Передо мною почти уже готовый к печати новый сборник произведений сибирского баяниста и композитора Александра Александровича Полудницына. Новый и... последний, наверное. Посмертный. Музыкант ушёл из жизни в самом конце 1992 года.
Мне довелось быть соавтором Полудницына в подготовке предыдущего сборника «И жизнь, и песня нераздельны», который появился в свет накануне его шестидесятилетия в 1985 году. Юбилейное это издание несло как бы двойную нагрузку: оно было одновременно приурочено и к 40-летию Победы. В подзаголовке сборника значилось: «Любимые мелодии времён Великой Отечественной войны в обработке для баяна и аккордеона». Разошлось издание мгновенно.
Тогда ещё в различных музыкальных школах и кружках Новосибирска и области насчитывалось официально около 3 тысяч баянистов. А сколько было неучтённых и просто любителей, пытавшихся приобрести сравнительно редко издающиеся песни времён войны? Так или иначе, но той книжечки в 108 страниц в синенькой обложке уже тогда днём с огнём было не сыскать... И вот теперь, семь лет спустя, должна появиться ещё одна. Последняя? Так оно, скорее всего, и будет. Но уже сам факт подготовки этого сборника говорит о том, что всё же, всё же даже в наше смутное, подчас непредсказуемое время, это, скажем так, нужно живым...
Первые встречи у меня, тогда ещё начинающего журналиста, произошли с Полудницыным и его женой Марией Григорьевной в далекие целинные годы на Алтае. В сельских клубах и на полевых станах они были частыми гостями. Незабываемое и благословенное время!.. Помню на двери совхозной конторы одно объявление, написанное от руки: «Сегодня в 10 часов вечера концерт Заслуженного Артиста Сибири Александра Полудницына». А ведь так оно и было на самом деле! Безоговорочно и по праву он уже тогда был и заслуженным, и народным артистом.
Целинная эпопея Александра Александровича — это постоянные творческие встречи с сельскими тружениками, кропотливая работа концертмейстера по классу исполнителей русских народных песен в Барнаульской филармонии. Последнее, кстати, привело к успеху одну из лучших его учениц — Любовь Суханову. Известная в Сибири исполнительница русских песен, она записала их, как и песни своего учителя, на плёнку. Они вошли в золотой фонд Российского радио.
Позже, гораздо позже я спрошу у Полудницына в Новосибирске: «Саша, предположительно, хотя бы, сколько концертов дал ты в первые целинные годы?»
— А кто их считал тогда? Может быть, тысячу, а то и все две...
Он не сидел на месте до последних своих дней. Непоседа, быстрый на подъём, он колесил и колесил по городам и весям области и полюбившемуся ему Алтаю. Тому свидетельство — многочисленные вырезки местных газет, аккуратно собираемые его спутницей жизни Марией Григорьевной. Их — тысячи. Вот всего лишь одно свидетельство газеты «Советская Сибирь»:
"...Пахари, доярки, пастухи вернулись с работы с темнотой. Концерт начался около полуночи... А через два часа после концерта, едва рассвело, из окон районной гостиницы полились звуки баяна. Полудницын репетировал..." Прочитав это, я спросил позже у него: "Помнишь эту заметку?"
— А как же? Помню, начал играть и вдруг почувствовал: в этом месте «Сибирского сказа о Байкале» музыкальную фразу надо перестроить, так сказать, переставить глагол из конца предложения в середину. Пальцами знал, чувствовал уже, как это надо сделать!.. Вернулся с концерта, устал, рубашка мокрая. А не спится.
— В пальцах зуд? — смеюсь я.
— Да ещё какой! Взял баян и... не заметил, как утро подскочило. Помню только: в окно петухи пели. Я их поддразню на инструменте, умолкнут. Слушают. Замолчу — они опять поют. Понимают, значит...
Короткие, рубленые фразы были свойственны манере разговора Полудницына. Он их произносил, а сам словно прислушивался: верная ли тональность взята? А то вдруг остановится посреди разговора, будто проигрывая для себя сказанное, потом дальше поведёт речь. Я ему однажды: «Ты как дипломат. Стараешься ничего лишнего не говорить».
— А зачем? — пробасил он. — Болтунов-то... вон сколько развелось! Плетут, плетут — и на собраниях, и по телевизору. А время-то... Уходит оно. Безвозвратно уходит!
