Русская религиозная и философская мысль давно уже определили судьбу русских как народа, удерживающего мир от торжества “тайны беззакония”, а потому переваривающего в себе все локальные “апокалипсисы”. Именно поэтому русские видение истории – трагический оптимизм, в котором присутствует понимание неизбежности локальных поражений и уверенность в финальной победе Христа в Своем Пришествии. От этого и традиционный образ русского человека как воина и пахаря, на котором “вся тяга земная”.
Путь России, как его видел Г.П.Федотов, - не латинство, не басурманство, а эллинство: «Наш дикий черенок привит к стволу христианского человечества именно в греческой ветви его, и это не может быть незначащей случайностью». «Именно в Греции и больше нигде связываются в узел все пути мира. Рим — ее младший брат и духовный сын, ей обязанный лучшим в себе. Восток и на заре, и на закате его истории — и в Микенах, а в Византии — обогащает своей глубиной и остротой ее безукоризненную мерность, залог православия. Чем дальше, тем больше мы открываем в эллинизме даров Востока. Нам не страшен ни Восток, ни Запад. Весь мир обещан нам по праву, нет истины, нет красоты, которой бы не нашлось места во вселенском храме. Но каждому камню укажет место и меру тот зодчий, который подвесил в небе «на золотых цепях» купол святой Софии».
Россия соединила в себе (точнее, обязана соединить, исполняя свою историческую миссию) проект римской имперской государственности и проект мировой эллинической культуры, которые в иных местах существовали порознь. В русской истории и русском правящем сословии отразилось величие Рима – наше преемство не только от Византии. Рим вознесся над профанной историей – войнами полисов, размытостью этических принципов, поверхностной логике событий. Рим вознесся над всем этим в своем государственном смысле, уступив в художественных достоинствах греческой культуре, но не потеряв ее. Без Рима древнегреческая культура осталась бы археологическим достоянием потомков, Иерусалим - историческим захолустьем, и даже Египет был бы затянут песками истории. Рим связал прошлое с современностью единым смыслом, открывшимся во всем великолепии в Византии и переданном по наследству Москве.
Древность русского рода объясняет и оправдывает русский мессианизм, который есть смысл русской истории. По мнению Бердяева «мессианизм есть основная тема истории — истинный или ложный мессианизм, открытый или прикрытый. Вся трагедия истории связана с действенностью мессианской идеи, с постоянным двоением ее в человеческом сознании». Ложные толкования русского мессианизма, разумеется, должны преодолеваться, истинные – собираться и складываться в концепцию, порождающую русскую национальную мифологию.
Смысл современной русской истории отражен в мысли Н.Я.Данилевского: «Прогресс состоит не в том, чтобы все шли в одном направлении, а в том, чтобы все поле, составляющее поприще исторической деятельности, исходить в разных направлениях». Россия исходила это поле вдоль и поперек, найдя для себя и других впечатляющие исторические уроки. Проблема состоит в том, чтобы усвоить эти уроки.
Вероятно главный урок русской истории – трагедия утраты русскими собственного государства, своей веры и непрерывности своей истории. Последние сто лет – это история отпадения русских от понимания задач государства, от православной веры и памяти предков, история трагических последствий этого отпадения и их осознания.
Смута в русском духе произошла от увлечения европейскими идеями Просвещения, либерализма и гуманизма. Внесенные на русскую почву они дали ядовитые плоды – денационализированную разночинскую интеллигенцию, породившую марксистские кружки и чудище большевизма.
Большевики не только столкнули русских между собой в гражданской войне, не только уничтожили цвет нации - ведущие сословия, но и смутили русское самосознание интернационализмом. В результате страна была перепахана этническими границами, по которым и была расчленена в 1991. К власти прорвались русские нигилисты, китайские добровольцы, еврейские “образованцы”, латышские стрелки и сонмище прочих участников вселенского интернационала оторвавшихся от собственной культуры.
Русской идее глубоко противен всякий интернационализм. Свое вселенское служение Россия обретает как самобытная страна и уникальное государство – империя, соединяющая многие народы под водительством русских. Утверждение Достоевского о “всечеловечности” русских к интернационализму не имеет никакого отношения. В “Дневнике писателя” Достоевский недвусмысленно дает понять, что всечеловечность – это власть русских. На этом стояли все русские философы XX века – от К.Леонтьева и С.Булгакова до Г.Федотова и И.Ильина, для которых государственное измерение русской идеи всегда означало русское лидерство, выверенное не по крови, а по духу.
Большевики осуществили разрыв русской истории изуверской ритуальной казнью Николая II, его семьи и верных слуг. Растоптать русскую историю, русское понимание государства как Большой Семьи и понимание роли Самодержца как отца для своих подданных, заставить видеть в истории только кипение масс, движимых собственным эгоцентризмом, лишить русских понимания Отечества – вот цель, которую ставили перед собой разорители Русской Земли. Они многого достигли, пока сами не легли под поднятый ими же топор. И Россия возродилась как советская империя – без русского национального начала, но с властью, знающей ценность суверенитета и готовой биться за него.
