Евреи и власть в годы войны.

Нападение гитлеровской Германии на СССР не стаю для советского руководст­ва стрессом, способным подавить поразившей его политический антисемизм. Даль­нейшее развитие этой «болезни» было лишь на время приторможено. Одним из ос­новных доказательств этого может служить отношение советских властей к Холокосту, историю которого на оккупированной территории СССР нельзя рассматривать в отрыве от тех колоссальных жертв, которые понесли в годы войны русский и дру­гие народы страны, потерявшей в общей сложности свыше 27 млн. человек. Ныне научно доказано, что эти потери, как военнослужащих, так и гражданского населе­ния, были бы меньшими, не будь столь антигуманной социальная природа сталин­ского режима, что проявилось, в частности, в официальном негативном отношении к плененным врагом бойцам и командирам Красной армии и к мирному населе­нию, оставшемуся по тем или иным причинам на захваченных землях. Разумеется, антигуманизм сталинизма сказался и на советских гражданах еврейского происхож­дения. И потому нельзя признать соответствующими действительности утвержде­ния, появившиеся после войны первоначально в заграничных еврейских леволиберальных кругах, а потом и в ряде научных работ иностранных ученых, о том, что советское руководство предпринимало в первые месяцы войны меры, направлен­ные на спасение еврейского населения (селективная эвакуация в глубокий тыл и т.п.). Впрочем, даже если вопреки фактам предположить, что Сталин намеревался спасать своих еврейских подданных, то реальность была такова, что стремитель­ность германского вторжения и как следствие этого — неразбериха и хаос, сопутст­вовавшие в первые месяцы войны отступлению частей Красной армии, не позво­лили бы ему этого осуществить. Так что неотвратимость трагедии советского еврей­ства была в значительной мере как бы предопределена изначально. Именно на ок­купированной территории Советского Союза нацисты стали впервые творить мас­совые убийства евреев, что стало зловещей прелюдией к принятому спустя несколь­ко месяцев «окончательному решению еврейского вопроса». Евреи СССР потому первыми попали под пресс массированного Холокоста, что кампанию на Востоке Гитлер рассматривал как своего рода «крестовый поход» против «жидобольшевизма» и, кроме того, он полагал, что методы вооруженной борьбы и обращения с гражданским населением должны все более ожесточаться, по мере продвижения немцев на «азиатский», «варварский» Восток. В результате наложения этой геопо­литической установки на расово-идеологическую составляющую нацистского антиеврейского террора последний как бы «срезонировал», приняв на захваченных со­ветских землях массовую и крайне бесчеловечную форму.

Реакция советских властей на нацистскую демагогию об «антижидобольшевистской» миссии германских войск выражалась, с одной стороны, в виде довольно робкой и притом постепенно затухавшей контрпропаганды, разоблачавшей анти­семитскую ложь нацистов (статьи И.Г. Эренбурга, Е. Ярославского и др.), а с дру­гой — в виде постоянно расширявшейся практики замалчивания Холокоста. При этом всемерно подчеркивалось, что гитлеровцы поставили себе задачей «истребле­ние советского населения независимо от национальности» (нота наркома ино­странных дел СССР В.М. Молотова от 28 апреля 1942 г.). Советская пропаганда, камуфлируя главную антиеврейскую составляющую нацистского геноцида, пред­почитала сообщать об «акциях» нацистов как об истреблении «мирных жителей». Но если в начальный период войны замалчивание советскими властями Холокос­та можно было как-то объяснить опасением невольно не подыграть геббельсовской пропаганде, утверждавшей, что фюрер пришел освободить русский народ и что Германия воюет только против коммунистов и евреев, то сокрытие еврейских жертв, скажем, в советском официальном сообщении от 7 мая 1945 г. об освобож­дении узников Освенцима уже никак нельзя мотивировать этим резоном. Значит, была и другая причина, обусловливавшая подобную линию поведения советских верхов. И крылась она в том, что начиная со второй половины 1942 г. на совет­ской номенклатурной ниве стали давать обильные всходы семена посеянного пе­ред войной государственного антисемитизма, что, несомненно, коррелировало с резким ростом в советском обществе бытовой юдофобии, провоцируемой тягота­ми военного времени и влиянием нацистской пропаганды, а также тем, что зача­стую на антисемитские эксцессы, все чаще происходившие в советском тылу, вла­сти предпочитали смотреть сквозь пальцы. Более того, начались массовые уволь­нения евреев из сферы управления культурой и пропагандой. В еврейской среде возникли тогда упорные слухи о том, что главные антисемиты засели в ЦК и имен­но оттуда исходят циркуляры со странными дискриминационными новациями в области кадровой политики. И хотя в действительности никаких письменных ан­тиеврейских директив не рассылалось (так как это автоматически подпадало под статью уголовного кодекса), устные указания такого рода, несомненно, были, что подтверждается многочисленными свидетельствами. К тому же известно, что в ап­парате ЦК ВКП(б) составлялись внутренние секретные информационные доклады антисемитского свойства, в том числе и «о подборе и выдвижении кадров в искус­стве». Именно так называлась докладная записка от 17 августа 1942 г. руководства Агитпропа ЦК в секретариат ЦК, в которой констатировалось, что «во главе мно­гих учреждений русского искусства оказались нерусские люди (преимущественно евреи)», а «русские люди оказались в нацменьшинстве».