Да, редкой в нашем сегодняшнем дне привычкой обладал Сан Саныч. Умел ценить своё и чужое время. В этом он был весь как сжатая пружина. И методы работы у него были такими же. Не размениваясь на пустяки, он постоянно ставил перед собой только высокие творческие задачи. Помните у Пастернака: "С кем протекли его боренья? С самим собой, с самим собой…"
Из диктофонной записи беседы с профессором Арнольдом Кацем: "Он в работе всегда. Такое служение баяну, искусству вызывают огромное уважение и восхищение даже в среде специалистов. Главное же — это очень хороший, я бы сказал, открытый урок для молодёжи. И в этом значение жизни и творчества Александра Полудницына трудно переоценить".
Что ж, именно такой образ жизни в искусстве выбрал для себя Полудницын и шёл по этому пути до последнего дня вопреки обстоятельствам, вопреки тому, что мешало идти вперёд. Это (конечно же!) не могло не тяготить тех, кто находился рядом с ним постоянно или часто общался, особенно по работе. Но, к чести этого человека, он всегда воевал с поднятым забралом, вооружившись раз и навсегда в богатейшем арсенале русской и зарубежной классики. Во имя искусства, во имя музыки!..
У Фёдора Шаляпина в его воспоминаниях есть прекрасная фраза: «Хорошо пахнет русская песенка-то, ай, как хорошо, да и цвет у неё тёплый, яркий и неувядаемый!»
Искренние эти слова великого русского певца, наверное, мог бы произнести в душе и Полудницын с его трепетным отношением к самобытной русской культурной старине, к её неброской лиричности и мягкой, нежной поэтичности.
Начало начал следует, конечно же, искать в детстве крестьянского мальчишки, в его родной деревне Огнёва Заимка. Чуть всхолмленная равнина с прерывающейся полосой ленточного бора — уникального лесного массива Западной Сибири. На южной грани Черепановского района дорога уходит на Маслянино. Рядом — Алтай, чуть дальше Кузбасс. Салаирский хребет с его ягодниками, орехами и грибами тоже рядом. На исходе лета в этих заповедных местах полным полно людей и машин из ближних и дальних районов Западной Сибири... И почти у самого тракта, мимо не проедешь, стоит деревенька Сашиного детства.
Родился Александр Полудницын 13 апреля 1925 года. По рассказам матери, Евдокии Фроловны, сынишка был озорным, непоседливым, очень любознательным. А лет в пять взял, да и смастерил себе балалайку. Подобрал и дощечки, обтесал их, склеил, достал где-то струны, натянул, подстроил даже их... Играла балалайка! А чуть позже раскошелил отца на настоящий инструмент. С тех пор ни одна гулянка в деревне не обходилась без Полудницына-младшего.
...Беда пришла в дом неожиданно: «золотуха» и следом за нею беспощадная глаукома в один год лишили двенадцатилетнего парнишку зрения. Что тут скажешь? Не было тогда в деревне ни врачей, ни лекарств... А в первый же год войны пришла в дом похоронка. И Евдокия Фроловна решилась: безотцовщина и бедность к хорошему не приведут, надо определять Сашу. Повезла мать сына в Новосибирск, в специальную школу-интернат для незрячих детей.
В новой обстановке переход Саши от детства к отрочеству произошёл стремительно. Переступив порог этой школы, он как бы перешагнул сразу несколько крутых ступенек жизненной лестницы, по которой ему предстояло ещё подниматься и подниматься. Нагоняя упущенное, необходимо было преодолевать его за год-два. Как на фронте. Тот же зачёт... Он выдержал этот темп.
Стоит отметить, что в газетных отчётах разных лет о творческом пути Полудницына как бы сквозной строкой проходит одна и та же мысль: ему повезло с самого начала на наставников и музыкантов старшего поколения, которые приняли большое участие в его судьбе. Естественно, мир не без добрых людей. По натуре добрый и отзывчивый, Полудницын просто не мог не встретить на своём пути людей, подобных себе. Но ведь, как говорится, на бога надейся, а сам не плошай. Воспитание воли — процесс, так сказать, внутренний, благоприобретаемый, зависящий прежде всего от самой личности.
Но на воспитателей Александру Полудницыну действительно везло. В новой обстановке его учили и постель заправлять без единой морщинки, быть всегда опрятным, и улицу переходить без посторонней помощи... Даже в бильярд для правильной ориентации в пространстве учили играть, прививая и другие полезные навыки, чтобы как можно меньше быть зависимым от тех, или иных жизненных обстоятельств.
