В конце 1950-х — начале 1960-х гг. советское общество трансформировалось из преимущественно аграрного с преобладанием сельского образа жизни в преимущественно урбанизированное и индустриальное общество. О переходе СССР в завершающую стадию модернизации свидетельствовала также его успешная международная интеграция в рамках Совета экономической взаимопомощи[i]. Советскую модернизацию нельзя трактовать как линейное движение в сторону западных институтов и ценностей. Особенность исторического типа советской модернизации заключается в том, что последствием перехода от традиционности к современности была не демократия, которая в западных теориях рассматривалась как феномен, имманентно присущий модернизации[ii], а коммунистическая система ценностей. Советский процесс форсированной модернизации, осуществлявшийся в рамках мобилизационной модели развития экономики, несмотря на присущие ему особенности, в не меньшей мере, чем любой другой «модернизационный маршрут», порождал социальные, экологические, техногенные и другие риски.
Сельское население в СССР доминировало до начала 1960-х гг. По переписи, проведенной 15 января 1959 г., численность населения СССР составила 208,8 млн. чел., из них 100 млн. (48%) проживали в городских поселениях и 108,8 млн. (52%) — в сельских местностях. На 1 января 1961 г. число городских и сельских жителей практически сравнялось. Перепись, проведенная 15 января 1970 г., зафиксировала в СССР 241,7 млн. жителей, в том числе городских — 136 млн. (56%) и сельских — 105,7 млн. (44%)[iii]. Таким образом, все население СССР увеличилось за 11 лет на 15,8%, городское — на 36%. Если в 1959 г. городское население преобладало только в РСФСР, Латвийской и Эстонской республиках, то в 1970 г. уже в восьми союзных республиках численность городских жителей превышала 50%. Из 15 союзных республик преимущественно аграрными оставались Белорусская, Узбекская, Грузинская, Молдавская, Киргизская, Таджикская и Туркменская республики. В Азербайджане и Литве к началу 1970-х гг. городское население составляло 50% в общей численности населения этих республик[iv]. Происходившие изменения свидетельствовали о включении в процессы модернизации новых территорий и, соответственно, о расширении географии социальных рисков.
Городское население увеличивалось не столько за счет естественного прироста, сколько в результате интенсивного притока сельских жителей и преобразования сельских населенных пунктов в городские. В миграционные потоки были вовлечены преимущественно молодые, трудоспособные слои сельского населения. За период с 1960 по 1965 г. население сельской местности в возрасте от 17 до 29 лет сократилось более чем на шесть миллионов человек. По словам Л. И. Брежнева, это привело к тому, что «во многих колхозах и совхозах стало невозможно подобрать кадры для работы на тракторах и сельхозмашинах»[v].
В города и промышленные центры вчерашние колхозники попадали, в основном, благодаря так называемому оргнабору[vi]. Поскольку большинство из них не имели производственных специальностей, они занимали, как правило, рабочие места с тяжелыми, вредными для здоровья и вообще малопривлекательными условиями труда. Численность вспомогательных рабочих в промышленности СССР, занятых преимущественно ручным, а также тяжелым физическим трудом, в абсолютных значениях увеличивалась вплоть до начала 1970-х гг., а их удельный вес в общем количестве промышленных рабочих сокращался во второй половине 1960-х гг. менее чем на один процент в год. По собственному признанию Брежнева, это была «серьезная социальная проблема»[vii].
В условиях подготовки экономической реформы Центральное статистическое управление при Совете Министров СССР (ЦСУ СССР) провело 2 августа 1965 г. массовый учет вспомогательных рабочих в промышленности. Учет проводился по профессиям на предприятиях с общей численностью рабочих около 20 млн. человек, что составляло 90% всех рабочих промышленности. Из этого числа рабочих более 10,5 млн. человек являлись основными производственными рабочими и свыше 9 млн. (46,5%) — вспомогательными рабочим. Во многих отраслях производства численность вспомогательных рабочих значительно превышала число основных производственных кадров[viii].
Общая среднегодовая численность рабочих и служащих в промышленности составляла в 1965 г. 27 млн. человек, в том числе рабочих — 22,2 млн. человек[ix]. В СССР в середине 1960-х гг. действовали такие промышленные гиганты, как Горьковский автомобильный завод (71 тыс. рабочих), Магнитогорский металлургический комбинат (40 тыс. рабочих), Автомобильный завод имени Лихачева (47 тыс. рабочих), Кузнецкий металлургический комбинат (30 тыс. рабочих), Волгоградский тракторный завод (22 тыс. рабочих) и сотни других во всех регионах страны. Все они были обследованы 2 августа 1965 г. ЦСУ СССР.
Результаты статистического учета показали, что из 20 млн. учтенных рабочих промышленности более 8 млн. человек (40,9%) выполняли работу вручную (без использования машин и механизмов), из них 4,3 млн. рабочих (53,8%) являлись вспомогательными рабочими[x]. В общей численности промышленных рабочих доля рабочих, занятых ручным трудом, составляла 36%. Наиболее высокой доля ручного труда была в машиностроении и металлообработке, в легкой и пищевой промышленности, в стекольном и фарфорово-фаянсовом производстве, а также в промышленности строительных материалов. В числе рабочих, выполнявших все виды работ вручную, без использования каких-либо машин и механизмов, доля вспомогательных рабочих в названных отраслях промышленности составляла 55-70%. Значительная часть вспомогательных рабочих была занята погрузочно-разгрузочными работами и транспортировкой грузов. По мнению начальника ЦСУ СССР В. Н. Старовского, большая численность и высокий процент вспомогательных рабочих в промышленности определялись в основном низким уровнем механизации и организации вспомогательных работ. Наличие большого количества рабочих, занятых ручным трудом, свидетельствовало о существенных недостатках в технологии производства и организации труда на производстве[xi].
