В последние годы в распоряжении исследователей оказался значительный комплекс архивных документов, ранее находившихся на секретном хранении. Они позволяют объективно рассмотреть многие исторические проблемы, в том числе и отношения между рабочими и властью. Благодаря начавшейся работе уже изданы первые монографии[i] и сборники документов[ii] о рабочем движении, в которых анализируются идеологические мифы и стереотипы, созданные участниками событий и более поздними интерпретаторами.
В современных условиях изучение забастовочного движения, активно развернувшегося в годы нэпа, и тесно связанная с ним история советских профсоюзов приобретают наряду с научным и практическое значение. Эта ретроспектива показывает, как власть в условиях экономического кризиса искала баланс между соблюдением своих социальных деклараций и скудными материальными ресурсами. «В возможный период ослабления пролетарской диктатуры профсоюзам придется заслонить собою советское государство, принять, быть может, на себя все удары, которые направлены по его адресу. Мы сейчас видим на практике, какую огромную работу в деле защиты Советской власти от взрывов отчаяния проделывают профсоюзы», — писал о значении профсоюзов в это время один из партийных руководителей [iii].
Находясь в гуще повседневных проблем, профсоюзы должны были первыми реагировать на возникавшие недовольства и находить компромисс между властью и рабочими. В то же время именно в профсоюзной среде проходили многочисленные дискуссии, в которых профсоюзные лидеры высказывали свое мнение, не совпадавшее с партийными установками.
Главная задача, которую партия поставила с переходом к нэпу перед профсоюзами, заключалась в посредничестве между рабочими и государством в разрешении конфликтных ситуаций. Прежде всего, они должны были своевременно устранять «поводы к конфликтам», тем самым, как декларировалось, защищая интересы рабочих масс. При этом в официальных документах основное внимание уделялось забастовочной борьбе в частном секторе. Объяснение ее причин привычно «укладывалось» в рамки теории классовой борьбы как защита классовых интересов пролетариата. Однако в реальной жизни главной ареной забастовочной борьбы был не малочисленный частный сектор, в котором по уровню заработной платы положение рабочих даже отличалось в лучшую сторону, а государственный. Так, по официальным данным на пике забастовочной борьбы в 1923 г. в СССР из 444 забастовок 357 прошло на госпредприятиях. А в относительно спокойном 1928 г. из 90 забастовок 70 было в госсекторе[iv].
Причины массовых конфликтов коренились в тяжелом состоянии экономики, в том числе в кризисе финансовой системы, управленческих ошибках и в конечном итоге выражались в постоянных задержках заработной платы. В партийных же документах системные причины подменялись отдельными недоработками и политическими клише. Реакцию власти на массовые протесты рабочих политические оппоненты большевизма остроумно сравнивали с обнаружением таракана в щах.
Впервые проблема забастовочного движения открыто обсуждалась на XI съезде партии весной 1922 г. В резолюции съезда «Роль и задачи профсоюзов в условиях новой экономической политики» было впервые официально признано право рабочих на забастовку, правда, безоговорочно только для рабочих частных предприятий. Причинами забастовок в госсекторе могли быть «неправильные действия хозяйственных органов, отсталость известных рабочих групп, провокационная работа контрреволюционных элементов или, наконец, непредусмотрительность самих профорганизаций»[v]. Предупреждение конфликтов на госпредприятиях предлагалось считать мерилом правильности и успешности работы профорганов, свидетельством их близости к массам. При этом констатировалось противоречивое положение профсоюзов. С одной стороны, главными методами работы провозглашались убеждение и воспитание, с другой, как участники госвласти они должны были применять и меры принуждения.
В условиях массовых рабочих протестов на профсоюзы возлагалась задача — ввести стихийные проявления недовольства в рамки установленной процедуры разрешения конфликта, не допуская остановки работы. Только при этом условии профсоюзы брали на себя ведение переговоров. Если же рабочие не шли на компромисс и настаивали на удовлетворении всех выдвинутых требований, то профсоюзная организация снимала с себя ответственность за последствия забастовки. А на практике еще и активно способствовала ее ликвидации посредством локаутов, передавая информацию о зачинщиках карательным органам и составляя списки на увольнение. Таким образом, реализуя свое «противоречивое положение» в переходе от убеждения к принуждению.
