Чем более совершенствуется отдельный человек или общество, тем более они получают возможности пользоваться для своих целей находящимися в их распоряжении естественными силами, тем более расширяется сфера их деятельности.
Зверолов не пользуется и тысячной долей, пастух — и сотой долей тех средств, какие находятся в окружающей его природе. Моря и чужеземные климаты и страны не предоставляют в его распоряжение ни продуктов потребления, ни орудий производства, ни возбуждающих средств к деятельности, или, по меньшей мере, он пользуется всем этим лишь в очень незначительной степени.
При первобытном земледельческом состоянии огромное количество естественных сил лежит непроизводительно; человек в своих отношениях ограничен лишь ближайшим соседством. Вода и ветер как двигательные силы не эксплуатируются; минералы и различные виды почвы, которым фабрично-заводская промышленность умеет придать такую ценность, лежат мертвым капиталом; топливо расхищается или, как например торфяные болота, считается препятствием для культуры; камень, песок, известь как материалы строительные находят лишь ничтожное применение; реки, вместо того чтобы служить путями сообщения и оплодотворять соседние поля, опустошают страну; жаркий пояс и море доставляют земледельческой стране лишь незначительное количество своих продуктов.
Даже важнейшая из производительных естественных сил, производительная способность почвы, и та, не встречая поддержки в фабрично-заводской промышленности, может проявляться лишь в ничтожной степени.
В государстве чисто земледельческом каждая область принуждена производить все для удовлетворения своих потребностей, так как она не в состоянии ни сбывать в большом количестве своего избытка в другие области, ни покупать избытка других областей для пополнения своего недостатка. Как бы страна ни была плодородна, как бы ни была она способна к культуре масличных и красильных растений или кормовых трав, она должна заботиться о насаждении лесов, так как подвоз топлива из далеких горных местностей по неустроенным дорогам обходится слишком дорого. В стране, которая при культуре винограда и огородных растений могла бы втрое или вчетверо повысить свою доходность, обращаются к возделыванию хлеба и кормовых трав. Тот, кто мог бы с особенной выгодой посвятить себя исключительно скотоводству, должен также и откармливать скот, и кто с особенной выгодой мог бы заняться откармливанием скота, принужден заниматься также и скотоводством. Как бы ни было выгодно применять минеральное удобрение (гипс, известь, мергель) или употреблять как горючий материал торф, каменный уголь и т. д. вместо дерева и заняться расчисткой лесов, отсутствие путей сообщения будет преградой для вывоза этих материалов из узкого района их потребления. Как бы велики могли быть выгоды от лугов в долинах, если бы к ним была применена обширная ирригационная система, — а тут разливы рек отрывают и уносят плодородную почву.
С возникновением в стране фабрично-заводской промышленности пролагаются грунтовые дороги и шоссе, строятся железные дороги, роются каналы, на реках возникает судоходство, организуются пароходные линии. Теперь не только те продукты, которые были излишними для страны земледельческой, начинают быть источником доходов, не только необходимая для них рабочая сила призывается к деятельности, и сельское население получает возможность извлекать больше прежнего выгод из находящихся в его распоряжении естественных богатств, но и все минералы, все металлы, которые лежали до сих пор непроизводительно в земле, находят применение и получают ценность. Предметы, которые раньше перевозились лишь за несколько миль, как то: соль, каменный уголь, камень, мрамор, сланец, гипс, известь, лесные материалы и т. д., могут теперь распределяться по всему пространству государства. Подобные предметы, не представлявшие прежде никакой ценности, могут приобрести по отношению к национальному производству такое значение, которое далеко превзойдет значение всей прежней доходности от земледелия. Теперь всякий падающий кубический дюйм воды исполняет свою работу, дерево и горючие материалы, для которых раньше не умели найти никакого применения, теперь в промышленной стране получают цену даже в отдаленнейших местностях.
