Если опыт истекшего двадцатипятилетия отчасти доказал справедливость принципов господствующей теории, выставленных ею против положений так называемой меркантильной системы относительно циркуляции благородных металлов и торгового баланса, то, с другой стороны, он осветил и слабые стороны этой теории по данному вопросу.
Опыт не раз, и в особенности в России и Северной Америке, доказал, что у земледельческих народов, мануфактурный рынок которых предоставлен свободной конкуренции наций, достигших высшей степени мануфактурного развития, ценность ввозимых изделий мануфактурной промышленности часто превышает невероятным образом ценность вывозимого сырья и что иногда вследствие этого происходит внезапно необыкновенный отлив благородных металлов, что влечет за собой экономическое потрясение, в особенности тогда, когда внутренние хозяйственные отношения основываются преимущественно на бумажных орудиях денежного обращения, вызывающих большие кризисы.
Теория утверждает, что драгоценные металлы приобретаются так же, как и всякие другие товары, что, в сущности, безразлично, много или мало находится этих металлов в обращении, так как с уменьшением или увеличением их количества равномерно удешевляются или дорожают все предметы и продукты, что разница вексельного курса оказывает такое же действие, как и премия на большой вывоз товаров из той страны, в пользу которых эта разница время от времени устанавливается: и что, следовательно, денежное обращение и равновесие между ввозом и вывозом, равно как и все другие экономические отношения страны, наилучшим и вернейшим образом регулируются естественным путем.
Эти соображения совершенно справедливы по отношению к внутренней торговле; они также приложимы к сношениям между двумя городами, между городом и деревней, между двумя провинциями (одного и того же государства), равно как между двумя государствами одной конфедерации. Жалок был бы тот экономист, который полагал бы, что равновесие взаимного ввоза и вывоза между различными штатами американской федерации или государствами германского союза, или между Англией, Шотландией и Ирландией может быть регулируемо правительственными мерами и законами лучше, чем естественным путем. Предположите, что такой союз существует между всеми государствами земли, и эти соображения теории окажутся вполне согласными с природой вещей. Но мы станем в прямое противоречие с опытом, если предположим, что при современных мировых отношениях существует такой порядок вещей в международной торговле.
Ввоз и вывоз независимых стран в настоящее время обусловливается не тем, что теория разумеет под естественным путем, а большей частью коммерческой политикой нации и ее могуществом, ее влиянием на международные отношения, на другие страны и народы, колониальными владениями, внутренними кредитными учреждениями и, наконец, войной и миром. Здесь, следовательно, наблюдаются отношения совсем иного рода, нежели между обществами, соединенными между собой политическими, законодательными и административными связями и потому находящимися в вечном мире и полном единении интересов.
Остановимся, например, на отношениях между Англией и Северной Америкой: если Англия от времени до времени наводняет североамериканский рынок мануфактурными изделиями, если английский банк, посредством повышения или понижения своего дисконта, облегчает или стесняет степень чрезвычайного развития экспорта из Северной Америки, равно и кредит в этой стране; если американский рынок вследствие того оказывается переполненным настолько мануфактурными изделиями, что английские товары в Северной Америке продаются дешевле, чем в Англии, и иногда даже ниже стоимости производства; если, таким образом, Северная Америка находится в беспрерывной задолженности относительно Англии и имеет вексельный курс против себя, то очевидно, что такое прискорбное положение легко улучшится само собой при неограниченной свободе торговли. Северная Америка производит табак, строевой лес, хлеб и пищевые продукты всякого рода несравненно дешевле, чем Англия. Чем больше направляется в Северную Америку английских мануфактурных изделий, тем более средств и побудительных причин является у американского плантатора для производства подобных ценностей; тем более у него побудительных причин к приобретению средств для выполнения принятых на себя обязательств; чем более вексельный курс на Англию не выгоден для Америки, тем более поощряется вывоз американских земледельческих продуктов, тем успешнее конкуренция американского земледельца с английским на английском хлебном рынке.
Вследствие такого вывоза вексельный курс быстро повысится до своего уровня; он уже ни разу не подвергнется значительному колебанию, так как предусмотрительность и уверенность американцев в том, что долг, накопившийся в течение года за значительный ввоз мануфактурных изделий, будет покрыт в будущем году при помощи увеличения производства и усиленного вывоза, приведет к полюбовной сделке.
В таком положении были бы дела в том случае, если бы торговые сношения английских мануфактуристов и американских сельских хозяев встречали не более препятствий, чем существует между английскими мануфактуристами и ирландскими землевладельцами. Но дело обстоит не так и не может так обстоять, когда Англия облагает американский табак ввозной пошлиной от пятисот до тысячи процентов с его цены, когда она своим тарифом делает невозможным ввоз американского строевого леса и допускает ввоз пищевых продуктов из Америки только во время дороговизны. При таком порядке вещей землевладельческое производство Америки не может быть в равновесии с потреблением английских мануфактурных изделий: долг, накопившийся за эти мануфактурные изделия, не может быть покрыт земледельческими продуктами; американский вывоз в Англию стеснен узкими рамками, между тем как английский вывоз в Северную Америку не ограничен; поэтому вексельный курс между обеими странами не может восстановиться на своем уровне и американский долг Англии не может быть погашен иначе, как драгоценными металлами.