С большой теплотой вспоминал Полудницын Татьяну Михайловну Маркову и преподавателя музыки Николая Васильевича Лужина — ученика великого русского композитора Рубинштейна. Это с его помощью юный балалаечник переквалифицировался в баяниста, познавая азы классической музыки.
Полуголодные сутки у этих ребят были ёмко заполнены: учёба, специальные уроки, занятия музыкой и... почти ежедневные выступления с концертами на заводах и фабриках, в военных госпиталях. «Седое с детства поколенье», — скажет в те годы поэт Илья Сельвинский.
Через много-много лет, отстоящих от той поры, известнейший актёр театра и кино Зиновий Гердт побывал на концерте приехавшего в Москву на Всемирный форум молодёжи Александра Полудницына. Что-то давно ушедшее промелькнуло в памяти артиста. Он вспомнил военный госпиталь в Новосибирске, себя и таких же тяжелораненых товарищей по палате. И вспомнил ещё, как худенький мальчик играл им на баяне буквально всё, что его просили — и «Синий платочек», и «Землянку», и «Тёмную ночь»...
Гердт в тот раз так и не подошёл к Полудницыну. А ещё через некоторое время, приехав отдыхать на юг, он опять очутился на выступлении Полудницына. Услышав его «Сибирские проводы» (на фронт), он сказал: "Да, это тот самый мальчик из госпиталя. Я не ошибся..."
Именно с тех военных лет, на границе отрочества и юности, началась концертная деятельность заслуженного музыканта. Продолжая учиться и выступать, он вместе со своими товарищами впитывал в себя то полезное, что мог дать в те годы Новосибирск театральный и музыкальный. Город в военные годы стал, как известно, временным пристанищем многих представителей искусства, даже целых коллективов. За два сезона Полудницын не пропустил почти ни одного концерта Ленинградской филармонии под управлением Евгения Мравинского и лекции — беседы блистательного Соллертинского, раскрывавшего сибирякам могучее воздействие искусства на души людей. А спектакли Ленинградского театра драмы им. Пушкина? А буквально потрясшая юного Полудницына Кармен на сцене только что открывшегося оперного театра в исполнении Лидии Мясниковой?..
— Это было что-то необыкновенное! — вспоминая о той поре, каждый раз восторгался Полудницын.
Но вот позади специальная школа-десятилетка. И снова Черепановский район. Здесь начинался Новосибирский кукольный театр. Здесь впервые Александр Полудницын стал писать музыку к спектаклям — и не только детским. В репертуаре театра были и Островский, и Чехов.
— Театр всё время проводил на колёсах, — улыбается Полудницын, — вернее, декорации, которые возили на волах. А мы, в основном пятнадцати-шестнадцатилетние парни и девчата, месили грязь пешком.
...Музыка, музыка... Торжественные звуки органа неожиданно сменяются игривым голосом фагота, в него вплетается концертино. Короткая пауза — и характерный перебор баяна. И снова органная музыка Баха. Она плывёт по лестничным пролётам Всесоюзного дома звукозаписи.
Облокотившись на перила, Иван Семёнович Козловский внимательно и в то же время чуть недоверчиво прислушивается. Народный артист — частый гость в этом храме звуков. Он знает: органа здесь нет. Откуда же тогда он появился? И потом, почему в его непередаваемое звучание вкрадывается баян? Странно...
Иван Семёнович долго и внимательно рассматривал необычный инструмент. Так вот оно что! И орган, и фагот, и флейта, и кларнет — всё в одном баяне.
- Инструментик-то, поди, дорогонько обошёлся? — спрашивает Козловский, приглядываясь к сибирскому баянисту.
— Да, считай, без штанов остался! — напрямую, как всегда, "рубит" Александр Александрович.
Козловский смеётся. Ему нравится новый знакомый. Он даже предлагает ему деньги взаймы.
— Да перебьёмся! — басит Полудницын.
— Тогда поиграйте ещё что-нибудь,— просит Козловский.
Инженеры и техники хватаются за голову: у них все записи рассчитаны по минутам... Да куда там! Иван Семёнович уже подпевает "Калинушку". Знаменитому певцу так нравится звучание этого баяна и тонкая игра сибиряка, что он тут же даёт знак режиссёру и техникам: "Записывайте!"
Именно в тот день на Всесоюзном радио появились записи удмуртских народных песен и русской «Калинушки» в исполнении Козловского под аккомпанимент Полудницына.
