Массовое появление правомонархических организаций на политической арене России в начале XX в. было обусловлено реакцией традиционалистской части населения на усиление модернизационных процессов, первую российскую революцию, Манифест 17 октября 1905 г., несших, по мнению крайне правых, угрозу идеократической системе самодержавного властиустроения, первенствующему статусу РПЦ, целостности и самобытному пути развития страны. Стремление черносотенцев, ранее находившихся в стороне от противоборства правительственно-бюрократического, либерального и революционного лагерей, отстоять базовые ценности традиционного общества позволяет отнести правомонархическое движение к консервативному спектру.
Важной причиной широкой социальной базы и исключительно быстрой мобилизации, позволившей крайне правым организациям стать серьезной политической силой, стала общность миропонимания традиционалистской части населения России, отражавшая универсальные христианские мировоззренческие ценности, обширный спектр стереотипов социально-исторического мышления, сторонники которой находились во всех слоях общества. Именно принадлежность к религиозной парадигме консолидировала разные, а иногда и противостоящие по социальным и классовым интересам слои общества. Объединение в правомонархическом движении шло не только и не сколько по вектору защиты дворянско-помещи-
377
чьих привилегий, сколько по идентичности мировоззренческих взглядов. Имея опору во всех слоях общества, крайне правым союзам удалось привлечь под свои знамена больше членов, чем всем политическим партиям России вместе взятым1.
Граница между либеральным, революционным и правомонархическим лагерями пролегла по линии мировоззренческого раскола секулярно-позитивистской идеологии (в различных ее вариациях) и религиозно-традиционалистской. Это обусловило выбор крайне правыми объектов для противодействия, к которым они относили порожденную петровскими реформами антинациональную (космополитическую) бюрократию и являвшихся трансляторами различных западных концепций переустройства общества оппозиционные политические силы.
Применение разработанного К. Манхеймом идейного под-хода2 позволяет решить проблему относимости правомонархи-ческого движения к консервативному спектру, посредством выявления общности идейных основ и системообразующих компонентов его доктрины с европейским и русским консерватизмом, обусловленных защитой христианской и наци-ональной традиции. Квинтэссенция русской консервативно-политической философии, выраженная уваровской триадой «Православие, самодержавие, народность», составила фунда-мент черносотенной идеологии, на котором строились система ценностей, базовые принципы и остальные положения крайне правой доктрины, а именно: православная константа и первенство РПЦ, незыблемость самодержавной власти и приоритет сильного государства, самобытность российского государства и культуры, специфика подходов к имперской и национальной проблематике, роли и места русского народа в контексте сохранения империи, мессианству, «русской идее» и др.
Выдвигавшееся правомонархистами требование первенства православной веры подразумевало придание церкви верховного значения в государственных делах, утраченного в результате петровских реформ. В многочисленных решениях съездов подробно прописывался комплекс мер по вос-
378
становлению защитительно-охранительной функции церкви, а именно: восстановление патриаршества и созыв для этих целей Поместного собора; нейтрализация и всемерное ослабление влияния на церковь государственной бюрократии; усиление влияния церкви во внутриполитической жизни государства; неукоснительное соблюдение законодательства Российской империи о РПЦ как о государственной и первенствующей религии.
Краеугольным камнем политико-идеологической концепции правомонархических организаций стала идея Русской православной монархии и обоснованное русскими консерваторами XIX в. положение об историческом союзе самодержавия и русского народа, эффективное взаимодействие которых доказывалось выживанием российского государства в непростых геополитических условиях и созданием не имевшей в истории аналогов империи. Признавая, что наиболее приближенным к идеалу Русской православной монархии являлось допетровское самодержавие, сумевшее реализовать модель «единения царя с народом», крайне правые идеологи утверждали, что неограниченное самодержавие является конструктивным образом будущего, т. к. в завершенном виде и окончательно установившейся форме никогда не существовало3.