Но эти уплаты металлическими деньгами, подкапывая в корне американскую бумажно-денежную систему, вызывают падение кредита американских банков, а следовательно, и общую революцию в ценах на земельную собственность и на товары, находящиеся в торговом обороте, одним словом, те общие пертурбации в ценах и кредиты, которыми потрясается национальная экономия и которые, как мы видели, ложились бременем на Соединенные Штаты Северной Америки каждый раз, как только они не прибегали к государственным мерам на предмет восстановления равновесия между ввозом и вывозом.
Нельзя считать особенно утешительным для североамериканцев то, что вследствие банкротств и уменьшения потребления взаимный ввоз и вывоз обеих наций впоследствии оказался в сносном положении. Ибо расстройство и потрясения в торговле и кредите, а также уменьшение потребления наносят производительным силам, благосостоянию отдельных лиц и общественному порядку такие удары, от которых не скоро оправляются, и если они часто повторяются, то влекут за собой гибельные последствия, которые не могут не быть продолжительными.
Еще менее может успокоить североамериканцев теория, утверждающая, что безразлично, большое или малое количество драгоценных металлов находится в обращении, что продукты обмениваются только на продукты; что для отдельного лица безразлично, при помощи большого или малого количества металлических денег совершается этот обмен. Несомненно, что для производителя или собственника безразлично, стоит ли предмет его производства или имущественная собственность 100 сантимов или 100 франков при том условии, если он на 100 сантимов может удовлетворить своим потребностям и доставить себе столько же удовольствия, как и на 100 франков. Но низкие или высокие цены безразличны только в том случае, когда они долго остаются в одном и том же положении.
Но если колебания цен часты и сильны, то вызывается расстройство в частной и общественной экономии. Кто купил сырье при существовании высоких цен, тот не может, продавая по низким ценам фабрикаты, реализовать ту сумму звонкой монетой, которую он заплатил за сырье. Кто купил землю по высокой цене и остался должником в части покупной суммы, тот делается несостоятельным и даже утрачивает свою собственность, так как вследствие падения цен стоимость имения, быть может, не достигает размера полученной ссуды. Кто при высоких ценах заключил арендный договор, тот вследствие падения цен разоряется или, по крайней мере, теряет способность к выполнению принятых на себя обязательств. Чем больше повышение и понижение цен, чем чаще колебания, тем гибельнее их влияние на экономическое положение страны и, в частности, на кредит. Но нигде невыгодные последствия необыкновенного прилива или отлива благородных металлов не сказываются с такой ясностью, как в странах, которые по своим потребностям в фабрично-заводских изделиях и по сбыту своих земледельческих продуктов находятся в полной зависимости от чужеземцев и торговля которых основана большей частью на бумажных деньгах.
Известно, что количество орудий денежного обращения или банковых билетов, которые страна может выпустить или сохранить в обращении, регулируется количеством имеющихся в стране звонких денег. Каждый банк будет стремиться к увеличению или уменьшению количества выпуска бумажных орудий денежного обращения и к расширению или сокращению своих операций в соответствии с количеством имеющегося у него в кассах количества благородных металлов. Если банк обильно снабжен звонкой монетой, ему принадлежащей или поступившей к нему посредством вкладов, то он откроет более широкий кредит и, таким образом, даст возможность своим должникам расширить и их операции по ссудам; отсюда является увеличение потребления и повышение цен, а в частности, и увеличение ценности земельной собственности. Если же, напротив, из банка замечается отлив благородных металлов в чувствительных размерах, то он ограничивает кредит и принуждает тем к сжатию кредита и потребления своих должников и должников этих последних и т. д. до тех, которые обыкновенно покупают ввозимые мануфактурные изделия в кредит. Поэтому в таких странах вследствие необыкновенного отлива звонкой монеты порождается потрясение всей системы кредита, является пертурбация в торговле фабрично-заводскими изделиями и продуктами земледелия, и в особенности в ценности на звонкие деньги всей земельной собственности.
Причину последнего и прежних торговых кризисов в Америке хотели видеть в банковской организации и в бумажно-денежном обращении. Верно то, что банки этому содействовали указанным выше способом, но главная причина этих кризисов лежит в том, что со времени принятия компромисс-билля, или договорного акта на мировую сделку, ценность ввезенных из Англии мануфактурных изделий далеко превысила ценность вывезенных из Америки земледельческих продуктов и что вследствие этого Соединенные Штаты сделались должниками Англии на несколько сот миллионов, которые Штаты не могли покрыть ввозом своих продуктов. Что кризисы зависят от несоразмерного ввоза, доказывается тем, что они возникали всякий раз, как только с восстановлением мира или вследствие уменьшения таможенных пошлин необыкновенно увеличивался ввоз в Америку мануфактурных изделий, и тем, что эти кризисы никогда не имели места, пока таможенным тарифом поддерживалось равновесие между ввозом мануфактурных изделий и вывозом земледельческих продуктов.