Предварительное обсуждение этой проблемы еще до вынесения на партийный съезд состоялось на V всероссийском съезде союза металлистов в начале марта 1922 г. (см. док. № 1-3). По всей видимости, в основе выбора именно этого профсоюза в качестве дискуссионной площадки лежало несколько причин. Большевики традиционно уделяли особое внимание поддержке рабочих крупных машиностроительных предприятий, входивших в союз металлистов, который к тому же был самым многочисленным. В тоже время металлисты лидировали по количеству забастовок, и представители периферийных профорганов, как тогда говорили «профессионалисты», требовали четких инструкций об отношении к забастовочной борьбе. Свою роль сыграло и стремление ЦК победить «рабочую оппозицию», имевшую большое влияние в союзе металлистов, на ее «собственном поле»[vi].
Как показывают документы, руководство профсоюзами было прекрасно осведомлено о тяжелом положении рабочих и пыталось добиться изменения ситуации, обращаясь в различные ведомства: от ВСНХ и Наркомфина до Совнаркома и ЦК партии. ЦК отраслевых союзов были вынуждены также разрабатывать тактику действий для своих органов по предупреждению конфликтов. Прежде всего, это касалось металлистов и горняков, лидировавших по количеству забастовок. Так, в один из острых периодов с задержкой зарплаты летом 1923 г. бюро комфракции ЦК союза металлистов был подготовлен специальный документ «О тактике» (док. № 8). Однако описанная в нем тактика, заключавшаяся в бесконечных напоминаниях, не могла реально повлиять на хронические задержки зарплаты в условиях экономического коллапса и бюрократизации госаппарата. Материальное положение рабочих было настолько тяжелым, что они не могли ждать и видели только одно действенное средство давления на власть — забастовку. Свое влияние на масштаб протестных настроений оказывал и разрыв между внушаемым пропагандой особым статусом рабочих и их реальным унизительным местом в нэповском обществе (док. № 9).
По признанию самих профорганов в подавляющем большинстве случаев забастовки объявлялись не только без согласования с союзами, но и вопреки их запрету. Сначала они объясняли такое поведение рабочих неумением «отдельных» союзных органов улавливать настроения массы и тем самым предупреждать переход недовольства в острую фазу забастовок[vii]. Но спустя некоторое время место осторожной самокритики заняла одобрительная оценка позиции профсоюзов. Так, в юбилейном издании, подводившем итоги за 10 лет, сообщалось: «Важно отметить, что на государственных предприятиях союзами за весь новый период не было объявлено ни одной забастовки. То, что было — стихийные выступления отдельных групп рабочих на почве несвоевременной выплаты зарплаты или на почве бюрократического дергания рабочих в вопросах о расценках»[viii].
Тем не менее именно в госсекторе происходило подавляющее количество забастовок. Это подтверждают и приведенные в данной публикации документы (док. № 7, 9, 10, 13). В тоже время, зачастую, отстраненная позиция большевистских профсоюзов оставляла поле рабочего движения для других политических сил. Опасность такой ситуации прекрасно осознавалась властью, отсюда и постоянные репрессии против меньшевиков и эсеров и пристальное внимание ГПУ к настроениям в рабочей среде. Однако, как показывали донесения агентуры, влияния на выступления рабочих в подавляющем большинстве случаев эти партии не оказывали. Кроме того, как уже неоднократно отмечалось историками, рабочих не интересовали политические платформы партий, а их отношения к той или иной партии носил по большей части личностный характер[ix]. Тем не менее оппозиция была хорошо осведомлена о протестных выступлениях на предприятиях. Так, настроения, царившие в это время в рабочей среде, переданы в письме рабочего-меньшевика в ЦК РСДРП (док. № 5). А сообщения о забастовках оперативно публиковались в эмигрантской печати. В первую очередь это относится к меньшевистскому журналу «Социалистический вестник» (см. док. № 13). Среди его авторов были и многие деятели профсоюзного движения, оказавшиеся в эмиграции. О том, что в России читали эти публикации не только сотрудники ОГПУ, но и профсоюзные лидеры, свидетельствует публикуемое выступление М. П. Томского на съезде петроградских профсоюзов (док. № 12).