Теоретическим «достижением» большевиков, предопределившим болезни не только советского периода, но и современные, стало уничтожение такого понятия, как «великоросс». В результате смешались понятия об этнической и национальной природе русских. Оказалось, что малороссы и белорусы – уже не русские. До сих пор мы не можем восстановить нормального понимания того, что русские – это нация, состоящая из трех основных русских этносов (великороссы, малороссы и белорусы), ряда малых этносов (русины, поморы и др.), а также из обрусевших представителей иных этносов.
Спасением России от погибели в мировой революции и мировой войне стал приход на смену большевикам когорты сталинских «меченосцев», искрошившей прежний интернационал, но оставивших многое из прежних догматов большевизма – прежде всего, его нерусскую сущность, его изобретение «новой общности», «нового человека», его бюрократический характер в управлении. Только в годину испытаний Великой Отечественной войны на словах Сталин вспомнил русских полководцев. Празднуя Победу он поднял тост за великий русский народ. Русскими жизнями в мире и войне оплачивался авантюризм и некомпетентность советской номенклатуры. Мы должны помнить это, склоняя головы перед военным подвигом русского солдата, гражданским подвигом русского ученого и инженера, трудовым подвигом русского рабочего и крестьянина. Русский гений в послевоенные годы обеспечил технологический прорыв СССР и его ведущую роль в мировых событиях. Но советская антинациональная бюрократия выхолостила этот успех, надорвала силы русских, опоила русских лицемерием застойных лет и породила «демократическую революцию» и стремительное разрушение русского исторического и хозяйственного достояния, сохранившегося под спудом советской власти.
Утрата Традиции не может не ощущаться как конец Истории. Тому, кто осознает опасность гибели своего народа и своего государства продолжение истории без них теряет всякий смысл. Россия не раз походила к краю пропасти, ощущая всем своим существом возможность небытия. Обращение к опыту преодоления Смут, отражения самых страшных нашествий дает нам силы верить, что история России не исчерпана.
Ответственный гражданин не может не понимать, что государства и цивилизации смертны точно так же, как и люди. Поэтому признаки упадка государства – бесспорный сигнал опасности. Сравнивая нынешнее положение России с тяжкими периодами ее истории, мы надеемся, что Россия спасется, как это не раз бывало. Но не стоит ли при этом не уповать на стойкость русского народа, а взять опыт истории как прямую рекомендацию для сегодняшнего дня? Увы, на такой шаг ни власть, ни общество сегодня не могут решиться.
Проще всего объяснить упадок государственности как следствие упадка нравственности. Такое объяснение истинно, но очень опасно остановиться на нем, не проявив понимания того, откуда берутся нравственные нормы и как они воплощаются в хозяйственных и общественных институтах. «Общечеловеческие», как будто исходно существующие нормы жизни – это выдумка. Таковых никогда не существовало. Нравственность всегда соответствует Традиции, устоявшимся, а иногда вводимым самыми жесткими мерами, правилам. Традиции государственного управления представляют собой совокупность проверенных рецептов, которые необходимы для жизни данного государства и наиболее эффективны именно для него.
Переживая эпоху «реформизма» - нигилистического отношения к государственной Традиции, мы проводим опасный эксперимент, дав убаюкать себя сказками о перспективах «модернизации» - якобы, стоит только отбросить все традиционное, и условия жизни тут же изменятся к лучшему. Как это всегда бывает в истории, результат оказался обратным.
Особенное положение России сегодня – это присутствие в глобализированном мире, который не просто отрекается от национальных традиций, но и стремится уничтожить государство – дом, где традиция может быть восстановлена, сохранена и защищена. Разгосударствление мира выдается за его освобождение. Эта концепция – всего лишь иная интерпретация прежних идей о «конце истории», объявивших о том, что поиски правильного устройства человеческого общества завершены и нашли совершенную форму в западном либеральном государстве. В нем же, как полагают либеральные теоретики, только и можно спастись от смешения с дикарями, отразив их набег в «столкновении цивилизаций» и устроив жизнь «золотого миллиарда» - полноценного общества среди неполноценного человечества.
В рамках этой концепции традиционное государство с его национальной культурой и собственным историческим опытом считается уходящей сущностью, поскольку стирание границ между народами кажется либералам естественным и гуманным. Вместе с тем, выгода от неуклонной деградации национальных суверенитетов распределяется далеко неравномерно в грядущем «мировом государстве». В нем уже наметились иные границы, которые имеют не только пространственное, но и национальное выражение.