Возникновение фабрично-заводской промышленности создает спрос на массу пищевых продуктов и всякого сырья, для добывания которых могут быть возделаны поля известных местностей с несравненно большей выгодой, чем для производства хлебного зерна, обыкновенно главного предмета производства страны чисто земледельческой. Возникающий спрос на молоко, масло и мясо требует более производительного пользования теми пространствами, которые прежде были простыми пастбищами, вызывает уничтожение залежей и устройство ирригационных сооружений. Спрос на плоды и овощи превращает поля в огороды и плодовые сады.
Потеря, которую несет государство исключительно земледельческое, не пользуясь этими естественными производительными силами, будет тем значительнее, чем более в нем благоприятных условий для фабрично-заводской промышленности и чем более его территория изобилует теми сырыми материалами, которые потребны главным образом для фабрикантов и заводчиков; эта потеря особенно значительна поэтому для стран гористых и холмистых, в которых не может развиться в обширном размере земледелие, но которые изобилуют силой воды, минералами, деревом, камнем — материалами, столь необходимыми для фабрично-заводской промышленности, материалами, которые дают землевладельцу возможность посредством доставки этих предметов идти навстречу потребности в них для фабрик и заводов.
Страны умеренного пояса почти исключительно одарены благоприятными условиями для развития фабрично-заводской промышленности. Умеренная температура воздуха несравненно более жары содействует развитию и напряжению сил. Суровость зимы, которая поверхностному наблюдателю кажется неблагосклонностью природы, как нельзя более содействует напряженной деятельности и приучает к предусмотрительности, порядку и бережливости. Человек, которому земля в течение шести месяцев не дает никаких плодов и которому, однако, нужны значительные запасы продовольствия для себя и для скота во время зимнего времени, равно теплая одежда для защиты от холода, не может не быть трудолюбивее и бережливее того, которому нужна защита только от дождя и у которого плоды зреют под боком в течение целого года. Нужда вызывает трудолюбие, бережливость, любовь к порядку и предусмотрительность, и вследствие привычки и воспитания все это становится для человека второй натурой. Труд и бережливость идут рука об руку с нравственностью, как с апатией и расточительностью — безнравственность, а то и другое становится источником либо силы, либо слабости.
Но нация чисто земледельческая, живущая в умеренном поясе, оставляет вследствие того без употребления огромную часть своих естественных источников богатства.
Школа, которая при исследовании влияния климата на производство богатств не различает земледелие от фабрично-заводской промышленности по отношению к выгодам или к неудобствам протекционной системы, впадает в тяжкие заблуждения, раскрыть которые мы считаем здесь необходимым, хотя это и было уже сделано нами в общих чертах прежде.
Чтобы доказать, что стремление к производству всех продуктов в одной и той же стране не имеет смысла, господствующая школа ставит вопрос: было ли бы благоразумно, если бы Англия и Шотландия вздумали заняться виноделием в теплицах? Вино, конечно, было бы получено, но оно было бы более дурного качества и стоило бы несравненно дороже того, которое Англия и Шотландия приобретают в обмен на свои фабричные изделия. Для тех, кто не желает или не может глубже вникнуть в сущность вещей, такой аргумент неотразим, и ему-то школа обязана той популярностью, которой она пользуется, по крайней мере, в среде значительной части французских виноделов и фабрикантов шелка и в среде североамериканских владельцев хлопчатобумажных плантаций и коммерсантов, ведущих торговлю хлопком. Но при ближайшем рассмотрении аргумент этот оказывается фальшивым в самом корне, так как ограничения торговых сношений оказывают на земледелие совершенно не то влияние, как на фабрично-заводскую промышленность.
Посмотрим сначала, какое влияние оказывают они на земледелие.
Если Франция запретит ввоз к себе скота и хлеба из Германии, то каков будет результат этой меры? Прежде всего в таком случае Германия будет лишена возможности покупать французские вина. Франция, таким образом, настолько меньше будет извлекать выгод из своих земельных участков, пригодных к возделыванию винограда, насколько она своими запретительными мерами стеснит вывоз своего вина. Точно так же спрос на местные сельские продукты, необходимые для потребностей лиц, специально занятых обработкой виноградников, уменьшится вследствие уменьшения их числа. Все, что было сказано по поводу производства вина, вполне приложимо и к выделке масла. Значит, Франция потеряет гораздо более во всех других отраслях сельской промышленности, чем выиграет в одной, поощряя запретительными мерами развитие скотоводства, т. е. такие отрасли сельской промышленности, которые, не развиваясь в стране непосредственно сами по себе, тем самым обнаруживают свою искусственную культуру и невыгодность в данной местности.