Причину этих кризисов думали объяснить затратами крупных капиталов, большей частью занятых в Англии, на проведение каналов и постройку железных дорог. На самом же деле эти займы только затягивали кризисы на несколько лет и делали их более тягостными, но сами по себе они были вызваны отсутствием равновесия между ввозом и вывозом; без этого обстоятельства эти займы не были бы и не могли бы быть заключены.
Так как Северная Америка вследствие большого ввоза мануфактурных изделий задолжала Англии крупную сумму, которая могла быть уплачена не земледельческими продуктами, а только драгоценными металлами, то англичанам легко было (ввиду выгодной для них неустойчивости вексельного курса и размера процентов) заставить заплатить эту сумму акциями американских железных дорог, каналов и банков или облигациями американских государственных займов.
Чем более ввоз мануфактурных изделий превышал вывоз земледельческих продуктов, тем более возрастал в Англии спрос на эти процентные бумаги, тем более в Соединенных Штатах усиливалось стремление к общественным предприятиям. С другой стороны, по мере того как в Северной Америке помещали более капиталов в подобные предприятия, увеличивался и спрос на английские мануфактурные изделия, а вместе с ним возрастало и несоответствие между ввозом и вывозом.
Если, с одной стороны, ввозу английских мануфактурных изделий содействовал кредит, оказываемый американскими банками, то, с другой — английский банк играл им на руку как собственным кредитом, так и минимальной нормой своего дисконта. Из официальных отчетов комитета торговли и мануфактур в Англии видно, что вследствие этих дисконтов английский банк уменьшил свою металлическую наличность с 8 на 2 млн. фунтов стерлингов. Таким образом, он ослаблял к выгоде английских фабрикантов действие американской протекционной системы, а с другой стороны, облегчал и поощрял помещение американских акций и облигаций государственных займов в Англии. Ибо, пока в Англии можно было найти деньги за три процента, американские предприниматели и посредники по заключению займов, предлагавшие шесть процентов, не могли не найти в Англии недостатка в лицах, желающих купить эти акции и облигации.
Такое положение дел, приведшее американские фабрики к последовательному упадку, обнаружило, однако же, что большое благосостояние было лишь кажущимся, ибо американские земледельцы находили в рабочих, занятых общественными работами и оплачиваемых английскими капиталами, источник сбыта большей части избытка сельских продуктов, которую при свободе торговли они отправили бы в Англию, а при системе покровительства туземным фабрикам продали бы фабричному населению. Однако при разъединении национальных интересов такое противоестественное положение не могло продолжаться, и перелом должен был тем гибельнее отразиться на Северной Америке, чем далее он отсрочивался. Это положение сходно с положением должника, которого кредитор с помощью возобновляемых кредитов может долго поддерживать, но несостоятельность которого тем значительнее, чем дольше он был в состоянии продолжать свои разорительные операции благодаря поддержке кредитора.
Крах американских банков был вызван необыкновенным отливом из Англии за границу благородных металлов, который в свою очередь обусловливался недостаточностью урожаев и континентальной протекционной системой. Мы говорим: континентальной протекционной системой потому, что если бы англичанам были открыты европейские рынки, то они покрыли бы большую часть чрезвычайных закупок хлеба чрезвычайным отпуском мануфактурных изделий, и их звонкая монета — в том случае, если бы она отвлечена была на континент, — очень скоро вследствие огромного вывоза английских мануфактурных изделий снова вернулась бы в Англию. В таком случае, без сомнения, континентальные фабрики пали бы жертвой англо-американских торговых операций.
Но при таком положении дела английский банк мог выйти из затруднений не иначе, как ограничив свой кредит и возвысив дисконт. Вследствие этой меры в Англии не только сократился спрос на акции и государственные облигации Соединенных Штатов, но даже последовал наплыв на рынок и тех бумаг, которые были в обращении. Этим у Соединенных Штатов не только отнималось средство для покрытия их текущего дефицита новым выпуском бумажных денег, но и весь долг, накопившийся вследствие продажи в Англию в течение многих лет акций и облигаций американских государственных займов, был, на самом деле, потребован обратно. Тогда оказалось, что обращавшаяся в Америке звонкая монета была в действительности собственностью Англии. Более того, оказалось, что англичане могли по своему желанию располагать той наличностью, обладание которой составляло основу банковской и кредитной системы Соединенных Штатов. И если бы они пожелали, то вся эта система рухнула бы, как карточный домик, а с ней рассыпался бы и фундамент, на котором покоилась ценность земельной собственности, а следовательно, и экономическое существование громадного числа частных лиц.
Американские банки пытались отвратить крах, прекратить размен билетов на звонкую монету, и это было единственным средством несколько его ослабить; с одной стороны, банки пытались выиграть время, чтобы уменьшать долг Соединенных Штатов новыми урожаями хлопка и, таким образом, мало-помалу погашать его; с другой — прекращением кредита они надеялись уменьшить ввоз мануфактурных изделий из Англии и сравнять его на будущее время с собственным вывозом.
