университетской, а бульвар Сен-Жермен вплоть до улицы Сольферино. Полдюжины заговорщиков с нарукавными повязками во главе с Дурушо и Вригно быстро прошли по улице Бак, однако член Совета Сискар арестовал их перед малым Сен-Томасом. В Дурушо попала пуля, помощники унесли его и воспользовались этой неудачей, чтобы не появляться снова. Улицы Бон, Верней и Сен-Пер были оснащены в оборонительном отношении, воздвигнута баррикада на улице Севр у Аббэй-о-Буа.
Справа, солдаты Сисси беспрепятственно спустились по улице Вогирар до авеню Мэн. Другая колонна двигалась вдоль железной дороги и в 6.30 достигла вокзала Монпарнас. Эту позицию, чрезвычайно важную, совершенно проигнорировали. Ее защищали около двадцати человек, которые вскоре ощутили недостаток патронов. Они были вынуждены отступить к улице Ренн, где под огнем версальских войск соорудили баррикаду в начале улицы Вье Коломбье. На крайне правом фланге Сисси занял ворота Ванв и расположился вдоль всей железной дороге на западе.
Париж поднялся на грохот канонады и заявление Делеклюза. Магазины снова сразу закрылись, бульвары опустели и Париж, бывалый инсургент, вновь приобрел боевой вид. По улицам понеслись верховые курьеры и оставшиеся батальоны пришли к ратуше, где собрались члены ЦК, Артиллерийского комитета и других военных служб.
В 9 часов собрались на заседание двадцать членов Совета. И, о, чудо! Там оказался Феликс Пиа, который в то же утро призвал в своей газете «К оружию!» Он принял свой патриархальный вид. – Да, друзья, настал наш последний час. Что это значит для меня! Я сед, моя карьера кончилась. На какой более славный конец могу я надеяться, кроме как на баррикаде. Когда я вижу вокруг себя так много молодых людей, то опасаюсь за будущее Революции! – Затем он потребовал, чтобы записали имена присутствующих членов Совета, чтобы четко себе представлять, кто ответственно относится к своему долгу. Записав свое имя, старый комедиант со слезами на глазах удалился в убежище, превзойдя своим последним трусливым поступком все свои прежние подлости.
Эта бесплодная встреча проходила в обсуждении новостей дня, без всякого побуждения к действию, без предложения системы обороны. Федералы были предоставлены собственной энергии воодушевления, предоставлены самим себе. В течение всей последней ночи ни Домбровский, ни военное ведомство, ни ратуша не подумали о батальонах, оставшихся вне города. Отсюда каждый корпус не должен был ни от кого ожидать помощи, кроме как от собственной инициативности, собственных ресурсов, которые мог добыть, от сообразительности своих командиров.
При отсутствии ориентации множились прокламации. «Настоящие граждане, давайте восстанем! На баррикады! Враг внутри стен города. Никаких колебаний. Вперед, за Коммуну и свободу. К оружию!»
«Пусть Париж ощетинится баррикадами, и из-за этих импровизированных бастионов пусть обрушиваются на врагов боевые, гордые, смелые и победные кличи, ибо Париж в баррикадах нельзя уничтожить».
Громкие слова, ничего кроме слов.
Полдень. – Генерал Сисси повел наступление на Военную школу и выбил оттуда последних защитников. Солдаты вторглись на площадь Инвалидов и министерство труда в квартале Сен-Жермен, когда произошел взрыв в Школе государственного управления и обратил их в бегство. Два наших орудия располагались сбоку от Университетской улицы. Четыре канонерки, стоявшие на якоре у моста Роял, направили огонь на Трокадеро. В центре, в восьмом округе, версальцы наступали мелкими отрядами. В Батиньоле они не продвинулись, но их снаряды попадали на улицу Леви. Мы понесли большие потери на улице Кадине, где яростно сражались дети.
Малон и Жаклар, руководившие участком обороны, с самого утра тщетно обращались к Монмартру за подкреплениями. Поэтому в 1 час дня отправились искать их сами. Ни один штабист не смог им дать ни малейшей информации по этому поводу. Федералы разбрелись по улицам или переговаривались малыми группами. Малон хотел их взять с собой, но они отказались под предлогом того, что готовятся к обороне собственного квартала. Пушки Бвттеса молчали, не имея снарядов. Ратуша отделывалась только словами.
Однако на высотах еще оставались два полководца. Клюзере и Ла Сесилья. Бывший делегат меланхолично выражал свою сонливую неспособность, в то время как Ла Сесилья, неизвестный в этом районе, сразу оказался бессильным.
Два часа дня. – Ратуша вновь обрела величавость Марта. Справа – Комитет общественной безопасности, слева – Военное ведомство кишели людьми. ЦК множил свои указания и возмущался бездействием членов Совета, хотя сам не предложил ни одной полезной идеи. Артиллерийский комитет, более удрученный, чем когда-либо, пока не мог наладить свои пушки, не знал, кому их передать, и часто отказывал в орудиях самым важным позициям.