Именно эти факторы в значительной мере сдерживали рост производительности труда. Руководители предприятий, зная свое больное место, стремились принять заниженные планы по росту производительности труда. Так, например, в 1971 г. при годовом задании повысить производительность труда в промышленности в целом на 5,9% предприятия планировали рост производительности труда в среднем на уровне 4%. Среднегодовые темпы роста производительности труда в каждом пятилетии были несколько ниже, чем в предыдущем: в 1951 — 1955 гг. производительность труда в среднем за год увеличивалась на 8,3%, в 1956 — 1960 гг. — на 6,5%, в 1961 — 1965 гг. — на 4,6%. При этом в 1964 г. прирост производительности труда в промышленности составил 3,3%[xii].
При утверждении государственного бюджета на 1964 г. прибыль государственных предприятий и организаций была определена в размере 36,6 млрд. руб., в основном, по промышленности. В итоге и этот уменьшенный план прибыли в целом по народному хозяйству был выполнен лишь на 98%. В плане на 1964 г. 5010 предприятий, или 13% всех промышленных предприятий, имели статус планово-убыточных, им заранее планировался убыток в сумме 2,8 млрд. руб. Фактически, по результатам года, убыточными оказались 6092 предприятия, они допустили убыток в размере 3,2 млрд. руб. В 1964 г. не выполнили план по финансовым показателям (по прибыли) 25% промышленных предприятий, 73% совхозов, 43% торговых организаций, 41% строительных организаций и т. д.[xiii] Ситуация в экономике свидетельствовала о заметном снижении эффективности общественного производства.
В 1965 г. сентябрьский пленум ЦК КПСС принял решение об изменении системы планирования с целью усиления экономического стимулирования промышленного производства. До начала хозяйственной реформы предприятиям утверждались четыре плановых показателя по труду: производительность труда, численность работников, средняя заработная плата и фонд заработной платы. Пленум предложил утверждать «сверху» только один показатель по труду — фонд заработной платы, все остальное предприятия должны были планировать сами[xiv]. Отмена заданий по росту производительности труда не принесла ожидаемого результата. В 1966 г. производительности труда выросла на 5%, в 1967 г.[xv] — на 7,3%, в 1968 г. темпы роста вновь снизились до 5%, а в 1969 г. упали до 4,4%[xvi].
В качестве одной из важнейших причин снижения в конце 1960-х гг. темпов роста производительности труда в промышленности и строительстве заместитель председателя Совета Министров СССР, председатель Госплана СССР Н. К. Байбаков называл «систематическое невыполнение планов внедрения в народное хозяйство достижений науки и техники». По его сведениям, планы внедрения новой техники и технологий выполнялись в среднем на 75-80 %[xvii]. Не отрицая и не умаляя успехов, достигнутых в экономике страны за годы проведения хозяйственной реформы, Байбаков справедливо заметил, что «результаты нашей хозяйственной деятельности могли бы быть более значительными, если бы мы полнее выявляли и использовали имеющиеся резервы, больше уделяли внимания техническому прогрессу, вводили в действие в строго установленные сроки новые производственные мощности и лучше их использовали, более экономно расходовали материальные, трудовые и финансовые ресурсы»[xviii].
Для создания качественно более высокой и сложной экономической системы, отвечающей вызовам современности, требовалось, в первую очередь, значительно повысить эффективность общественного производства. В секретном докладе Л. И. Брежнева на пленуме ЦК КПСС 15 декабря 1969 г. основная задача перспективного развития советской экономики была сформулирована так: «Добиться резкого (примерно в 2 — 2,5 раза) повышения эффективности использования имеющихся трудовых и материальных ресурсов, а также новых накоплений. Другого пути у нас нет»[xix]. Пытаясь остановить снижение темпов экономического роста, высшее партийное руководство приняло на ноябрьском пленуме ЦК КПСС 1971 г. решение вновь ежегодно устанавливать министерствам и предприятиям плановые задания по росту производительности труда. Решение пленума Брежнев аргументировал тем, что производительность труда — «это главный источник накопления средств для выполнения огромной социальной программы и дальнейшего развития экономики»[xx].
Серьезной проблемой для мобилизационной модели развития советской экономики были вопросы организации и нормирования труда. Получившие в СССР широкое распространение опытно-статистические методы нормирования труда затрудняли проведение организационно-технических мероприятий, обеспечивающих рост производительности труда. Опытно-статистические нормы выработки устанавливались на основе личного опыта нормировщика, исходящего из статистических отчетных данных о фактических затратах времени на выполнение аналогичных работ в предшествующий период. Эти нормы вводились без критического анализа трудового и технологического процесса, без всестороннего учета производственных возможностей и резервов. По сути, опытно-статистические нормы выработки отражали «вчерашний день» предприятия. Они фиксировали ранее достигнутый уровень производительности труда, не стимулировали борьбу с простоями и нерациональными затратами, сдерживали темпы роста производительности труда, удлиняли сроки освоения новых технологий и производственных мощностей предприятия. Как правило, опытно-статистические нормы выработки оказывались заниженными и вследствие этого легко перевыполнялись.
Проиллюстрируем процесс определения опытно-статистических норм рассказом Н. С. Хрущева. Выступая 20 сентября 1962 г. на заседании Президиума ЦК КПСС по вопросу об улучшении партийного руководства промышленностью и сельским хозяйством, Хрущев, в свойственной ему манере апеллировать к своему богатому жизненному опыту, рассказал характерный случай:
«У меня в памяти остался пример из моей практики работы секретарем райкома. Пересматривались нормы в кузнице, я зашел туда, смотрю — старый кузнец, я подошел к горну, а кузнец мне и говорит: ”что ко мне девочку прислали?”