Очень сомнительно, однако, чтобы вывоз хлопка мог достичь тех размеров, каких достиг ввоз мануфактурных изделий. Действительно, уже более двадцати лет, как производство этого продукта постоянно превышает потребление, так что цена на этот продукт более и более падает. Присоедините к этому, что хлопчатобумажное производство, с одной стороны, встретило сильную конкуренцию со стороны льняного производства, доведенного в наши дни с помощью машин до высокой степени совершенства, с другой стороны, оно должно было конкурировать с хлопчатобумажным же производством в Техасе, Египте, Бразилии и Ост-Индии. Во всяком случае, нужно обратить внимание на то, что вывоз хлопка из Северной Америки не представляет выгод для тех штатов, которые более всего потребляют английские мануфактурные изделия.
Этим штатам, и именно тем, которые получают средства для приобретения мануфактурных изделий благодаря земледелию и скотоводству, грозит в настоящее время кризис совсем иного рода. Американское фабричное производство было подавлено ввозом английских мануфактурных изделий. Весь прирост населения и капитала устремился вследствие этого на новые места на Востоке. Всякое новое поселение увеличивает сначала спрос на земледельческие продукты, но по истечении нескольких лет оно само дает значительный избыток. В настоящее время эти поселения достигли уже указанного положения.
Западные штаты в ближайшем будущем будут отправлять по вновь устроенным каналам и железнодорожным путям невероятный избыток продуктов земледелия в восточные штаты, между тем как в этих последних вследствие упадка фабричной промышленности под влиянием иностранной конкуренции число потребителей уменьшилось и должно постоянно уменьшаться. Это необходимо должно вызвать обесценение земледельческих продуктов и земельной собственности, и если союз не поспешит принять меры94 для устранения тех источников, откуда берут свое начало указанные выше денежные кризисы, то общее банкротство земледельцев в земледельческих штатах станет неизбежным.
Из выясненных здесь коммерческих отношений между Англией и Северной Америкой можно вывести следующие заключения:
1) страна, стоящая гораздо ниже Англии по количеству капиталов и по развитию фабрично-заводской промышленности, не может предоставить широкий ввоз к себе английских фабричных изделий, не рискуя сделаться постоянным дебитором, поставить себя в зависимость от ее кредитных учреждений и впасть в круговорот земледельческих, мануфактурных и коммерческих кризисов;
2) английский банк своими операциями был в состоянии понижать цены английских мануфактурных изделий на подчиненном его влиянию американском рынке в пользу английских и в ущерб американских фабрик;
3) английский национальный банк своими операциями достиг того, что американцы в течение целого ряда лет потребляли ценности в форме ввозных товаров в размере большем, чем могли заплатить своими земледельческими продуктами и что в течение нескольких лет американцы покрывали свой дефицит выпуском в Англию акций и облигаций американских государственных займов;
4) при таких обстоятельствах американцы пользовались для внутренней торговли и банковских операций звонкой монетой, большую часть которой английский банк мог потребовать, когда ему было угодно;
5) рыночные колебания денег при всяких обстоятельствах производят самое пагубное влияние на экономическую жизнь наций, в особенности там, где бумажно-денежное обращение обеспечивается ограниченным количеством драгоценных металлов;
6) эти колебания на денежном рынке и происходящие отсюда кризисы не могут быть предупреждены, и потому солидная кредитная система может быть прочной только при условии равновесия между ввозом и вывозом;
7) это равновесие устанавливается тем труднее, чем свободнее допускается конкуренция иностранных мануфактур с туземными и чем более стеснен вывоз земледельческих произведений страны иностранными таможенными мероприятиями; наконец, это равновесие будет тем устойчивее, чем менее страна будет в зависимости от других наций в удовлетворении своих потребностей в мануфактурных изделиях и в сбыте своих земледельческих продуктов.
Эти уроки подтверждаются и опытом России.
Все помнят, каким судорожным колебаниям подвергался государственный кредит в Русской империи, пока русский рынок был открыт для обильного притока английских мануфактурных изделий, со времени же введения таможенного тарифа 1821 года в России не встречалось ничего подобного.
Очевидно, господствующая теория впала в крайность, противоположную ошибкам так называемой меркантильной системы. Во всяком случае, ошибочно было думать, что богатство народов заключается только в благородных металлах; что нация может обогащаться только в том случае, если она вывозит товаров больше, чем ввозит, так что равновесия в торговом балансе можно было достигнуть лишь ввозом благородных металлов. Но несправедливо также, когда господствующая теория при современных мировых отношениях утверждает, что дело не в том, много или мало обращается в стране благородных металлов, что скорее следовало бы поощрять их вывоз, чем ввоз, и т. д. Это рассуждение было бы справедливо лишь в том случае, если бы все нации и страны были объединены в одном федеративном союзе; если бы не устанавливалось никаких таможенных ограничений для вывоза наших земледельческих продуктов в те страны, мануфактурные изделия которых мы можем оплачивать только этими продуктами; если бы непостоянство войны и мира и т. д. не причиняло никаких колебаний в производстве и потреблении, в ценах и в денежном обращении; если бы обширные кредитные учреждения не пытались распространять свое влияние на другие страны в интересах той нации, которой они принадлежат. Но пока существует разобщенность национальных интересов, государственная осторожность каждой великой нации требует предупреждения, посредством таможенных пошлин, тех колебаний в монетной системе и пертурбаций в ценах, которые разрушают всю ее внутреннюю экономическую жизнь, а этой цели можно достигнуть не иначе как установлением прочного равновесия между фабрично-заводским и земледельческим производствами страны, между ввозом и вывозом.