Итак, вот что выйдет, если рассматривать Францию и Германию как две страны исключительно земледельческие и если предположить, что Германия, в свою очередь, не обратится к запретительным мерам. Но такая политика окажется еще вреднее, если принять в соображение, что Германия, повинуясь непреодолимой силе ее собственных интересов, тоже обратится к подобным мерам, если предположить, что Франция есть страна не только земледельческая, но и мануфактурная. Тогда Германия обложит высокими пошлинами не только вина, но и все те земледельческие продукты Франции, которые она или сама может производить, или без которых может более или менее обойтись, или же, наконец, которые она может получить из других стран; кроме того, она строго ограничит ввоз тех изделий фабрично-заводской промышленности, которые в настоящее время она не в состоянии производить сама с выгодой для себя, но может получить их из какой-либо другой страны, кроме Франции. Таким образом, ущерб, который навлекла на себя Франция, обратясь к репрессивным мерам, будет в два или три раза значительнее тех выгод, которые они ей принесли.
Очевидно, что культурой винограда, оливкового дерева и фабрично-заводской промышленностью может заниматься во Франции лишь то число людей, которым для прокорма и работы будет достаточно пищевых продуктов и сырья, произведенных самой Францией или же ввезенных ею из-за границы.
Таким образом, мы видели, что ограничительные таможенные меры не усиливают земледелия, а только переносят его из одной части страны в другую.
Если бы предоставили свободное движение торговле продуктами, соперничающими между собой, то ввоз этих продуктов, а следовательно, вывоз вина, масла и изделий мануфактурной промышленности, постоянно бы увеличивался, и в то же время население постоянно было бы занято возделыванием вина, масла и производством предметов мануфактурной промышленности благодаря, с одной стороны, тому, что оно получало бы в постоянно возрастающей пропорции пищевые продукты и сырье, а с другой — потому, что увеличивался бы спрос на его произведения. Прирост населения вызвал бы более значительный спрос на пищевые продукты и сырье, которые не привозятся из-за границы, так как это невыгодно, а производятся земледельческим населением страны, составляя как бы естественную монополию. Следовательно, земледельческая страна реализовала бы гораздо больше барышей. Спрос на земледельческие продукты, для добывания которых почва Франции особенно пригодна, превысил бы, под знаменем свободы, спрос, искусственно созданный запретительными мерами.
Один земледелец не потерял бы того, что другой выиграл, земледелие страны в его целом было бы в выигрыше, а еще более фабрично-заводская промышленность.
Таким образом, меры ограничения не только не увеличили земледельческое могущество страны, но, напротив, уменьшили его, и она, кроме того, уничтожила то фабрично-заводское могущество, которое развивалось вследствие одновременного увеличения земледелия в стране и ввоза пищевых продуктов и сырья из-за границы. Этими мерами достигли только возвышения цен в пользу земледельцев данной местности, но во вред другим, и в особенности во вред совокупным производительным силам обеих стран.
Непригодность этих мер в торговле земледельческими продуктами еще яснее в Англии, чем во Франции.
Правда, что хлебные законы вызвали усиленную обработку неплодородной земли на обширном пространстве, но это еще вопрос — остались ли бы эти земли необработанными без помощи хлебных законов.