Когда эта девочка пришла, кузнец делал несложные детали — скобы для изоляторов. Девочка смотрит, он заложил прут, нагрел, вытащил, она засекла время, потом делит, уменьшает — вот и норма. И она ушла.
Он мне потом сам рассказывает: ”слушай, я что дурак? Она пришла, а я не такой огонь развел в горне и один прутик положил, она замерила и ушла, определив мне норму. А когда она ушла, я вот какой огонь на горне развел и туда не один прутик, а тридцать прутиков положил. Я не дурак, чтобы молоточком выстукивать. У меня приспособление лежит, я загибаю, и потом приводной молот открыл. Вот твоя и нормировка”»[xxi].
С резкой критикой сложившейся практики нормирования труда выступил в 1956 г. председатель Совета Министров СССР Н. А. Булганин. «Разве можно назвать нормальным такое положение, при котором существующие нормы выработки, даже при наличии крупных недостатков в организации труда и значительных потерь рабочего времени, выполняются на многих машиностроительных заводах на 180-200 процентов и более, а задания по росту производительности труда при этом часто не выполняются?» — возмущался председатель правительства и приводил пример: на Минском станкостроительном заводе нормы выработки были выполнены в среднем на 200%, а план по производительности труда только на 97%. Применение заниженных норм выработки и значительное их перевыполнение создавало на предприятиях видимость благополучия. По мнению Булганина, «нормы выработки определялись не достигнутым уровнем техники и организации труда, а стремлением подогнать их под определенный уровень заработной платы»[xxii].
Такая политика уступок текущим материальным запросам рабочих противоречила экономическим интересам государства. Проверки, проводимые Госбанком СССР, ежегодно фиксировали перерасход фондов заработной платы в среднем на 1,5-3% по отношению к утвержденному фонду заработной платы. В отчете Планово-экономического управления Госбанка СССР за 1958 г. сообщалось: «Предприятия угольной промышленности выплачивают крупные суммы премий за перевыполнение планов добычи угля при наличии сверхплановой численности рабочих и невыполнения ими заданий по производительности труда». Так, по сравнению с 1956 г. в целом по угольной промышленности производительность труда выросла на 0,7%, а средняя заработная плата рабочих увеличилась на 13,8%[xxiii].
В качестве одной из главных причин перерасхода фондов заработной платы Госбанк называл применение большого количества заниженных норм выработки. Например, на Балашихинском машиностроительном заводе Московского совнархоза, допустившем значительный перерасход фонда заработной платы, в 1958 г. действовали свыше 81 000 норм выработки, из них 57 000, или 70,4%, были опытно-статистическими. На этом заводе план по росту производительности труда в отдельные периоды выполнялся на 40-60%, а по выплате средней заработной платы — на 105-110%. На Коломенском заводе текстильного машиностроения Московского совнархоза действовали 20 285 норм выработки, из них опытно-статистические составляли 87,7%. Этот завод также не скупился на премии, несмотря на то, что ни производственная программа, ни задания по росту производительности труда не были выполнены. У взятых для проверки методом случайной выборки 30 рабочих нормы выполнялись на 263-420%, и месячный заработок достигал 219,7 руб. Анализируя сложившуюся практику нормирования труда, руководство Планово-экономического управления Госбанка пришло к однозначному выводу: «Применение заниженных норм выработки привело к значительному их перевыполнению и росту средней заработной платы»[xxiv].
Опытно-статистические нормы, как не отвечающие требованиям современного производства, должны были планомерно заменяться технически обоснованными нормами выработки. Рабочие реагировали на повышение норм выработки весьма болезненно, поскольку подвергались социальному риску частичной утраты заработной платы. По словам Хрущева, это был «вопрос жизни для каждого рабочего»[xxv]. Решение этого вопроса требовало большой разъяснительной работы со стороны администрации предприятий, всестороннего обсуждения с участием профсоюзов и самих рабочих, объективности, справедливости и технического обоснования.
Повышение норм выработки, так же как и повышение розничных цен на продукты питания, порождало социальный протест в различных формах. Так, например, повышение норм выработки в декабре 1961 г. на ткацкой фабрике в г. Гори (Грузия) сопровождалось забастовкой рабочих. Летом 1962 г. короткую забастовку протеста против новых норм выработки провели водители треста по добыче алмазов «Якуталмаз» в г. Мирном[xxvi]. В обоих случаях социальные конфликты были устранены без применения насилия против рабочих.
Наиболее острой формой социального протеста стали массовые выступления рабочих в Новочеркасске в июне 1962 г. Эпицентром «злосчастного дела» (определение Хрущева) был Новочеркасский электровозостроительный завод. Это предприятие формально считалось передовым и вполне благополучным, на самом деле оно было одним из самых технически отсталых в городе. На заводе была высокой доля ручного труда, во многих цехах преобладал тяжелый физический труд, вследствие этого зарплата у большинства рабочих была низкой. В начале 1962 г. администрация завода начала пересматривать нормы выработки. Это привело к тому, что у некоторых категорий рабочих заработная плата понизилась почти на 30%. Поскольку пересмотр норм выработки проводился в течение февраля — апреля, то к лету рабочие уже успели получить пониженную зарплату, чем были весьма озабочены и недовольны[xxvii]. А 1 июня 1962 г. газета «Правда» опубликовала обращение ЦК КПСС и Совета Министров СССР, в котором сообщалось о повышении закупочных цен на продукцию животноводства с целью оказания помощи колхозам и совхозам и о повышении на 25-30% розничных цен на мясо, масло и яйца, а также разъяснялись причины этой вынужденной меры.