Господствующая теория, очевидно, в области международной торговли не сделала должного различия между обладанием благородными металлами и способностью обладать таковыми. Уже в частных сношениях необходимость этого различия сказывается с полной очевидностью. Никто не хочет хранить деньги, всякий старается отделаться от них, но всякий стремится к тому, чтобы иметь возможность обладать во всякое время необходимой для него суммой.
Равнодушие к обладанию деньгами всюду пропорционально богатству. Чем богаче человек, тем менее стремится он к хранению денег, он обеспечивает себя только тем, чтобы во всякое время иметь возможность пользоваться деньгами, находящимися в чужих кассах; напротив, чем человек беднее, чем он обладает меньшей возможностью доставать деньги, находящиеся в чужих руках, тем старательнее должен он заботиться о том, чтобы иметь в непосредственном обладании денежные резервы. То же самое имеет место и с нациями богатыми и бедными промышленностью. Если Англия вообще мало беспокоится о количестве слитков золота и серебра, которые уходят за границу, то она отлично знает, что усиленный отлив благородных металлов имеет последствием, с одной стороны, повышение у нее цен этих металлов и дисконта, с другой стороны, понижение цен на мануфактурные изделия; вследствие такого понижения этих цен усиливаются вывоз предметов сказанных изделий или реализация иностранных акций и облигаций государственных займов, и золото и серебро быстро снова в нужном для нее количестве к ней вернутся. Англия — это богатый банкир, который, не имея медного гроша в кармане, может получить какую угодно сумму от своих близких или отдаленных должников. Но если необыкновенный отлив звонкой монеты является у наций исключительно земледельческих, то их положение далеко не так благоприятно, потому что их средства для приобретения необходимой для них денежной металлической наличности ограничены не только вследствие незначительной меновой ценности их земледельческих продуктов, но также и по причине препятствий, которые создаются иностранными законодательствами относительно ввоза их продуктов в эти страны. Они походят на бедного человека, который в случае нужды не может достать необходимого ему количества денег, т. е. он не может своего должника — богатого человека — заставить произвести ему уплату, так как последний имеет право востребования с него долга; а когда богатый окажется в затруднительном положении, то он взыщет свой долг с бедного, следовательно, бедный не может считать своей собственностью то, что действительно находится в его руках.
Способность обладать необходимой во всякое время суммой звонких денег для внутренней торговли нация приобретает главным образом посредством обладания или производства товаров и ценностей, меновая сила которых наиболее приближается к благородным металлам.
При обсуждении вопросов международной торговли школа также мало обращает внимания на степень различия меновой силы разных предметов, равно и на способность обладать драгоценными металлами.
Если мы будем наблюдать в этом отношении различные ценности, обращающиеся в торговле, то заметим, что многие из них настолько прикреплены, что они могут быть реализованы лишь в данном месте, причем и самая продажа их сопряжена с большими издержками и трудностями. Они составляют более трех четвертей народного богатства — это недвижимая собственность и связанные с ней орудия производства. Как бы ни была велика земельная собственность отдельного лица, он не может послать в город своих полей и лугов для приобретения денег или товаров. Конечно, он может заложить их, но для этого ему нужно найти заимодавца, и чем более он удаляется от своей недвижимой собственности, тем менее вероятности для удовлетворения его потребности.
После ценностей, связанных с местом, самой незначительной меновой силой в международной торговле обладают земледельческие продукты, за исключением колониальных товаров и небольшого количества ценных предметов. Наибольшая часть этих ценностей, каковы: строительные материалы и топливо, зерновые хлеба, плоды и скот, находят сбыт лишь в ближайших местностях, и когда они в большом избытке, то для них требуются склады и магазины, чтобы иметь возможность их реализовать. При отправлении подобных продуктов за границу их сбыт опять ограничивается лишь несколькими промышленными и торговыми нациями, да и у этих наций он сплошь и рядом обусловливается ввозными пошлинами и результатами собственных урожаев. Внутренние штаты Северной Америки хотя бы и были переполнены скотом и земледельческими продуктами, тем не менее не были бы в состоянии посредством вывоза избытка получить значительные суммы благородных металлов из Южной Америки, Англии или европейского континента. Без всякого сравнения, большей меновой силой обладают ценные мануфактурные изделия общего потребления.