Прошло три десятилетия. А записи эти, вошедшие в золотой фонд отечественного радио, неизменно повторяются по просьбам радиослушателей. Через несколько лет после того Полудницыну предложили записаться для американских радиослушателей. С тех пор, какие б ни дули политические ветры, свыше 70 радиостанций Америки и Канады вновь и вновь несут в эфир русские и сибирские наигрыши в исполнении замечательного баяниста.
Пропаганде русских народных песен Полудницын отдал всего себя — и огромный опыт свой, и лирический дар, и жар души. Сюда словно в окончательную переплавку и литье пошли его слуховая изощрённость, виртуозная техника, но прежде всего — острое чувство родной истории, его Сибири, его России.
Вот что писали в своей книге «Рассказы о русских народных инструментах» Ю.Васильев и А.Широков: "Некоторые баянисты сочетают свою исполнительскую деятельность с собиранием фольклора. Один из таких уникальных собирателей и исполнителей — сибирский баянист Александр Полудницын. Мы спросили его, каким образом ему удалось собрать такой репертуар. Баянист обстоятельно и не спеша ответил: "Вот, например, приезжаю я в Омск, старинный сибирский город. Даю концерт, а потом еду в область, в сёла... В любом месте всегда найдутся любители старинной песни... Я их внимательно слушаю... В Иркутской области, к примеру, совершенно своеобразный стиль песен и мелодии иные, на Алтае совсем другое. Так и складывается у меня редкий репертуар".
Сидя однажды в непогодье на берегу Иртыша, Полудницын «подслушал» в рокоте волн будущее вступление к его "Музыкальной зарисовке о Ермаке" — то, что ему упорно не давалось уже много лет... Там же в новой интерпретации родилась у него старинная народная песня "Скакал казак через долину".
В Иркутске на основе народной частушки "Иркутяночка" была сделана известная сейчас широкому кругу профессиональных и самодеятельных исполнителей "Сибирская проходочка", а чуть позже — "Забайкальский перепляс".
На Алтае, в Шипуновском районе, музыкант услышал в колхозе им.Гринько местные частушки, которые вошли потом в его "Сибирские припевки". Темы, собранные в различных районах края, были объединены Полудницыным в его "Алтайских страданиях".
Полудницын как музыкант действительно сформировался в истинно русских традициях. Видение больших, широких просторов — сродни душе русского человека, привыкшего к размаху, главное же оно сродни его великой стране с её вольными песнями, зовущими в необъятные дали.
Вместе со своим верным другом, женой и помощницей Марией Григорьевной, которая долгое время была ведущей его концертов и пела русские народные песни, он изъездил тысячи городов и весей страны. Их как самых дорогих гостей принимали в своих домах знаменитые певцы, музыканты, актёры.
Мария Григорьевна рассказывала, как однажды они задержались в Москве. Пришлось встречать новый год в гостинице. Около часа ночи вдруг раздался телефонный звонок. Знакомый, чуть с хрипотцой голос:
— Эх вы, сибиряки, заточили себя в такой вечер в номере! Приезжайте ко мне, жду! Пусть Саша захватит баян.
— А кто это? — спросил у жены Полудницын.
— Лидия Андреевна Русланова.
— Поехали!
...Она встретила их в прихожей. По-прежнему статная,красивая,величественная.
-Здравствуй, мать русской песни! — нашла нужные слова Мария Григорьевна соответственно торжеству этого вечера.
Они расцеловались, прошли в зал. Там много гостей. Среди них маршал бронетанковых войск Михаил Ефимович Катуков, генералы, артисты. Около четырёх часов ночи заехал на несколько минут поздравить любимую певицу маршал Георгий Константинович Жуков... А по квартире плыли звуки баяна. Русланова пела под аккомпанемент Полудницына. Потом всплакнула:
— Где же ты был раньше, Саша? Господи, как ты слышишь музыку! Чудо ты юдо сибирское!..
Почти те же слова произнесла и Людмила Зыкина, но несколькими годами позже, впервые встретившись с Полудницыным в Новосибирске. Они потом ещё много раз виделись у неё дома, в Москве.
Музыка... Встречи... Популярнейший артист театра и кино Николай Гриценко, ныне покойный, к сожалению... Евгений Мравинский, Натан Рахлин, Самуил Самосуд. Тончайшие знатоки музыки, они помогали — светила с мировыми именами! — выявлять Полудницыну почти незаметные, но очень важные нюансы в произведениях великих мастеров прошлого.