Под давлением этих совпавших по времени рискогенных обстоятельств, а также ряда других причин (отсутствие охраны труда на предприятиях, хронический продовольственный кризис, грубость и бюрократическое бездушие администрации) рабочие Новочеркасска решились на крайние формы социального протеста. 1 июня в городе начались массовые забастовки, демонстрации протеста, волнения, беспорядки, которые по распоряжению высшего руководства страны были жестоко подавлены войсками с применением огнестрельного оружия[xxviii]. Хрущев усматривал основной источник социального конфликта в Новочеркасске именно в том, что недальновидная администрация («дурашливый директор») «приурочила пересмотр норм к повышению цен на мясо»[xxix].
10 июня 1962 г. секретарь ЦК КПСС по оборонным вопросам Ф. Р. Козлов, непосредственный организатор вооруженного подавления выступлений рабочих, проинформировал Президиум ЦК КПСС о событиях в Новочеркасске. Реакция высших партийных иерархов зафиксирована в трех строчках черновой протокольной записи заседания: «Хорошо провели акцию. Другого выхода у нас не было. Большинство поддерживает»[xxx].
Проблема организации и нормирования труда не теряла своей актуальности и в последующие годы, однако администрация предприятий стала подходить к решению этого вопроса весьма осторожно. Удельный вес технически обоснованных норм в производстве увеличивался очень медленно. В 1961 г. в целом по промышленности опытно-статистические нормы выработки составляли 48,6%, а в 1965 г. — 43,1% к общему количеству действовавших норм. По данным Госбанка СССР, в машиностроении темпы прироста производительности труда в 1964 г. снизились до 5,2% против 7,4% за 1961 г., а среднее выполнение норм выработки увеличилось с 126,5% до 134,9%. Количество рабочих, выполнявших за смену полторы-две и более норм выработки, увеличилось в полтора раза, следовательно, опять вставал вопрос о сверхплановых расходах на выплату заработной платы. «Перерасходы фондов заработной платы, — сообщал в конце декабря 1965 г. в ЦК КПСС председатель правления Госбанка СССР А. А. Посконов, — в основном обусловлены серьезными недостатками в организации производства и труда, в частности, неудовлетворительным состоянием технического нормирования, большими потерями рабочего времени, широким применением сверхурочных работ, непроизводительными доплатами к заработной плате рабочих»[xxxi].
Задачи повышения эффективности производства в СССР требовали планомерной работы на предприятиях по замене опытно-статистических норм более прогрессивными технически обоснованными нормами. В целях создания материальной заинтересованности рабочих в переходе на технически обоснованные нормы в условиях экономической реформы стало применяться премирование за выполнение и перевыполнение этих норм, а также другие виды материального стимулирования, например, повышение до 20% расценок при работе по технически обоснованным нормам[xxxii].
Модернизация советской экономики вызвала бурное развитие ряда отраслей промышленности, в том числе химической, нефтедобывающей, газовой и некоторых других, которые в большом количестве порождали риски, связанные с утратой здоровья, потерей трудоспособности, а для семей — с утратой источника доходов в случае потери кормильца. В международном масштабе разработкой и осуществлением программ в области улучшений условий труда и производственной среды, техники безопасности и гигиены труда, охраны и восстановления окружающей среды занималась Международная организация труда (МОТ). В период сталинизма СССР находился в острой конфронтации с этой старейшей и ведущей международной организацией. Десталинизация открыла новые возможности для международного сотрудничества, в том числе и в рамках МОТ.
25 октября 1957 г. Совет Министров СССР специальным постановлением признал целесообразным вступление Советского Союза в члены МОТ. Рассмотрение советского заявления по этому вопросу было назначено на 9-10 ноября 1959 г. До этого срока требовалось представить в МОТ все статистические данные о численности занятых и объеме выпуска продукции в соответствующих отраслях промышленности. Проблема возникла с химической промышленностью, так как данные о численности занятых в этой отрасли никогда не публиковались, хотя и не были включены в перечень секретных документов. По особому разрешению ЦК КПСС Комитет по труду и заработной плате сообщил необходимые сведения в МОТ. На 1 января 1959 г. в химической промышленности были заняты 563 тыс. рабочих. Для сравнения: в угольной промышленности численность рабочих составляла 1061 тыс. чел., в черной металлургии — 675 тыс., в машиностроении и металлообработке — 4935 тыс., в нефтяной — 136 тыс.[xxxiii]
Вопросы техники безопасности и охраны труда традиционно находились в ведении профессиональных союзов. Однако реальным решением этих вопросов зачастую приходилось заниматься партийным органам, поскольку профсоюзы не обладали необходимым влиянием, чтобы преодолеть административные барьеры. Характерным примером может служить коллективное обращение в ЦК КПСС группы рабочих (87 чел.) засекреченного химического предприятия, расположенного в Горьковской области. «Условия нашего труда являются исключительно вредными, — писали рабочие. — Иногда приходится работать в противогазе целыми сменами. Загазованность производственных помещений достигает громадных размеров. Да и само по себе сырье — хлор, хлорбензол и полихлорвиниловая смола оказывают вредное влияние на здоровье человека, а спецпитания до сего времени мы не получаем. По этому вопросу мы десятки раз обращались к руководству цеха, предприятия, в заводской комитет, ”а воз и ныне там”. Такое же ненормальное явление у нас и со спецодеждой»[xxxiv]. Только после обращения в высшую партийную инстанцию законные требования рабочих были удовлетворены.