Делегаты Конгресса Лиона во главе с Жюлем Амигом и Лароком, предложили свою помощь, но у них не было мандата. Они даже не знали, примет ли их Тьер. Участники заседания приняли их предложение довольно холодно. Ведь многие в ратуше верили в победу и почти радовались вступлению в город версальских войск, потому что Париж, казалось, действительно, пробуждался.
Баррикады росли быстро. Баррикада на улице Риволи, призванная защищать ратушу, была сооружена у входа на площадь Сен-Жака, на углу улицы Сен-Дени. Пятьдесят рабочих выполняли работу каменщиков, в то время как ватаги детей возили с площади тележки, наполненные землей. Это сооружение толщиной в несколько метров и 6 метров высотой, с траншеями и амбразурами, с внешними укреплениями, было так же мощно, как редут Флорентена, на строительство которого потребовалось несколько недель, но который пал в несколько часов – пример того, что могли разумные усилия в нужное время дать Парижу для обороны. В девятом округе были разобраны мостовые на улицах Обер, Де ла Шоссе д’Антен, Де Шатодун, перекрестки в предместье Монмартра, Нотр-Дам де Лоретте., Де ла Трините и улице Мучеников. Забаррикадировали широкие подходы к Ла Шапелю, Буттес Шомону, Бельвилю, Мендмонтану, улице де ла Рокет, Бастилии, к бульварам Вольтера и Ришара Ленуара, площади Шато д’О, широкие бульвары – особенно, со стороны ворот Сен-Дени, а на левом берегу – всю протяженность бульвара Сен-Мишель, Пантеона, улицы Сен-Жак. Гобелена, главные авеню тринадцатого округа. Большое количество этих работ так и не было закончено.
В то время как Париж готовился к последней битве, Версаль ликовал со всей необузданностью. Ассамблея собралась в ранний час, и Тьер не уступил никому из своих министров привилегии объявить о первой бойне в Париже. Его появление на трибуне приветствовалось неистовым ором. – Дело справедливости, порядка, гуманизма и цивилизации одержало триумф, - кричал этот карлик. – Генералы, командовавшие входом в Париж – великие полководцы. Искупление будет полным. Оно произойдет во имя закона, по закону и для закона. – Палата выразила понимание этому обещанию резни единодушным голосованием. Правые, левые, центристы, клерикалы, республиканцы, монархисты утверждали, что «версальская армия и глава исполнительной власти достойны своей страны» (182). Участники Ассамблеи разом поднялись. Депутаты помчались к Лантерн Диогену, Шатильону и Мон-Валерьену, ко всем возвышенностям, откуда, как из огромного Колизея, можно было наблюдать за бойней в Париже, не подвергая себя ни малейшей опасности. Их сопровождали компании бездельников, а на Версальской дороге к ним присоединились другие депутаты, куртизанки, светские дамы, журналисты, функционеры, одержимые той же страстью, иногда в одних и тех же, набитых битком каретах. Они демонстрировали перед пруссаками и Францией буржуазную вакханалию.
После восьми часов вечера армия прекратила наступление, за исключением восьмого округа, где баррикада перед Английским посольством была окружена садами. Нашей линии укреплений Фобур Сен-Жермен противостояли силы от Сены до вокзала Монпарнас, которые мы обстреливали артиллерийским огнем.
С наступлением темноты перестрелка стрелковым оружием ослабла, но артиллерийская канонада продолжалась. В Тюильри вспыхнул пожар, горело министерство финансов. В него попала часть снарядов, предназначенная для террасы Тюильри, и загорелись кипы документов в верхних этажах. Пожарные Коммуны сначала потушили этот пожар, мешавший обороне редута Сен-Флорентина, но он вспыхнул вскоре снова и стал неустранимым.
Затем начались ночи ужаса, когда среди грохота взрывов при свете горящих домов люди искали друг друга в лужах крови. Париж, наконец, поднялся. Его батальоны сходились к ратуше, с оркестрами и красными флагами. Вот идет небольшой по численности батальон, возможно, численностью в двести человек, но полный решимости. Эти федералы шли в молчании. На их плечах лежали мушкеты. Это были люди, преданные социальной революции, которые сторонились ее по личным мотивам. Но в этот час никто не думал об этом. Разве могут бойцы бросить свой флаг из-за бездарности командиров? Париж 1871 года противопоставил Версалю социальную революцию и новую судьбу страны. Следовало быть против или за это, несмотря на совершенные промахи. Сторонились только трусы. Все же истинные революционеры шли на бой, даже те, которые не питали иллюзий об исходе битвы. На службе бессмертному делу они бросали вызов смерти.