Чем более Англия ввозила бы шерсти, строевого леса, скота и хлеба и чем более она высылала бы на рынок предметов фабричного производства, тем более увеличилось бы благосостояние ее рабочих классов. И очень может быть, что Англия удвоила бы, таким образом, число своих рабочих. Каждый из них, в частности, пользовался бы лучшим помещением, скорее мог бы разбить себе садик для собственного отдыха и нужд хозяйства и мог бы кормить себя и свою семью гораздо лучше и сытнее. Очевидно, что такой сильный прирост рабочего населения, увеличение его благосостояния и продуктов первой необходимости вызвали бы громадный спрос на те предметы первой необходимости, производство которых является природной монополией данной страны; и более чем вероятно, что при такой системе действий неплодородных земель обрабатывалось бы вдвое, втрое больше, чем это делалось бы при противоестественных мерах ограничений. Легко убедиться в этом, обратив внимание на земельное хозяйство в окрестностях каждого большого города. Как бы велико ни было количество выписываемых этим городом продуктов издалека, вы на расстоянии больше чем мили не найдете хотя бы куска необрабатываемой земли, как бы он ни был неплодороден. Пусть будет там воспрещен ввоз зерновых хлебов из отдаленных местностей и этой мерой достигнут только уменьшения народонаселения, его промышленности и благосостояния и заставят окрестных землевладельцев приняться за менее выгодные занятия.
Отсюда ясно, что мы совершенно согласны с господствующей теорией. Школа совершенно права, поддерживая положение, что самая широкая свобода торговли земледельческими произведениями, во всяком случае, приносит выгоды как отдельным личностям, так и государству вообще. Правда, производство страны может быть усилено запретительными мерами, но проистекающие отсюда выгоды только кажущиеся — не больше. Таким способом, говорит школа, дают лишь менее выгодное направление труду и капиталу. Но фабрично-заводская промышленность подчиняется другим законам, чего школа, к несчастью, не заметила.
Если, с одной стороны, система ограничений, приложенная к ввозу земледельческих произведений, вредит, как мы это видели, употреблению богатств и естественных сил страны, то, с другой стороны, приложенная к ввозу предметов фабрично-заводской промышленности в страну населенную, достаточно образованную и уже окрепшую, она призывает к жизни и деятельности массу естественных сил, которые в стране чисто земледельческой остаются всегда в бездействии. Если система ограничений по ввозу земледельческих продуктов останавливает развитие производительных сил страны не только в фабрично-заводской промышленности, но еще и в земледелии, то фабрично-заводская промышленность, созданная в стране с помощью ограничения ввоза фабрично-заводских изделий, оживляет сельскую промышленность совсем иначе, чем самая деятельная внешняя торговля. Если ввоз земледельческих продуктов ставит иностранца в зависимость от нас и отнимает у него средство самому заниматься этим производством, то мы сами благодаря ввозу продуктов фабрично-заводской промышленности становимся в такую же зависимость от него и, таким образом, лишаем себя средств сделаться фабрикантами.
Если ввоз пищевых продуктов и сырья лишает иностранца занятия и возможности прокормиться, то ввоз фабрикатов в нашу страну останавливает в одинаковой степени прирост населения и лишает его работы. Если ввоз пищевых продуктов и сырья распространяет влияние нашей страны на целый свет и дает нам возможность войти в торговые отношения со всеми народами, то ввоз фабрикатов ставит нас в зависимость от более развитой в фабрично-заводском отношении страны, которая может тогда обходиться с нами, как пожелает, точно так же, как это делает Англия с Португалией.
Одним словом, история и статистика подтверждают справедливость правила, формулированного министрами Георга I: что народы тем богаче и могущественнее, чем более вывозят продуктов фабрично-заводской промышленности и ввозят пищевых продуктов и сырья. Можно установить, как правило, что целые народы погибли из-за того только, что вывозили пищевые продукты и сырье, а ввозили исключительно продукты фабрично-заводской промышленности.
Монтескье, который лучше чем кто-либо до и после него понимал уроки, которые история человечества дает законодателям и государственным людям, прекрасно сознавал эту истину, невзирая на то, что в его время политическая экономия далеко не подвинулась так впредь, чтобы ясно выразить основы этой истины.
В противность химерической системе физиократов он доказывал, что Польша была бы гораздо счастливее, если бы совершенно отказалась от внешней торговли, т. е. если бы создала у себя фабрично-заводскую промышленность, обрабатывала бы свое сырье и потребляла свои пищевые продукты.