Несмотря на собственное позиционирование быть «опорой престола», черносотенцев нельзя отнести к реакционным объединениям, ориентировавшимся на возврат к доманифестному строю, так как модель абсолютистской монархии не вписывалась в их представления об исторической русской власти. Наличие программ крайне правых организаций по решению социальных проблем значительных групп населения опровергает тезис об их стремлении к консервации сложившегося в России в начале XX в. положения. Правомонархические организации нельзя также в полной мере квалифицировать как ситуативно-консервативное движение, стремившееся сохранить постманифестный строй. Будучи критически настроенными к существующей абсолютистско-бюрократической
379
системе власти и не признавая Государственную Думу как законодательный орган, черносотенцы ориентировались на серьезные преобразования в сторону своего патриархального идеала «единения царя с народом».
С момента своего возникновения черносотенцы позиционировали себя как движение, ставящее целью отстоять «самобытный» путь развития России; базирующееся исключительно на русской духовной и исторической почве; не признающее рожденных в иных социально-культурных условиях подходов к реформированию страны, а потому не имеющее универсальных рецептов по решению мировых проблем и развитию других стран и народов. Русоцентричный характер их идеологии, ограниченный рамками Российской империи, определил мировоззренческое различие с их политическими противниками из либерального и революционного лагерей, предлагавших глобальные проекты социального переустройства мира.
Общность идейных основ и системообразующих компонентов правомонархической идеологии с европейским и русским консерватизмом, обусловленных защитой христианской и национальной традиции, устанавливает границу с националистической доктриной. Использование уваровской триады в качестве определителя принадлежности к консервативному сегменту позволяет установить водораздел между двумя мировоззрениями, проявившийся в отношении к религиозной константе. Если черносотенцы ставили в центр своей идеологии защиту православия и вытекающего из него самодержавия и не превозносили нацию как высшую ценность (рассматривая ее производной от двух первых элементов), то русские националисты ставили во главу угла нацию за счет оттеснения других составляющих — православия и самодержавия. В связи с этим оправданной представляется позиция тех исследователей, которые в качестве первой сугубо националистической организации в России называют Всероссийский национальный союз4, отказавшийся следовать выработанным русскими консерваторами принципам приоритета религиоз-
380
ного компонента над этническим. Идентичность функции защиты национальной традиции, проявившаяся в общности программных установок правомонархистов и националистов (отстаивание первенства титульной нации, признании инородческой угрозы, антисемитизм) и обусловила формирование ложного мнения о черносотенной идеологии как тождественной националистической.
Разность идейных основ правомонархической и националистической доктрин обусловила отличие в подходах к решению основных политических проблем: государственному устройству, национальному вопросу, сохранению империи, перспективам развития страны. Первенствующий статус РПЦ и самодержавная система властиустроения выступали в идейной системе националистов лишь элементами национальной традиции, положением которых следует поступиться с учетом изменения политической ситуации. Черносотенцы же стремились к защите православного и самодержавного кредо. Поддержание территориального статус-кво и отсутствие у черной сотни программы внешней экспансии отличало ее от фашистов, которым было характерно подчинение внутренней жизни своих стран решению внешнеполитических задач завоевания колоний. Разность лежит и в мессианизме черносотенцев и фашистов: если первые посредством распространения православия желали привести человечество к духовному возрождению, то фашизм преследовал цели эксплуатации порабощенных народов и выдвигал идею их расовой неполноценности.
Правомонархисты жестко противопоставили себя либерализму и социализму, противодействуя им в идеологической сфере и в реальной политической практике. Перспектива развития страны должна была, по их мнению, опираться не на западные схемы, а на православные и национальные идейные корни. В отличие от сторонников либерализма и социализма черносотенцы четко определяли, что их мировоззрение имеет русоцентричный характер и предназначено только для русского народа. Монархистам подчеркивали эксклюзивность
381
«русской идеи» и отсутствие другого исторического примера воплощения идей православия, самодержавия и народности.
Анализ программных установок и практической деятельности позволяет квалифицировать черную сотню как православно-монархическое, консервативное по своей сути, движение, ориентировавшееся на преобразования в сторону возрождения традиционного уклада русского общества, утраченного в ходе реформ XVIII — начала XX вв. и стремившееся к восстановлению принципа допетровского самодержавия «единения царя с народом». Выступив на защиту абсолютной монархии, крайне правые, во-первых, резко критиковали и активно боролись с предлагаемыми либеральным и революционным лагерями проектами переустройства России; во-вторых, стремились использовать существовавшую в стране модель власти как основу для реставрации Русской православной монархии. Неприятие порожденной петровскими реформами абсолютистской монархии, сложившегося в результате первой российской революции постманифестного строя, также как и антинациональной бюрократии не позволяют отнести черносотенные организации к ситуативно-консервативным партиям, стремившимся сохранить существующее статус-кво.