10 часов. – Мы проследовали к ратуше. Раздраженная группа федералов только что арестовала Домбровского. Генерал без солдат отправился с группой офицеров к аванпосту Сен-Кен, и, полагая, что в нем нет больше нужды, хотел прорваться ночью сквозь боевые позиции пруссаков и добраться до границы. Командир федералов, которого позднее расстреляли как изменника, настроил солдат против генерала, утверждая, что тот предает их. Доставленный в Комитет общественной безопасности, Домбровский с возмущением воскликнул: - Они считают меня предателем! – Члены Комитета сердечно приветствовали его, и инцидент был исчерпан без дальнейших последствий.
Курьеры стекались в Военное ведомство со всех участков битвы. Среди не прекращавшейся суматохи многие гвардейцы и офицеры слали приказы и депеши. Внутренние дворы были забиты фургонами и телегами, запряженные лошади стояли в готовности. Боеприпасы доставлялись и отправлялись. Не проявлялось ни единого признака уныния или даже беспокойства, но повсюду наблюдалась бодрая активность.
Улицы и бульвары, за исключением захваченных кварталов, освещались как обычно. У входа в Фобур Монмартр свет резко обрывался, создавая впечатление огромной черной дыры. Темнота патрулировалась часовыми федералов, постоянно произносившими: - Passer au large! (Проходите!) – Кроме этого, лишь грозное молчание. Тени, двигавшиеся в темноте, приобретали огромные размеры. Казалось, что вас преследуют зловещие видения. Страх охватывал самых смелых.
Бывали ночи более шумные, более яркие, более грандиозные, когда Париж был охвачен пожарами и взрывами, но ни одна из них не производила столь грустное впечатление. Ночь размышлений, бдения перед битвой. Мы искали друг друга во мраке, говорили задушевно, ободряли друг друга. На перекрестках совещались друг с другом, чтобы выяснить положение, а потом за дело! Брались за лопату и булыжники мостовой! Пусть земля высится горкой, в которую могут погрузиться снаряды. Пусть матрасы, выброшенные из окон, прикроют бойцов. С этого времени передышки не будет. Пусть камни притиснутся друг к другу, как плечи воинов, идущих шеренгой в бой. Враг застал нас врасплох, беззащитными. Может завтра его постигнет Сарагоса или Москва!
Каждому прохожему бросался в глаза призыв: «Вперед, граждане, поможем Республике!» На площади Бастилии и на внутренних бульварах встречались группы рабочих, одни из которых рыли землю, другие таскали булыжники мостовой. Дети пользовались лопатами и кирками длиной в их собственный рост. Женщины ободряли мужчин. Изящные ручки девушки поднимали тяжелую кирку, обрушивавшуюся на каменистую землю и высекавшую сверкающие искры. Требовалось не меньше часа, чтобы углубиться в землю сколько-нибудь серьезно. Ну, и что! Они потратят ночь на это. Вечером во вторник на стыке площадей Сен-Жак и бульвара Севастополь долгое время работало много торговок, наполняя землей мешки и плетеные корзины (183).
Это уже не были традиционные редуты высотой в два этажа. Кроме четырех-пяти баррикад на улицах Сен-Оноре и Риволи, майские баррикады состояли из булыжников, уложенных в человеческий рост. За ним иногда помещались орудие или пулемет. Между булыжниками устанавливался красный флаг, цвета отмщения. При помощи таких убогих укреплений тридцать человек сдерживали целые полки.
Если бы эти общие усилия имели, хоть толику умелого руководства, если бы Монмартр и Пантеон координировали свой огонь, версальская армия была бы рассеяна в Париже. Но федералы, без военного командования и знаний, не мыслили дальше своего квартала, или даже улицы. Поэтому вместо 200 крупных и мощных баррикад, которые могли бы защищать 7 – 8 000 человек, по городу были разбросаны сотни таких укреплений без достаточного вооружения. Общая ошибка состояла в уверенности, что защитники баррикад будут атакованы с фронта, в то время как версальцы, благодаря превосходству в численности, совершали повсюду обходные маневры.
Вечером боевая линия версальцев растянулась от вокзала Батиньоля до конца Западной железной дороги на левом берегу, проходя через вокзал Сен-Лазар, казармы Пепиньер, Английское посольство, дворец Промышленности, здание Законодательного собрания, улицу Бургонь, бульвар Инвалидов и вокзал Монпарнас. Врагу противостояло подобие баррикад. Если бы он одним ударом прорвался сквозь эту слабую линию обороны, то застал бы врасплох центр совершенно безоружным. Но эти 130 000 неприятельских войск не посмели это сделать. Их солдаты и командиры боялись Парижа. Они воображали, что под ними разверзнутся улицы, и дома попадают на них, как позже один «очевидец» выдумывал разные снаряды и мины в канализационной сети, чтобы оправдать их нерешительность (184). В понедельник вечером, овладев несколькими округами, они все еще дрожали от страха, боялись неприятных сюрпризов. Им понадобилась целая ночь, чтобы придти в себя и убедиться в том, что Комитет обороны, несмотря на свое бахвальство, ничего не предусмотрел и не подготовил.