Жалобы на плохие условия труда приходили от рабочих многих отраслей промышленности. Рабочие литейного цеха одного из Харьковских заводов писали в ЦК КПСС: «Люди работают в газу, вентиляции нет, рабочие сами открывают ворота и окна. В связи с этим рабочие часто болеют. За последние два месяца в цехе произошло 20 травматических случаев с рабочими. Спецпитания рабочие не получают». Рабочий Московского автозавода жаловался в партийные органы, что «дирекция завода серьезно не занимается вопросами техники безопасности, на заводе много несчастных случаев и увечий, растет инвалидность»[xxxv].
Весьма показательно и то, что с жалобами в высшую партийную инстанцию были вынуждены обращаться не только рабочие, но и руководители профсоюзных организаций. Так, председатель Ивановского областного профессионального совета Цветков докладывал в ЦК КПСС о недостаточном выделении для рабочих спецодежды и спецобуви, в результате чего образовалась большая задолженность. «Не получая своевременно по положенной норме спецодежду и спецобувь, рабочие выражают крайнее недовольство и зачастую отказываются выполнять работу», — говорилось в письме профсоюзного руководителя. По его мнению, недостаток средств индивидуальной защиты был прямой причиной роста производственного травматизма[xxxvi].
Неблагоприятные условия труда, нарушения техники безопасности и охраны труда явились одной из причин массового протеста рабочих в Новочеркасске. По информации заместителя председателя Комитета государственной безопасности П. И. Ивашутина, еще до того, как начались городские волнения, на Новочеркасском электровозостроительном заводе «уже имели место факты, когда некоторые рабочие кузово-сборочного цеха приходили на завод, но в течение трех дней не приступали к работе, требуя от дирекции улучшения условий труда. <…> Из-за плохой техники безопасности на заводе были случаи отравления 200 рабочих в обмоточно-изоляционном цехе»[xxxvii].
В целях снижения производственных рисков и оздоровления условий труда Совет Министров СССР и ВЦСПС приняли 23 января 1962 г. постановление «О мерах по дальнейшему улучшению охраны труда на предприятиях и стройках». Документ содержал критику в адрес хозяйственных руководителей, которые «не проявляют еще должной заботы о создании безопасных условий труда и нормальной санитарно-гигиенической обстановки на производстве, не принимают мер к ликвидации запыленности и загазованности производственных помещений»[xxxviii]. В документе была намечена социальная программа мер по устранению недостатков в области охраны труда рабочих и служащих. В частности, предлагалось повсеместно организовать изучение правил и норм техники безопасности, проводить практические занятия с показом безопасных методов труда, укомплектовать штаты работников по технике безопасности квалифицированными специалистами и многое другое. Планировался также широкий круг мероприятий по пропаганде техники безопасности. Аналогичные постановления принимались и в последующие годы. Все это было, безусловно, важно и нужно, но недостаточно эффективно.
Уровень производственного травматизма в стране оставался по-прежнему высоким. По данным ЦСУ РСФСР, в 1966 г. в Российской Федерации пострадали от производственных травм во всех отраслях народного хозяйства 632,5 тыс. чел., что было на 7%, или на 44,4 тыс., меньше, чем в 1965 г., когда жертвами производственного травматизма стали 676,9 тыс. чел. В среднем на 1000 работающих приходилось в 1966 г. 19 пострадавших против 21 чел. в 1965 г. В отдельных отраслях народного хозяйства на одну тысячу работающих приходилось до 46 чел., пострадавших от производственных травм.
В 1966 г. из общего числа пострадавших в результате несчастных случаев, связанных с производством, 5 744 чел. (0,9%) умерли (в 1965 г. от производственных травм скончались 6 044 чел.), а 21,3 тыс. чел. (3,4%) были признаны инвалидами. Почти 70% из числа тех, кого в результате врачебно-трудовой экспертизы признали инвалидами, — это люди в возрасте до 45 лет, из которых 25% в возрасте до 29 лет. Инвалидность I и II группы, то есть группы с высокой степенью утраты трудоспособности, получили более чем 10 тысяч пострадавших (49% от числа признанных инвалидами).
Наиболее тяжелый травматизм наблюдался в нефтедобывающей промышленности, геологии, газовой промышленности, цветной металлургии и химической промышленности. Повышенный травматизм отмечался также при выполнении монтажных и строительных работ. В отдельных отраслях был зафиксирован рост числа смертельных случаев.
Вследствие производственного травматизма в 1966 г. в народном хозяйстве было потеряно 12,2 млн. человеко-дней[xxxix], в том числе в промышленности — 6,8 млн. человеко-дней, в сельском хозяйстве — 2,6 млн., в строительстве — 1,1 млн. человеко-дней.
Подробный анализ причин производственного травматизма позволил начальнику ЦСУ РСФСР Б. Т. Колпакову сделать вывод: подавляющее большинство работников пострадали из-за несоблюдения норм и правил техники безопасности[xl].
Наряду с экономическими потерями из-за неудовлетворительных условий труда, производственного травматизма и профессиональных заболеваний государство имело большие социальные издержки, связанные с выплатой пособий по временной нетрудоспособности, пенсий по инвалидности и по случаю потери кормильца. Это побуждало государство ежегодно выделять значительные, хотя и явно недостаточные, средства на проведение работ по охране труда, в 1965 — 1966 гг. на эти цели было затрачено более одного миллиарда рублей[xli].