Развитие забастовочного движения находилось в зоне самого пристального внимания высшего партийного руководства, получавшего информацию не только по партийной линии и от ГПУ, но и от профорганов. Доклады о крупных забастовках направлялись членам ЦК и секретарям губкомов. Однако получаемая информация тщательно скрывалась от непосвященных. Эти документы, помимо грифа «совершенно секретно», еще имели приписку: «по прочтении сжечь, о чем составить акт и сообщить в бюро секретариата ЦК». У читателя есть возможность познакомиться с одним из таких «не сожженных» вопреки инструкции документов: докладом о забастовке на Криндачевском руднике в Донбассе в октябре 1923 г. (док. № 10). Она примечательна не только длительностью и большим числом участников. Важная особенность этой забастовки заключалась в том, что ее возглавил председатель местного отделения союза горнорабочих. Это исключительное обстоятельство, тем не менее, не означало, что она проводилась с санкции профсоюза.
В целом публикуемые 13 документов показывают различные стороны жизни рабочих, в том числе и тяжелые бытовые условия, и их взаимоотношения с профсоюзными органами. Однако введение в научный оборот новых источников, как уже отмечалось отечественными и зарубежными историками, требует критического отношения к содержащемуся в них фактическому материалу. В частности, проведенный сравнительный анализ сведений о забастовках в статье Озерецкого в «Социалистическом вестнике» (док. № 13) с данными документов ОГПУ выявил ряд ошибок и неточностей, которые отражены в комментариях к тексту статьи.
Публикуемые документы выявлены в фонде ЦК РКП (б) (ф.17), фонде Ф. Э. Дзержинского (ф.76) Российского государственного архива социально-политической истории, а также в фонде ЦК Всероссийского профессионального союза металлистов (ф. 5469) Государственного архива Российской федерации и в Центральном архиве ФСБ РФ. Большинство из документов публикуется впервые.
Вступительная статья, подготовка текста к публикации и комментарии Л. В. Борисовой.
* Кандидат исторических наук, Институт российской истории РАН.
** Публикация подготовлена в рамках Программы фундаментальных исследований Президиума РАН. Проект «Наследие прошлого и социально-культурные практики современной России».
[i] См.: Борисова Л. В. Военный коммунизм: насилие как элемент хозяйственного механизма. М., 2000; Она же. Трудовые отношения в советской России (1918-1924 гг.). М., 2006. Чураков Д. О. Революция, государство, рабочий протест: Формы, динамика и природа массовых выступлений рабочих в советской России. 1917-1918 годы. М., 2004. Яров С. В. Пролетарий как политик. Политическая психология рабочих Петрограда в 1917-1923 гг. СПб, 1998; Он же. Горожанин как политик. Революция, военный коммунизм и нэп глазами петроградцев. СПб., 1999; и др.
[ii] Трудовые конфликты в советской России 1918-1929 гг.: Сб. статей и док. М., 1998. Питерские рабочие и «диктатура пролетариата», октябрь 1917-1929: Экономические конфликты и политический протест: Сб. док. СПб., 2000. Трудовые конфликты в СССР. 1930-1991: Сб. статей и док. М., 2006. Рабочее оппозиционное движение в большевистской России. 1918 г. Собрание уполномоченных фабрик и заводов. Док. и мат. М., 2006. «Совершенно секретно»: Лубянка — Сталину о положении в стране (1922-1934 гг.). Т.1-10. М., 2001-2007; и др.
[iii] Коммунист. Харьков, 1921. № 6. С.81.
[iv] Профессиональные союзы СССР. 1926-1928. М., 1928. С.358.
[v] Одиннадцатый съезд РКП (б). Стенографический отчет. М., 1961. С.486.
[vi] Подробнее см.: Борисова Л. В. Профсоюзы и власть в России: от борьбы к взаимодействию (конец XIX-первая четверть XX века) // The Soviet and Post-Soviet Review. California, USA, 2007. Vol.34. No.2. P.197-228.
[vii] Отчет ВЦСПС к VI съезду профсоюзов. М., 1924. С.230.
[viii] Гуревич А. И. Десять лет профдвижения СССР. М., 1927. С. 88.
[ix] Яров С. В. Пролетарий как политик. С. 156.