Польша только благодаря развитию фабрично-заводской промышленности, при посредстве свободных городов могла бы достичь сильной внутренней организации, иметь национальную промышленность, свободу и богатство, могла бы сохранить свою независимость и поддерживать свой политический перевес над соседними менее развитыми народами. Вместо того чтобы ввозить изделия фабрично-заводской промышленности, она (как Англия в то время, когда она находилась в аналогичном положении) должна была бы ввозить из-за границы капиталы и фабрикантов. Но дворянство ее предпочитало отпускать за границу бедные плоды труда своих крепостных и одеваться в более дешевые и красивые заграничные одежды. Теперь его потомство могло бы ответить на вопрос: нужно ли советовать нации покупать иностранные фабрикаты в то время, когда ее собственные фабрики еще не достаточно окрепли для того, чтобы соперничать с другими государствами в цене и качестве произведений. Пусть дворянство других наций вспомнит свое прошлое каждый раз, когда ему придет в голову возвратиться к прежнему феодальному порядку; пусть оно в таком случае обратит внимание на английское дворянство, чтобы понять, какую цену для крупного земледелия представляют окрепшая фабрично-заводская промышленность, гражданская свобода и богатство городов.
Не углубляясь в исследование вопроса о том, были ли в состоянии выборные короли Польши ввести торговую систему, подобную той, какую исподволь установили наследственные короли Англии, позволим себе предположить, что они это выполнили; не ясно ли, что такая система принесла бы польской национальности богатые плоды? Благодаря большим и промышленным городам королевство стало бы наследственным, дворянству удобнее было бы принять участие в законодательстве в верхней палате и освободить своих крепостных; земледелие развилось бы так же, как в Англии, польское дворянство было бы теперь богато и почетно, и Польша была бы достаточно могущественна, хотя, может быть, и не в такой степени, как Англия, для того чтобы распространить свое влияние на отсталые народы Востока. Лишенная фабрично-заводской промышленности, она распалась на части. Сама собой она не стала промышленной страной и не могла бы стать такой, потому что ее силы были бы постоянно парализуемы опередившими ее в развитии нациями. Без протекционной системы и под влиянием свободной торговли с более культурными народами, предположив, что она сохранила бы свою самостоятельность до наших дней, она могла бы дойти лишь до захиревшего земледелия, не стала бы богатой и могущественной и не приобрела бы никакого политического влияния.
Тот факт, что фабрично-заводская промышленность превращает в производительные капиталы массу естественных сил и богатств, в значительной степени объясняет, почему протекционные меры влияют так могущественно на увеличение народного богатства. Проистекающее отсюда благосостояние — вовсе не химера, каковой являются последствия ограничительных мер, примененных к земледелию, — а чистая действительность. И по преимуществу земледельческий народ с того времени, когда он обращается к промышленности, вызывает к жизни до тех пор мертвые силы и придает ценность тем естественным богатствам, которые были совершенно обесценены.
***
Давно известно из наблюдений, что человек, и даже животное, совершенствуется физически и умственно посредством скрещивания рас и мало-помалу вырождается благодаря постоянному совершению браков в тесном кругу семейств, точно так же, как вырождается зерно, которым засевают один и тот же участок земли.
Этот же закон объясняет нам, почему во многих, но малочисленных диких или полудиких племенах Азии и Африки мужчины выбирают себе жен из чужого племени. Точно так же прекрасным подтверждением этого закона, мне кажется, служит опыт олигархов в маленьких муниципальных республиках, где, совершая браки всегда между собой, они почти на глазах вымирают или вырождаются.
Нельзя отрицать, что от соединения двух различных рас, почти без исключения, потомство выходит крепким и красивым; это замечание равно относится к скрещиванию белой и черной рас в третьем или четвертом поколении. Мне кажется, что по той же причине народы, происшедшие от частого, так сказать, освежения всей нации подобными скрещиваниями, превосходят другие нации силой ума и характера, крепостью и красотой тела89.