Русские вряд ли смогут согласиться отдать свое историческое достояние в руки невесть откуда взявшихся ценителей, которые выберут из него что-то по своим критериям, а остальное отбросят. Обменять место для избранных в «золотом миллиарде» в обмен на отказ от собственной истории и культуры для нас дело невозможное. Наша Традиция сообщает нам совершенно другую миссию – миссию «удерживающего» от вселенского хаоса. То есть, русское дело состоит как раз в обратном – в сопротивлении глобальному культурному и политическому выравниванию мира, в сохранении собственной самобытности, не отгороженной от остального мира, но и не растворенной в нем. Русская вселенскость и православная соборность подготавливается русской самобытностью, в которой вечные ценности отражены в частных, национальных. Обустраивая в опоре на эти ценности ядро русской цивилизации, мы можем разворачивать и собственный политический проект как образец возрождения Традиции.
При этом Традиция не должна истолковываться исключительно как культурное явление – только как хранитель заветов умерших цивилизаций. Традиционализм – это внутреннее направление мировоззренческого служения Традиции. В политическом «срезе» мировоззрения возникает национальная форма консерватизма внешняя форма мировоззрения.
Православные прекрасно знают, что ценности современной либеральной демократии идут вразрез с нашей традицией. Напротив, идея Царства, православной монархии, идея симфонии Церкви и Государства более всего отражены в христианском мировоззрении. В этом смысле Традиция в современной России может проявляться только как реакция – системно выстроенный ответ на революционные мутации социума. Истинная традиция противостоит не только социальной революции, но и социальному модернизму.
Чтобы иметь перспективу установления в России традиционной государственности – пусть не впрямую монархии, но строя, основанного на монархических принципах – следует понять паразитическую сущность как либерализма, так и социализма, возвышающихся только за счет низложения традиционных форм жизни и подрыва государственного могущества.
Для русского интеллекта всегда было непросто объяснить и взвесить сочетание самобытности и вселенскости русского народа, а для государственных мужей – уберечь страну от уклонений либо от вселенского, либо от родного. Проблемы мировоззрения всегда вращались вокруг неоднозначной идеи «народа» и «народности». Между тем, идея народа всегда и всюду является заведомо незрелой, покуда он воспринимается как этнографический субстрат, оформленный государством. Зрелое содержание идеи народа состоит в представлении о родовой солидарности и священной родовой истории, которая может быть сохранена от разрывов только под сенью Церкви – в общине «народа Божиего», где народ вызревает в нацию - сверхродовое единство в культе и культуре.
Русский национализм имеет следствием русское национальное государство, но не замкнутое в себе и враждебное другим народам, а открытое имперскому строительству. В русской православной империи Россия обустраивается для русских, но не только для них. Имперский противовес узкоэтническому национализму и вселенский противовес православной веры, смиряющий заносчивость элит, создают национал-имперский синтез, когда обустройство России для русских становится одновременно обустройством России и для других коренных народов.
Имперская константа в русской идеологии важна тем, что дает священству и церковному народу то поприще, на котором невозможно впасть в «протестантизацию» и утратить размах русской духовной миссии. Теократический характер идеи Империи содержательно наполняет Государство, обогащает его смыслами, восстанавливает центростремительные процессы, собирает Русь после очередной Смуты и дает силы для нового геополитического и мировоззренческого наступления, реванша русской государственности.
В этом видении пути от либеральной демократии к русской Империи обозначается политический проект возрождения исторической России, отличный от прочих имперских проектов (прежде всего – от проекта «либеральной империи» США). Имперский проект для России – это одновременно и возвращение к своей миссии, и шанс для человечества не допустить «конца истории», измельчания политики до ничтожных дрязг и мышиной возни частных эгоизмов. Православная Империя – это универсалистский проект, противостоящий глобализму, глобальной Антиимперии, нивелирующей все культурные различия и стирающей все традиции.
Для условий современности самая напряженная идея русского бытия – идея воссоединения. Воссоединение территориальное – как политическая задача, воссоединение истории – как нравственная задача. Внутреннее воссоединение – как преодоление «титульного» федерализма, внешнее воссоединение – как возвращение в единое государство Российской Федерации, Белоруссии, Украины и Казахстана, а затем и других самостийных частей прежней русской Империи.
Воссоединение России в любых его формах – это путь из Смуты, возвращение исторически обусловленных рубежей русского мира, возрождение русской цивилизации как явления, определяющего судьбы человечества.
Ужаснувшись масштабам утрат для Русской цивилизации, мы не должны впадать в пессимизм, ибо у русской истории есть и оптимистическое прочтение, а значит – оптимистическое продолжение. Оно - в возрождении традиций православной веры, имперской государственности и национальной самобытности.
Русским нет смысла выдумывать свою историю. Она насыщена до предела, она выверена русской исторической наукой в предшествующие периоды и полностью готова для современного осмысления. Главное, чтобы русские историки, мыслители, образованные слои общества видели бы правду на стороне монархии в феврале 1917, на стороне советской армии в Великую Отечественную войну, на стороне СССР во время Беловежья, на стороне защитников Конституции в октябре 1993, на стороне российской армии в Чеченской войне.
Судьба России на переломе. В будущем веке Россия может быть только русской (русским национальным государством, преемницей исторических форм общежития и права Российской Империи, русского самодержавия) или ее не будет вообще.
А.Н. Савельев