Урбанизация и индустриализация оказали заметное влияние на демографические процессы в советском обществе. Рождаемость городского населения оказалась под воздействием таких важнейших социально-экономических факторов, как повышение культурно-образовательного уровня, способствовавшего росту занятости женщин в общественном производстве, активное участие их в общественной жизни, и все это в условиях недостаточной обеспеченности детскими учреждениями и предприятиями бытового обслуживания. На уровень рождаемости оказывали влияние также доступность контрацептивных средств и разрешение или запрещение абортов.
Численность женщин (рабочих и служащих), занятых в народном хозяйстве, систематически увеличивалась. По переписи 1959 г. в городах насчитывалось 20,9 млн. женщин, занятых в народном хозяйстве в качестве рабочих и служащих, (в 1939 г. таких женщин было только 9,2 млн.). Согласно статистическим данным, рождаемость у городских женщин, занятых в народном хозяйстве, была на 15% ниже, чем у неработающих женщин из семей рабочих и служащих[xlii].
По мере роста занятости женщин в народном хозяйстве увеличивалась, в частности, потребность в устройстве детей в дошкольные учреждения, но эта потребность хронически не удовлетворялась. В результате рождения ребенка и ухода за ним многие семьи оказывались в ситуации социального риска, поскольку резко повышалась вероятность наступления материальной необеспеченности вследствие утраты заработка или трудового дохода одного из членов семьи по объективным, социально значимым причинам. В ситуации социального риска такого рода наиболее часто оказывалась молодежь, уехавшая в отдаленные районы страны на строительство новых народнохозяйственных объектов. Весьма типичную картину нарисовал в своем выступлении на ноябрьском пленуме ЦК КПСС в 1962 г. первый секретарь ЦК ВЛКСМ С. П. Павлов:
«Братская ГЭС — одна из первых строек, куда в 1956 году по призыву партии направилась молодежь. Сейчас на месте непроходимой, дремучей тайги вырос город с населением более 90 тысяч человек. В основном это молодежь. Многие молодые люди обзавелись семьями, навсегда поселились в Сибири. В Братске одна за другой вступают в строй турбины, и каждую неделю появляются на свет божий 40, а то и 50 ребятишек. Братск занимает одно из первых мест в мире по количеству регистрируемых браков. Но понятно, что у этих молодых людей жизнь начинается в трудных условиях: нет родственников, которые бы ухаживали за детьми, некому готовить пищу, стирать белье, ходить за покупками. В то же время в Братске детских садов в 5 раз меньше, чем по нормам обычного города. Из-за недостатка детских учреждений молодые матери вынуждены бросать работу»[xliii].
В 1965 г. в городах на учете в органах здравоохранения состояли по неполным данным 547,7 тыс. детей, которые не могли быть приняты в детские ясли из-за отсутствия мест. На начало 1966 г. в городских поселениях было 15,7 млн. детей дошкольного возраста (от 0 до 6 лет), а в детских садах и яслях находилось только 6,2 млн. детей. Эти цифры свидетельствовали о явной недостаточности мест в садах и яслях. Трудности с устройством детей в дошкольные учреждения были одной из причин роста числа абортов. За десять лет число абортов в городских поселениях увеличилось более чем в три раза. В 1955 г. было сделано 2,2 млн. абортов, в 1960 г. — 5,5 млн. и в 1965 г. — 6,8 млн. абортов[xliv]. Городская семья не стремилась стать многодетной.
В 1965 г. рождаемость в СССР уменьшилась по сравнению с 1950 г. на 31%. Особенно значительно понизилась рождаемость в городах и поселках городского типа. Во второй половине 1950-х гг. рождаемость городского населения держалась примерно на одном уровне (22-22,5 родившихся на 1000 чел. населения). В 1961 г. по сравнению с 1960 г. рождаемость понизилась на 3,6%, а в последующие годы она ежегодно уменьшалась на 6-7%. В 1966 г. статистика зафиксировала 16,2 родившихся и 6,7 умерших на 1000 чел. городского населения[xlv]. Снижение рождаемости наблюдалось и в сельской местности, но в меньшей степени.
Несмотря на то, что естественный прирост городского населения (разность между числом родившихся и числом умерших) не являлся низким (9,5 чел. на 1000 населения), существовавший в городах в середине 1960-х гг. уровень рождаемости не обеспечивал воспроизводства городского населения в будущем. В некоторых республиках (в Латвии и Эстонии) естественный прирост населения был еще ниже. Что касается населения СССР в целом, то воспроизводство населения полностью обеспечивалось за счет рождаемости в сельской местности, а также за счет высокой рождаемости в республиках Средней Азии, Казахстана и Закавказья.
Смертность городского населения в СССР была на 16% ниже, чем сельского населения. Заметно ниже была детская смертность и смертность взрослого населения до 45 лет. Что касается возрастных групп старше 45 лет, то их смертность в городах была выше, чем в сельской местности. Основными причинами смерти городского населения в 1965 г. были болезни сердечно-сосудистой системы, второе место по величине смертности занимали рак и другие злокачественные новообразования, третье — несчастные случаи, травмы и отравления, четвертое — болезни органов дыхания[xlvi].
Социальные риски, связанные с утратой здоровья, порождала не только производственная, но и окружающая среда промышленных центров. Серьезной проблемой для многих вновь осваиваемых регионов было отсутствие удовлетворительного водоснабжения. «Вот уже 10 лет руководители нашего города обещают построить водопровод, но мы этому не верим, — писали в коллективной жалобе в ЦК КПСС рабочие шахтеры г. Ленинска-Кузнецка Кемеровской области. — Самый тяжелый вопрос для города — это вода. Вот уже полмесяца из колонок и кранов в квартирах течет одна грязь, и так каждый год. В городе есть родничок, так возле него круглые сутки очередь в несколько раз больше, чем за мясом и мылом. Если бы Вам послать эту воду, какую нам приходится пить, Вы бы ужаснулись. Конечно, наше руководство может не чувствовать этого — им подвезут хорошей воды. Не может быть, чтобы мы, давая тысячи тонн угля, не имели права пить хорошую воду»[xlvii].