Вопрос типологизации правомонархического движения поднимает и проблему идентификации признаков относимости к нему. В исторической литературе утвердилось мнение, что к черносотенцам относили консервативно-монархические партии крайнего толка, отстаивавшие традиционный уклад жизни, распространявшийся на социальную, политическую, экономическую и духовную сферы жизни общества и выступавшие за сохранение общественно-политических основ существующего строя — неограниченную самодержавную власть монарха и первенство православной веры. Крайне правые союзы стояли правее Партии правового порядка, признававшей необходимость народного представительства, гражданских прав и свобод. Именно неприятием принципа ограничения власти царя и конституционной монархии черносотенные
382
организации отличались от других партий в правом стане, который делился на приверженцев «неограниченного самодержавия» и «ограниченной монархии». Стоявшие левее черносотенных организаций Партия правового порядка, «Союз 17 октября», Торгово-промышленная и Умеренно-прогрессивная партии являлись сторонниками ограниченного самодержавия.
Эталоном черносотенной организации выступал Союз русского народа, существовавший с 8 ноября 1905-го и до Февральской революции 1917 г. Но и здесь возникают сложности, так как если в 1905—1908 гг. членам СРН удавалось сохранять единство взглядов по принципиальным и основополагающим вопросам идеологии, то в послереволюционное время в условиях наступившей видимой стабильности, когда прямые угрозы существованию базовым русским ценностям были локализованы, черносотенное движение временно потеряло ориентиры деятельности. В ходе анализа третьеиюньской системы выяснилось, что правомонархический лагерь не был един в своих идеологических установках. После спада революции позиции части идеологов черносотенного лагеря по принципиальным вопросам стали меняться.
Черная сотня встала перед альтернативой интеграции в сложившуюся третьеиюньскую систему с присущей ей Государственной Думой, многопартийностью, относительной свободой слова или продолжать отстаивать доктринальную чистоту своих принципов, подтверждая данную им бюрократическими сферами характеристику «революционеров справа». В результате внутрипартийной борьбы единый черносотенный лагерь раскололся на две противостоящие части. Если основатель СРН А. И. Дубровин и его сторонники, объединившие большую часть крайне правых союзов, остались верны заложенным в основу при создания движения принципам неприятия ограничения власти царя и законодательного парламента, то обновленцы во главе с Н. Е. Марковым приняли третьеиюньскую монархию, став парламентской партией. Раскол прошел и по отношению к правительственному
383
аппарату. Уровень и острота критики обновленцами бюрократии были значительно ниже, чем у дубровинцев, что, по существу, означало примирение с моделью конституционной монархии и безнациональной бюрократией, несмотря на сохранение патриархального вектора возвращения к исконному самодержавию. Таким образом, в правомонархическом стане появились сторонники ограниченного самодержавия, формально декларировавшие обратное, но признавшие Госдуму, как институт, налагавший пределы власти царя.
Появление обновленцев, признавших Думу как институт, ограничивающий власть царя, означал отход от принципиального для черной сотни самодержавного кредо — неограниченной ничем земным власти царя, дрейф в сторону позиции, близкой к Всероссийскому национальному союзу (националистам) и даже к октябристам, т. е. на платформу конституционного монархизма. С другой стороны, обновленцев и дубровинцев продолжали роднить позиции по ряду важных проблем (в частности, религиозной и национальной). Но точка «невозврата» была уже пройдена именно по принципиальному положению. Поэтому встает вопрос: можно ли относить обновленцев, отказавшихся от признания неограниченности власти монарха и вставших на путь компромисса с третьеиюньской системой, к черносотенному сегменту? Для либеральной и советской историографии этот вопрос не являлся дискуссионным, так как принадлежность к крайне правому лагерю устанавливалась по линии отношения к чрезмерно уделяемому вниманию национальному вопросу и, в частности, антисемитизму.