Они находят обыкновенно сбыт на все открытые рынки мира, а во время сильных кризисов, когда падают цены, даже на те рынки, где покровительственные пошлины были рассчитаны лишь на обычный порядок вещей. Меновая сила этих ценностей, очевидно, наиболее приближается к меновой силе благородных металлов, и опыт Англии показывает, что при монетных кризисах, вызываемых неурожаями, усиленный вывоз мануфактурных изделий, а также акций и облигаций государственных займов быстро снова восстанавливает равновесие. Последние, т. е. иностранные акции и облигации государственных займов, обладание которыми является, очевидно, результатом благоприятного торгового баланса, вызванного вывозом мануфактурных изделий, служат в руках промышленной нации векселями, приносящими земледельческой нации проценты, — векселями, которые при необыкновенной нужде этой нации в благородных металлах могут быть проданы, хотя и с потерей для отдельных лиц (подобно продаже фабричных изделий во время монетного кризиса), но с громадной выгодной для поддержания национально-экономического состояния промышленной страны.
Хотя школа относилась с пренебрежением к доктрине о торговом балансе, но изложенные нами выше наблюдения позволяют нам высказать здесь мнение, что между великими и независимыми нациями существует нечто вроде торгового баланса; что для великих наций было бы опасно долгое время испытывать невыгоды этого баланса и что значительный и продолжительный отлив драгоценных металлов всегда должен сопровождаться значительным расстройством кредитной системы и колебанием цен внутри страны. Мы далеки от того, чтобы защищать доктрину о торговом балансе в том виде, как его понимала так называемая меркантильная система, и не разделяем убеждения, что нация должна всеми способами предупреждать отлив благородных металлов, или что ей необходимо строго считаться с каждой нацией в отдельности, или что в торговых сношениях между великими нациями нужно останавливаться на разнице в несколько миллионов между вывозом и ввозом. Что мы отрицаем, так это только то, что великая и независимая нация, как это утверждает Адам Смит в конце главы, посвященной этому вопросу, может «ежегодно ввозить значительно большее количество ценностей в виде земледельческих продуктов и мануфактурных изделий, чем вывозить их, равно допустить, как имеющееся в ее распоряжении количество благородных металлов может уменьшаться с года на год, и что она может заменить металлическое денежное обращение во внутренних оборотах бумажным, наконец, что такая нация может увеличивать постоянно свои займы у другой нации и, рядом с возрастанием государственного долга, в то же время с года на год увеличивать свое благосостояние».
Это именно положение, выраженное Адамом Смитом и поддержанное его школой, мы объявляем сто раз опровергнутым опытом, противоречащим здравому пониманию природы вещей, наконец, абсурдным — позволим себе возвратить Адаму Смиту это его энергичное выражение.
Само собой разумеется, что здесь речь идет не о странах, которые сами с выгодой добывают благородные металлы и где, следовательно, вывоз этих металлов носит такой же характер, как вывоз мануфактурных изделий. Точно так же мы не говорим о разнице в торговом балансе, которая необходимо должна существовать, когда нация таксирует как ввозимые, так и вывозимые предметы по тем ценам, какие существуют в ее собственных приморских городах. Ясно и неоспоримо, что в таком случае у каждой нации сумма ввоза должна превышать вывоз на всю сумму ее торговой прибыли, а это обстоятельство говорит всегда в ее пользу. Еще менее склонны мы оспаривать те исключительные случаи, когда превышения вывоза оказываются скорее убыточными, чем прибыльными, как, например, при потере ценностей вследствие кораблекрушений. Школа ловко воспользовалась призрачной верностью конторского исчисления и сравнения ценности вывоза и ввоза, чтобы отвести нам глаза от той убыточности, происходящей от действительного, постоянного и громадного несоответствия между ввозом и вывозом великой и независимой нации, которая выражается в невероятных цифрах, как, например, во Франции в 1786-1789 годах, в России в 1820-1821 годах и в Северной Америке после билля о компромиссе.
Наконец — и это главным образом необходимо заметить, — мы не желаем говорить ни о колониях, ни о странах, которые не имеют самостоятельности, ни о незначительных изолированных государствах, ни об отдельных свободных городах, но лишь о целых великих и независимых нациях, которые имеют свою независимую торговую систему, национальную земледельческо-мануфактурную систему, национальную систему денежного обращения и банкового кредита.
Очевидно, от природы самих колоний зависит то, что их вывоз может значительно и постоянно превышать ввоз, хотя это и не дает еще права заключать об увеличении или уменьшении их благосостояния. Благосостояние колонии всегда увеличивается в соответствии с общей суммой с года на год развивающегося ввоза и вывоза. Если вывоз из них колониальных товаров значителен и постоянно превышает ввоз мануфактурных изделий, то главная причина этого лежит в том, что земельные собственники колоний живут в метрополии и получают свою ренту или в виде колониальных товаров, или в деньгах, вырученных от их продажи. Если, напротив, вывоз фабрикатов в колонию превышает ввоз колониальных товаров, то это может обусловливаться тем, что ежегодный приток в колонию громадной массы капиталов вызывается эмиграцией и займами. Такой порядок вещей в высшей степени благоприятен для колоний. Он может длиться в течение целых столетий, и при таком порядке торговые кризисы или редки, или невозможны, потому что колониям не угрожают ни война, ни враждебные торговые мероприятия, ни операции национального банка метрополии, потому что у них нет собственной и независимой торговой, кредитной и промышленной системы, а между тем они пользуются постоянным покровительством и поддержкой кредитных учреждений и законов метрополии.