Все модернизационные проекты советского государства имели, как правило, низкие экологические стандарты. Непрерывная интенсификация и расширение масштабов хозяйственной деятельности наносили серьезный ущерб окружающей природной среде и обостряли экологические проблемы. В наибольшей мере от деятельности промышленных предприятий и городских систем жизнеобеспечения страдали водоемы: большие и малые реки, прибрежные воды морей, подземные воды.
Согласно Основам водного законодательства СССР, охрану поверхностных и подземных вод должны были осуществлять предприятия, организации и учреждения, деятельность которых оказывала влияние на состояние водных ресурсов. Эти производственные объекты были обязаны проводить мероприятия, обеспечивающие охрану водного пространства от загрязнения, засорения и истощения, а также принимать меры для улучшения его состояния. Государственный контроль над использованием и охраной водных ресурсов осуществляли исполкомы местных Советов. Нарушители водного законодательства подлежали административной ответственности. Однако штрафные санкции мало способствовали достижению экологического благополучия. Как верно подметил Хрущев, «при существующих порядках, когда предприятия, загрязняющие водоемы, уплачивают штрафы, идущие в бюджет местных советов, последние нередко заинтересованы больше в штрафах, чем в охране водоемов от загрязнения»[xlviii].
Самыми сильными источниками загрязнения водоемов являлись промышленные сточные воды предприятий нефтеперерабатывающей, нефтехимической, химической, целлюлозно-бумажной, металлургической, легкой и пищевой промышленности, а также сточные воды городских канализаций. Интенсивность использования водных ресурсов непрерывно возрастала за счет увеличения масштабов производства и выпуска новых видов продукции. Состояние многих рек, в том числе и многоводных, уже в 1960-е гг. вызывало в обществе серьезную тревогу: весьма сильно были загрязнены реки в центральных областях Европейской части СССР, на Украине, в Казахстане; значительно загрязненными были прибрежные воды Балтийского, Черного, Каспийского и других морей. Не редкими были случаи загрязнения подземных вод.
По сведениям Министерства здравоохранения СССР, более половины предприятий Министерства химической промышленности СССР не имели очистных сооружений, а действовавшие очистные сооружения в большинстве случаев работали с низкой эффективностью. Вследствие несовершенства технологических схем многие предприятия сбрасывали в открытые водоемы неочищенные промышленные стоки, а с ними большое количество сырья и ценных отходов, тем самым одновременно наносился огромный ущерб природной среде и народному хозяйству.
При расследовании причин экологических катастроф (например, случай массовой гибели рыбы в р. Урал в зимний период 1967 г.) выявлялись факты преступного отношения руководителей ряда предприятий и хозяйственных организаций к выполнению норм и предписаний по охране водных ресурсов. В результате экологических преступлений руководителей промышленных предприятий Оренбургской области р. Урал, которая с древних времен активно использовалась как источник рыболовства, к концу 1960-х гг., по мнению Министерства здравоохранения СССР, стала утрачивать в пределах Оренбургской и Уральской областей свое актуальное значение для рыбного промысла и питьевого снабжения[xlix].
Строительство очистительных сооружений на большинстве предприятий страны велось крайне неудовлетворительно. Выделяемые на эти цели капиталовложения были недостаточны и использовались не полностью. Так, например, выделенные в 1966 г. на строительство очистительных сооружений ассигнования были освоены в среднем на 66%, поскольку проектная документация не была подготовлена к назначенному сроку. В соответствии с постановлением Совета Министров РСФСР от 31 декабря 1964 г. «О мерах по прекращению загрязнения неочищенными сточными водами рек Волги и Дона в районе города Волгограда» сооружения биологической очистки сточных вод следовало ввести в эксплуатацию в 1967 г. Однако до конца этого года проектные материалы на эти сооружения были разработаны не полностью[l].
Министерство здравоохранения СССР неоднократно докладывало Совету Министров СССР о неудовлетворительном санитарном состоянии водоемов и о необходимости проведения соответствующих мероприятий по его улучшению. Президиум Совета Министров СССР рассмотрел летом 1966 г. предложения Министерства здравоохранения и поручил правительственной комиссии подготовить проект решения по данному вопросу. Однако до конца 1967 г. высшие государственные чиновники это поручение не выполнили и проект решения не подготовили. Экология не являлась приоритетной сферой деятельности советского руководства.
Несмотря на то, что охрана окружающей природной среды считалась в СССР одной из главных функций государства, советское руководство не могло в силу сложившихся стереотипов хозяйственной деятельности и особенностей советской модели модернизации обеспечить населению необходимый и достаточный уровень экологической безопасности.
В результате трансформационных процессов СССР постепенно превращался в «общество риска». Немецкий социолог Ульрих Бек определял риск «как систематическое взаимодействие общества с угрозами и опасностями, которые порождаются процессом модернизации как таковым»[li]. Проблема формирования действенных механизмов социальной защиты населения от сложных сочетаний социальных, профессиональных и экологических рисков становилась для советского государства все более актуальной.
* Доктор исторических наук, Институт российской истории РАН.