Особняком стоит встреча с профессором Московской консерватории, известнейшим органистом Леонидом Ройзманом. Вместе с женой Полудницыну удалось однажды попасть на его органный концерт в зале им.Чайковского. Впечатление от концерта было огромное. И они отважились пройти за кулисы. Ройзман сразу же выделил их из толпы столичных поклонников, подошёл, познакомился, долго расспрашивал. Назначил встречу на следующий день в консерватории и подарил редчайший, существующий в нашей стране лишь в двух экземплярах клавир произведений старинных французских композиторов (второй находится в библиотеке им.Ленина).
— Многие из этих произведений вошли потом в мою программу классической музыки, — рассказывал Полудницын.
Были и другие многочисленные встречи. Всех просто не перечесть. Но все они, складываясь в яркую мозаику взаимного обогащения и духовного совершенства, оставляли глубокие следы в жизни... Главным же в этих обстоятельствах надо было уметь оставаться самим собой. Испытание славой — не для слабых. Лев Толстой говорил, что "писатель должен всегда чуть-чуть недоедать". Это относится, наверное, к любому художнику-творцу. К чести Полудницына, он умел держать себя "на диете": срабатывала крестьянская закваска. Он оставался простым и доступным.
А мне подумалось вот ещё о чём. Один Мастер делает для другого уникальный инструмент. Другой Маэстро дарит Мастеру редчайший клавир, отрывая от себя самое сокровенное. Почему? Да потому, наверное, что добрая душа Мастера слышит другую, родственную себе добрую душу. И это отличное человеческое качество в числе многих других, не менее важных, позволяет обмениваться людям самым главным, чему каждый из них посвятил всю свою жизнь.
Я не музыковед, в моей профессии другое важно — человековедение. Поэтому я постарался донести до читателя основные вехи биографии заслуженного артиста России, а не разбор его манеры исполнения в целом и отдельных произведений в частности. Оставим это специалистам.
Меня больше интересовал, например, такой вопрос: а сыграла ли хоть какую-то роль преемственность в том, что Полудницын появился на смену известному сибирскому баянисту Ивану Ивановичу Маланину? Помню до сих пор игру этого своеобычного музыканта. Понимаю, что Полудницын превзошёл старого мастера. Но это и естественно, жизнь не стоит на месте... В этой связи интересную мысль высказал композитор Валентин Левашов. За дословность не ручаюсь, но смысл таков: людям часто кажется, что вот, мол, на смену одному мастеру пришёл другой, подхватил знамя и пошёл, как говорится, дальше. Но за этой внешне традиционной формулировкой кроется гораздо большее. Уже при старом мастере появляются, не всегда внешне заметно, новые преемники. Их силы, а иногда и способности, не столь велики или не успели развиться. Но они, преемники, хорошо чувствуют новое и пытаются в чём-то превзойти мастера. И, главное, их уже не единицы. Они, как маленькие ручейки, пробивают себе русло к большой реке, питая её своими соками. Такова предтеча нового Мастера...
Наверное, нужно сказать ещё о том, что творчество Полудницына, его гражданская позиция ощутимо повлияли на развитие этого вида искусства в Сибири. Только в Новосибирске за последние двадцать лет выросла целая плеяда очень серьёзных крупных баянистов, которые расширяют то дело, которому посвятили свою жизнь Маланин и Полудницын. Отметим рано, к сожалению, ушедшего из жизни Алексея Головню. К большим высотам в своём искусстве подошли Геннадий Черничка, Анатолий Ручин, Геннадий Розанов, Михаил Рейнгардт и другие.
Как видим, те семена, которые были заложены Маланиным и Полудницыным, дали прекрасные всходы.
Один из мудрецов когда-то сказал: "Вечны только любовь и таблица умножения..." Жаль, что в этот ряд нельзя поставить человека, личность. Но она, личность, оставляет после себя наследство. Нам, живущим, остаётся только не разбазарить это наследство, донести его бережно до других поколений.
...Недавно в Новосибирском театре музыкальной комедии чествовали заслуженную артистку России Александру Михайловну Ладыженскую. Хожу по фойе, вглядываюсь в фотографии артистов ныне здравствующих. И с сожалением пришлось отметить, что здесь «избавились» от портретов тех, кто стоял у основания театра. Что ж, никто не призывает историю любить. Но знать её, бережно хранить — необходимость, свойственная цивилизованному обществу. Не будем говорить о духовности вообще, о душевности и т.д. Оставим это на совести коллектива и его руководителей.
Очень и очень хотелось бы надеяться, что в большом, разномастном коллективе Новосибирской филармонии постараются никогда не забывать тех, вместе с которыми росли авторитет и слава этой большой исполнительской организации.