По нашему мнению, в том случае, если исследователь сталкивается с политическими партиями или общественными деятелями, декларирующими приверженность лозунгу «Православие, самодержавие, народность», задача их отнесения к черносотенному сегменту может быть успешно решена посредством использования в качестве критерия приверженность концепции божественной санкционированности царской
384
власти, принятие самодержавия как единственно возможной для России формы государственного правления, недопустимость его ограничения какими бы то ни было парламентскими учреждениями. Согласно данному критерию Дубровинский СРН являлся эталоном черносотенной организации, в то время как отказавшиеся от неограниченного самодержавного кредо и признавшие ограничивающую власть царя Думу обновленческие союзы (Марковский СРН, Союз Михаила Архангела В. М. Пуришкевича, ряд других) к разряду черносотенных могут быть отнесены весьма условно. Они являли собой пример так распространенного в партийной истории «ренегатства», когда желание получить сиюминутные политические дивиденды приводит к забвению идеологических догм.
Предложенный критерий сам собой снимает и проблему отнесения участников погромного движения в октябре 1905 года к черной сотне по причине невозможности определения их идейно-политических убеждений и разности мотивации участия в политической деятельности. В отличие от черносотенцев — членов правомонархических союзов, чья анти-революционная направленность базировалась на идейной основе защиты фундаментальных ценностей российского культурно-исторического сообщества, основанием для стол-кновений традиционалистов с участниками революционных демонстраций и митингов в большей степени являлись экономические, психологические и иные факторы.
Являясь носителями не черносотенных взглядов, т. е. четкой и осознанной системы консервативных воззрений, а традиционалистского стиля мышления, трактуемого как проявляющаяся у различных индивидов универсальное стремление держаться за прошлое, боязнь нововведений и обновления, носящее подсознательный и устойчивый характер5, участников разгонов революционных митингов представляется правильнее характеризовать как традиционалистов, а их столкновения с революционными демонстрациями не как черносотенные, а как выступления верноподданнических (или традиционалист-
385
ских) сил. Данная характеристика подходит и в отношении Содержание лояльных властям представителям непривилегированных сословий, проявлявших «охранительную» активность при антиправительственных проявлениях оппозиционной части общества с конца XIX в. до первой российской революции.
Одной из причин организационного краха черной сотни являлась противоречивость правомонархической идеологии, ставшая результатом диффузии концепций охранителей с их идеей божественного происхождения царской власти и славянофилов с их либеральными идеями «нации-суверена», приведшая к расколу крайне правого движения на дубровинцев, оставшихся верными канонам, и обновленцев, принявших либеральную идею народа как источника властных прерогатив. Стремительное разрушение в общественном сознании в результате модернизационных процессов православно-монархического комплекса идей привело к росту сословных и классовых противоречий внутри правоконсервативного лагеря, не сумевшего консолидироваться для спасения монархии в февральские дни 1917 г.
Библиографические ссылки
1 Степанов С. А. Черная сотня в России. М., 2005. С. 140; Кирьянов Ю.И. Правые партии в России. 1911-1917 гг. М., 2001. С. 82.
2 Манхейм К. Консервативная мысль // Диагноз нашего времени. М., 1994.
3 Русское знамя. 1907. 22 мая.
4 Коцюбинский Д. Всероссийский национальный союз // Политические партии России. Конец XIX—первая треть ХХ века: Энциклопедия. М., 1996; Он же: Русский национализм в начале ХХ столетия. М., 2001; Дьяченко А. Н. Русский национализм как идеология и социально-политическая практика: социально-философский анализ: автореф. дис. ...канд. философ. наук. Ростов-на-Дону, 2004. С. 22-23, 25-27.
5 См.: Новая философская энциклопедия: В 4 тт. М.: Мысль. Под ред. В. С. Степина. 2001; Краткий философский словарь. Под ред. А. П. Алексеева. М., 2007. С. 396—397; Попов Э. А. Русский консерватизм: идеология и социально-политическая практика. Ростов н/Д: Изд-во Рост. ун-та, 2005.
386