Подобные отношения существовали с пользой целые века между Северной Америкой и Англией, существуют и в наше время между Англией и Канадой и, вероятно, просуществуют еще столетия между Англией и Австралией.
Но эти отношения изменяются в корне с того момента, когда колония вступает на путь независимой нации со всеми притязаниями на атрибуты великой и самостоятельной национальности и стремится создать собственное могущество и собственную политику, собственную торговую и кредитную систему. Теперь бывшая колония издает законы в видах особенного покровительства своему торговому мореходству и военному флоту, она устанавливает таможенную систему в пользу внутренней промышленности, учреждает национальный банк и т. д., из чего следует, что она чувствует уже себя призванной перейти от колониальной зависимости к самостоятельности благодаря своим умственным, физическим и экономическим вспомогательным средствам и стать мануфактурной и коммерческой нацией. Метрополия же, напротив, со своей стороны препятствует развитию мореходства, торговли и земледелия своей бывшей колонии и посредством своих кредитных учреждений стремится к поддержанию исключительно своих национально-экономических интересов.
Этим именно примером североамериканских колоний до их войны за независимость Адам Смит хотел доказать указанный выше свой в высшей степени парадоксальный тезис, что страна может пользоваться постоянно возрастающим благосостоянием, увеличивая свой вывоз золота и серебра, ограничивая металлическое денежное обращение, расширяя бумажное денежное обращение и увеличивая свой долг другой нации. Адам Смит поостерегся указать на пример двух давно уже независимо стоящих друг от друга наций, соперничающих между собой в мореходстве, торговле, мануфактурной промышленности и земледелии; для доказательства своего положения он указывает нам лишь на отношения колонии к ее метрополии. Если бы он дожил до наших дней и теперь писал свою книгу, то, конечно, не решился бы сослаться на пример Соединенных Штатов, так как теперь этот пример доказал бы совершенно противоположное тому, что Адам Смит хотел доказать.
При такого рода обстоятельствах — можно ли возражать против этого? — для Соединенных Штатов было бы несравненно выгоднее стать снова в колониальные отношения к Англии. На это мы ответим: да! если только Северная Америка не умеет воспользоваться своей национальной независимостью для создания национальной промышленности, самостоятельной и независимой от внешних влияний системы торговли и кредита. Разве не ясно, что если бы эти колонии не отделились от метрополии, то не был бы проведен английский хлебный билль, Англия никогда не обложила бы чрезмерной пошлиной американский табак, массы строевого леса беспрепятственно направлялись бы из Соединенных Штатов в Англию, Англия, будучи далека от мысли поощрять возделывание хлопка в других странах, постаралась бы создать и сохранить монополию этого производства за североамериканцами; вместе с тем и торговые кризисы, которые с начала нынешнего столетия угнетали Северную Америку, не имели бы места. Да! если Соединенные Штаты не хотят или не могут заниматься фабричным производством, выработать устойчивую систему кредита, достичь морского могущества, тогда жители Бостона напрасно выбросили чай в море, тогда бесполезны все их декларации в пользу независимости и будущего национального величия, в таком случае самое лучшее, что они могли сделать, — это вернуться как можно скорее в колониальную зависимость от Англии. Тогда Англия будет им покровительствовать, вместо того чтобы стеснять, она разорит конкурентов Северной Америки по культуре хлопка и зерновых хлебов, вместо того чтобы создавать со всей энергией для нее новых конкурентов. Английский национальный банк откроет в Северной Америке филиальное отделение, английское правительство будет поощрять эмиграцию и отлив капиталов в Северную Америку и, совершенно уничтожая американское фабричное производство и поощряя вывоз американского сырья и земледельческих продуктов в Англию, с отеческой заботливостью будет предупреждать возврат торговых кризисов и поддерживать постоянное равновесие между ввозом и вывозом колонии. Одним словом, американские рабовладельцы и плантаторы хлопка дождутся тогда осуществления своих лучших грез.
И действительно, подобные отношения больше удовлетворяют патриотизму, интересам и нуждам плантаторов, чем национальная самостоятельность и величие Соединенных Штатов. Только при первых порывах к свободе и независимости мечтали они о промышленной самостоятельности. Но скоро они остыли, и уже целую четверть века страшит их промышленное благосостояние центральных и западных штатов, они пытаются доказать в конгрессе, что благосостояние Америки обусловливается промышленным господством Англии над Соединенными Штатами. Что же это значит, как не то, что Северная Америка сделалась бы богаче и счастливее, ставши снова английской колонией?
Вообще нам кажется, что защитники свободной торговли в том, что касается денежных кризисов и торгового баланса, а также фабрично-заводской промышленности, поступили бы гораздо последовательнее, если бы совершенно откровенно посоветовали всем нациям стать в подчиненные отношения к Англии и, таким образом, воспользоваться всеми выгодами английских колоний. Это подчиненное положение было бы, очевидно, несравненно благоприятнее для их экономического положения, чем двусмысленность положения тех наций, которые, не создав собственной системы мануфактурной промышленности, торговли и кредита, домогаются тем не менее независимости по отношению к Англии. Разве не очевидно, сколько выиграла бы Португалия, если бы со времени заключения Метуэнского трактата она управлялась английским вице-королем, если бы Англия пересадила свое законодательство на национальный дух в Португалию и если бы приняла эту страну под свое покровительство, как это она сделала с Ост-Индией? Разве не очевидно, как выгоден был бы подобный режим для Германии — даже для всего европейского континента?