Отсюда, кажется, мы вправе заключить, что люди вовсе не должны быть неизбежно так тяжелы на подъем, мешковаты и умственно ленивы, как те, которые живут под режимом тяжелого хлебопашества в маленьких селах, где ограниченное число семей в течение целых веков заключало браки только между собой, где в течение целых веков не появлялось ни одного новатора, где никому не приходило в голову изменить свои одежды, ввести новое орудие обработки или воспитать в себе новые идеи; где верх искусства заключается не в развитии своих умственных и физических сил для достижения возможно больших благ, а в способности вынести как можно больше лишений.
Этот порядок изменился в пользу улучшения человеческого рода в целой стране благодаря развитию фабрично-заводской промышленности. Громадная часть прироста земледельческого населения обращается к этой промышленности, и земледельцы различных местностей соединяются брачными узами между собой и с фабричным людом; таким образом, моральная, интеллектуальная и физическая апатия населения останавливается в своем развитии. Устанавливаемые фабрично-заводской промышленностью и проистекающие из нее торговые сношения между различными странами и местностями вливают новую кровь в целую нацию, в каждую общину и семью.
Фабрично-заводская промышленность оказывает не меньшее влияние на улучшение породы домашних животных. Везде, где процветали фабрики шерстяных материй, порода овец быстро и значительно улучшалась. Также землевладелец позаботится об улучшении породы рогатого скота там, где масса лиц, занятых фабричным производством, требует большого количества хорошего мяса. Настоятельный спрос на чистокровных лошадей непременно вызовет заботы об улучшении конской породы.
Выродившиеся в селах благодаря недостатку скрещивания породы домашних животных, бывшие совсем под стать своим глупым хозяевам, при таких условиях исчезают бесследно.
Производительные силы народов уже многим обязаны ввозу иностранных животных, связанному с улучшением местных пород, но еще больше следует потратить трудов на это дело. Известно, что шелковичные черви и все шелковое производство в Европе произошли из нескольких яичек, привезенных в Константинополь в царствование Константина греческими монахами из Китая, где вывоз шелковичных червей был строго воспрещен. Блистательной шерстяной мануфактурой Франция обязана ввозу тибетских коз. Приходится лишь пожалеть о том, что при ввозе животных из разных стран и при улучшении местных пород имелось в виду главным образом удовлетворение потребностям роскоши, а не развитие благосостояния массы. Путешественники уверяют, что в некоторых местностях Азии есть особая порода рогатого скота, у которой необыкновенная сила соединяется с быстротой бега, так что она с успехом могла бы заменить лошадь для езды и работы. Какую бы громадную пользу имели мелкие землевладельцы, если бы это животное было ввезено в Европу! Во сколько раз увеличились бы масса продовольствия, производительные силы и вообще благосостояние рабочего класса!
Улучшение и натурализация растительного царства в стране увеличивают гораздо более производительные силы народа, чем улучшение и натурализация животных. Разница при сравнении примитивных растений в том виде, как они являются на лоне природы, с теми их видами, которые прошли культуру, бросается в глаза. Как мало хлебные зерна, плоды, овощи и маслянистые растения первоначального вида походят как по внешности, так и по качеству на виды их, облагороженные культурой! Сколько они доставляли источников для питания, сколько удобств, сколько случаев полезному применению производства их! Картофель, репа, искусственные луга, обработанные с помощью удобрения и земледельческих орудий, удесятерили результаты хлебопашества сравнительно с теми, которые получают еще теперь азиатские народы.
Наука уже много поработала над изысканием новых растений и над улучшением их, но в интересах экономии правительства посвятили до сих пор этому делу далеко не столько внимания, сколько оно заслуживает. Еще не так давно, говорят, открыли в Северной Америке особый сорт травы, которая может дать на наихудшей почве гораздо больший доход, чем лучшие до сих пор известные кормовые травы на самой хорошей. Очень может быть, что в Америке, Африке, Азии и Австралии существует масса не известных еще науке трав, которые, переложенные и улучшенные на европейской почве, могли бы принести громадную пользу благосостоянию жителей умеренного пояса.
Очевидно, что все старания улучшить и натурализовать различные виды растительного царства и царства животных, все открытия в этом направлении, а также все другие успехи и изобретения клонятся главным образом к пользе государств умеренного климата вообще и промышленных стран в частности.