Но кадровые чистки на основании пятого пункта анкеты, несмотря на их за­вуалированный характер, вызвали бурную ответную реакцию. Пострадавшие, в большинстве своем догадывавшиеся об истинной причине их изгнания из управ­ленческих структур, писали наверх, в том числе и Сталину, прося объяснить, в чем они провинились перед партией и государством и требуя наказать уволивших их чиновников-антисемитов, действовавших, как они думали или, точнее, хотели думать, по собственной инициативе. В защиту жертв чистки выступили многие известные деятели культуры русского происхождения. Благодаря такому общест­венному противодействию, не случилось, к счастью, того, что могло тогда про­изойти, — легализации скрытого аппаратного антисемитизма и слияния его в едином смутном потоке со стихийной юдофобией масс. К тому же, пока шла война, Сталин не решался на публичные антиеврейские действия, хотя его завуалирован­ный личный антисемитизм, чутко угадываемый ретивым в исполнении любой прихоти «хозяина» придворным окружением, скорее всего, и спровоцировал туже кампанию борьбы «за чистоту русского искусства». Когда в воздухе запахло скан­далом, до вождя дошло, что подобная авантюра может обернуться для советских верхов нежелательными последствиями: самодискредитацией в глазах междуна­родного общественного мнения, неизбежными осложнениями во взаимоотноше­ниях с союзниками, усилением межнациональных трений внутри общества, под­рывом его единства и сплоченности, и, наконец, стало очевидным, что дальней­шее нагнетание антиеврейских страстей может быть воспринято в мире как некая солидаризация с человеконенавистнической нацистской идеологией и политикой гитлеровцев. Для Сталина такая перспектива была неприемлемой. В отличие, ска­жем, от Гитлера, он был больше прагматиком, нежели антисемитом. Поэтому в интересах дела (точнее, сохранения собственной власти) он не только сумел за­глушить в годы войны свою личную, все время нараставшую антипатию к еврей­ству, но даже пошел, например, в конце 1941 г. на создание Еврейского антифа­шистского комитета (ЕАК) во главе с С.М. Михоэлсом и, используя эту структу­ру для пропагандистской обработки западного общественного мнения, извлек в итоге немалую политическую и материальную выгоду (несколько десятков милли­онов долларов помощи от международного еврейства). Кроме того евреи как ни одна нация СССР были готовы в качестве «связующей группы на связи с мировой общественностью прежде всего с США, чей экономическо-финансовый потенциал был особо необходим Советской России.

Политбюро и лично Сталин зная, что часть населения СССР  относится к советской власти мягко говоря негативно, но желая создать линию сопротивления фашизму среди всего населения СССР решился на создание узких компаративных антифашистких комитетов среди которых был и ЕАК.