Ост-Индия, правда, разорила в пользу Англии свою фабрично-заводскую промышленность, но разве она не выиграла бесконечно в своем земледелии и вывозе земледельческих продуктов? Разве не прекратились войны между ее магараджами? разве не чувствуют себя счастливыми ост-индские князья и короли? разве они не сохранили своих огромных частных доходов? разве они не вполне освободились от тяжелых забот управления страной?
Впрочем, достойно примечания, хотя бы в том роде, в каком имеет силу у Адама Смита подтверждение положений парадоксами, что этот знаменитый писатель, несмотря на все свои аргументы против существования торгового баланса, тем не менее признает нечто, что он называет балансом между потреблением и производством наций, но что при ближайшем рассмотрении оказывается не чем иным, как нашим действительным торговым балансом. Нация, вывоз и ввоз которой находятся в достаточном равновесии, может быть уверена, что она (что касается ее национальной торговли) не будет потреблять ценностей значительно больше, чем производит; между тем как нация, которая в течение целого ряда лет, как, например, в последнее время Северная Америка, ввозит иностранных мануфактурных изделий гораздо больше, чем вывозит ценностей собственного земледельческого производства, может быть уверена, что по отношению к международной торговле она потребляет значительно большее количество иностранных ценностей, чем производит туземных. На что же другое, как не на это, указывали кризисы во Франции (в 1788-1789 годах), в России (в 1820-1821 годах) и Северной Америке (в 1833 году)?
В заключение этой главы мы позволим себе предложить несколько вопросов тем, которые относят все учение о торговом балансе к области устаревших сказок:
Почему это постоянно неблагоприятный баланс в тех странах, к невыгоде которых он клонится (за исключением колоний), всегда и без исключения сопровождался торговыми кризисами, колебаниями цен, финансовыми затруднениями и общей несостоятельностью как кредитных учреждений, так и отдельных коммерсантов, фабрикантов и заводчиков, а равно и земледельцев?
Почему это в тех странах, которым баланс решительно благоприятствовал, постоянно наблюдались явления противоположного характера и почему торговые кризисы в странах, с которыми эти нации находились в коммерческой связи, оказывали на них лишь быстро проходящее невыгодное влияние?
Почему это с тех пор, как Россия сама удовлетворяет большую часть своих потребностей в предметах фабрично-заводского производства, торговый баланс решительно и настойчиво клонится в ее пользу? Почему с тех пор не слышно об экономических потрясениях в России и почему благосостояние этой империи увеличивается с года на год?95
Почему это в Северо-Американских Штатах подобными причинами были вызваны подобные же следствия?
Почему в Северо-Американских Соединенных Штатах при огромном ввозе фабричных изделий, последовавшем за проведением компромисс-билля, торговый баланс в течение целого ряда лет был так замечательно для них неблагоприятен и почему это явление сопровождалось такими громадными продолжительными потрясениями внутренней национальной экономической жизни? Почему в настоящее время, как мы видим, Соединенные Штаты до того переполнены сырьем всякого рода (каковы хлопок, табак, скот, зерновые хлеба и т. д.), что цены на него всюду упали до половины, и почему, однако, эти Соединенные Штаты не находят возможности восстановить равновесие между ввозом и вывозом, покрыть свой долг Англии и восстановить на прочных основаниях свою систему кредита?
Если не существует торгового баланса, если не придают значения тому, благоприятен он или не благоприятен для нас, если безразлично, велик или незначителен отлив драгоценных металлов за границу, то почему Англия при неурожаях (единственный случай, когда баланс ей не благоприятствует) начинает с беспокойством и содроганием сравнивать вывоз с ввозом? Почему тогда Англия считает каждый унц ввозимого или вывозимого золота или серебра и почему ее национальный банк с таким беспокойством старается воспрепятствовать вывозу благородных металлов и содействовать ввозу? Почему, спрашиваем мы, если торговый баланс является только exploded fallacy (позорная ложь), зачем в такое время нельзя указать ни одной английской газеты, которая не говорила бы об этом, как о самом важном для страны предмете?
Почему в Северной Америке те самые люди, которые до проведения компромисс-билля считали торговый баланс за exploded fallacy, со времени проведения этого билля не перестают говорить об этом exploded fallacy, как о предмете самом важном для страны?
Если сама природа вещей постоянно доставляет каждой стране потребное ей количество благородных металлов, то почему английский банк пытается склонить эту природу вещей в свою пользу ограничением кредита и повышением дисконта и почему американские банки от времени до времени видят себя вынужденными прекратить платежи звонкой монетой до тех пор, пока ввоз и вывоз не достигнут известного равновесия?