** Работа выполнена при финансовой поддержке РГНФ, проект 10-01-00348а.
[i] О международной интеграции как завершающей стадии модернизации см.: Comparative Modernization: A Reader. Ed. by C. E. Black. N. Y., London, 1976. P.8.
[ii] Побережников И. В. Модернизация: теоретико-методологические подходы // Экономическая история. Обозрение / Под ред. Л. И. Бородкина. Вып. 8. М., 2002. С.155.
[iii] Народное хозяйство СССР в 1975 г. Статистический ежегодник. М., 1976. С.7.
[iv] Народное хозяйство СССР в 1970 г. Статистический ежегодник. М., 1971. С.10,11.
[v] Российский государственный архив новейшей истории (далее: РГАНИ) Ф.2. Оп.1. Д.767. Л.60,61.
[vi] Общегражданские паспорта колхозники начали получать только с 1976 г. Ранее для получения паспорта требовалось разрешение правления колхоза и, конечно, председателя. Как правило, паспорт выдавался в связи с отъездом из колхоза, а поскольку колхозное руководство не было заинтересовано в отливе трудоспособного населения, то всячески препятствовало колхозникам в получении паспортов, без которых в городе было трудно устроиться.
[vii] РГАНИ. Ф.2. Оп.3. Д.248. Л.9,10.
[viii] РГАНИ. Ф.5. Оп.20. Д.230. Л.32 34,36.
[ix] Народное хозяйство СССР в 1965 г. Статистический ежегодник. М., 1966. С.140.
[x] РГАНИ. Ф.5. Оп.20. Д.230. Л.35.
[xi] Там же. Л. 35, 36, 39.
[xii] РГАНИ. Ф.2. Оп.1. Д.805. Л.3,27об; Ф.5. Оп 20. Д.226. Л.55.
[xiii] РГАНИ. Ф.5. Оп.20. Д.226. Л.87,88.
[xiv] РГАНИ. Ф.2. Оп.1. Д.805. Л.6об.
[xv] 1967 г. — год 50-летия Октябрьской революции, такие события традиционно сопровождались повышением производственной активности трудящихся за счет мобилизующих мероприятий (социалистические соревнования, повышенные обязательства, встречные планы и др.), которые организовывались партийными, профсоюзными и комсомольскими организациями.
[xvi] РГАНИ. Ф.2. Оп.3. Д.44. Л.49; Д.146. Л.6; Д.168. Л.13.
[xvii] Там же. Д.168. Л.10.
[xviii] Там же. Л.9.
[xix] Там же. Л.42.
[xx] Там же. Д.248. Л.9.
[xxi] Президиум ЦК КПСС. 1954 — 1964. Т.1. Черновые протокольные записи заседаний. Стенограммы. М., 2003. С.582.
[xxii] РГАНИ. Ф.1. Оп.2. Д.9. Л.64.
[xxiii] РГАНИ. Ф.5. Оп.20. Д.179. Л.9,11,14.
[xxiv] Там же. Л.16,17.
[xxv] Президиум ЦК КПСС. 1954 — 1964. Т. 1. Черновые протокольные записи заседаний. Стенограммы. С.581.
[xxvi] «Объединяйтесь вокруг Христа — большевики повысили цены» // Неизвестная Россия. ХХ век. Книга третья / Составители В. А. Козлов, С. М. Завьялов. М., 1993. С.146.
[xxvii] Козлов В. А. Массовые беспорядки в СССР при Хрущеве и Брежневе (1953 — начало 1980-х гг.). Новосибирск, 1999. С.306.
[xxviii] Жертвами Новочеркасской трагедии стали более сотни человек: примерно 23 человека погибли, 93 рабочих были приговорены судами к различным мерам наказания, в том числе 7 осужденных были расстреляны (Новочеркасская трагедия. 1962 // Исторический архив. 1993. № 1. С.110-143; № 4. С.143-177).
[xxix] Президиум ЦК КПСС. 1954 — 1964. Т.1. Черновые протокольные записи заседаний. Стенограммы. С.581.
[xxx] Там же. С.568.
[xxxi] РГАНИ. Ф.5. Оп.20. Д.229. Л.28.
[xxxii] Большая советская энциклопедия. М., 1974. Т.18. С.124.
[xxxiii] РГАНИ. Ф.5. Оп.20. Д.190. Л.128,129.
[xxxiv] Там же. Оп.30 Д.186. Л.6,8.
[xxxv] Там же. Л.4,6.
[xxxvi] Там же. Л.7.
[xxxvii] Цит. по: Козлов В. А. Массовые беспорядки в СССР при Хрущеве и Брежневе (1953 — начало 1980-х гг.). С.306.
[xxxviii] Справочник партийного работника. Выпуск четвертый. М., 1963. С.375.
[xxxix] Человеко-день — единица учета рабочего времени. Отработанным человеко-днем считается явка рабочего на работу независимо от числа отработанных им в этот день часов.
[xl] РГАНИ. Ф.5. Оп.59. Д.50. Л.89-99.
[xli] Там же. Л.94.
[xlii] Там же. Оп. 58. Д. 41. Л. 181.
[xliii] Пленум ЦК КПСС. 19 — 23 ноября 1962 года. Стенографический отчет. М., 1963. С.364.
[xliv] РГАНИ. Ф.5. Оп.58. Д.41. Л.181,182.
[xlv] Там же. Л.176,177.
[xlvi] Там же. Л.182.
[xlvii] РГАНИ. Ф.5. Оп.30. Д.186. Л.6.
[xlviii] РГАНИ. Ф.1. Оп.3. Д.4. Л.211.
[xlix] РГАНИ. Ф.5. Оп.59. Д.50. Л.265,266.
[l] Там же. Л.268,269.