Если вы путешествуете из Петербурга во Псков, вам не миновать Сиверского городка, что в тридцати верстах к югу от Гатчины. А остановитесь здесь на денёк, непременно загляните в увеселительное заведение под вывеской «У Анграманна». Владеет злачным местом «новый русский» неопределённого возраста по редкому, можно сказать, редчайшему имени Эшмо, по фамилии, вынесенной на вывеску над входом в погребок. Развязные завсегдатаи, почти жильцы подполья, предпочитают кличку халдей. В советское время знали в городке Анграмановых. Перестроечный представитель этого рода сообразил, что слог «ман» явная находка при занятии бизнесом. Добавьте теперь второе «н» к тому «ману»! Звучит? Супер, выражаясь на современном великом и могучем сленге.
Эшмо Эшмович Анграманн (так в паспорте гражданина Российской Федерации), человек малообщительный во вред заведению, о происхождении своём ни слова, кривой усмешкой отвечает на досужий вопрос, не с Кавказа ли он. Порывшись в городском архиве, можно, наверное, обнаружить автобиографию какого-нибудь Анграманова (с одним «н»). Бросится в глаза странный почерк, будто рука привыкла не буквы, а иероглифы писать. Возможно, жизнеописание не обойдёт и предков автора. Ими окажутся некие парсы, уроженцы Бомбея. Они якобы бежали из порабощённой английскими империалистами Индии. Однако всеведущие сиверцы утверждают, что владелец кабачка и всего каменного дома с угловой башенкой, похожего на маленький замок, натуральный семит. И в подтверждении своей уверенность укажут на выдающийся нос предпринимателя, назвав его «шнобелем», на мелкую волнистость конских (по жёсткости) волос на голове да на оттопыренные, острые уши. Ради справедливости, возражу: подмеченная «волнистость» характерна отнюдь не для сородичей царя Давида. Скорее для персидских мужей эпохи Ахеменидов. Взгляните на их рельефы.
Местные историки-любители к этой интересной информации добавят, что Анграмановы в каждом поколении были представлены единственным ребёнком – мальчиком, которому неизменно давали имя Эшмо. И вот какая странность: никто здесь не видел жён, хозяек, вообще работниц. Когда очередной Ангроманов отдавал Богу душу, объявлялся взрослый сын, фигурой, лицом и манерами похожий на усопшего отца («как две капли воды» говорят в таком случае). Он вступал во владение недвижимостью и делом. Предание упоминает здесь постоялый двор задолго до появления Сиверского городка. Обнаружен старинный портулан Ингерманландии, как шведы называли Ижорскую землю. На нём, у перекрёстка дорог, показано одинокое строение, трактир по всем признакам. Кому оно принадлежало, неведомо. В народной памяти, кроме вереницы Эшмо, ни одного имени не осталось.
При царях, выправляя паспорт, на вопрос «православный или какого другого исповедания?» энный по счёту наследник трактира отвечал: «Верю в Спасителя, рождённого от девы». Понятливый чиновник записывал пришлого (с виду басурмана) православным. Новый прихожанин посещал Дом Божий по большим праздникам. Вперёд, к именитым, не протискивался, скромно выстаивая службу в затенённом углу придела.
Революция не стала рубить сук на котором комиссары отдыхали за чаркой после борьбы за счастье человечества. Первым нэпманом здесь стал Анграманов. Последовавшая национализация превратила трактир в подвальную «точку общепита» со скучным собственным названием «Столовая» (в народе – «столовка»), где подавали вино в разлив. К удивлению многих, на должность заведующего был назначен «нетрудовой элемент». Он вовремя вспомнил о своём более чем пролетарском происхождении. Оказалось, его бомбейские праотцы были рикшами. То есть возили на собственных горбах колонизаторов. В анкетах заведующий не писал, как другие, «атеист». Он многословно подчёркивал свой атеизм отрицанием Христа и Христовой церкви, а также Торы и Корана, буддийских ценностей и языческих верований. Здесь необходимо отметить, что никто из колена Анграмановых в вопросах веры ни разу не солгал – ни царским, ни советским чиновникам. Причина этого станет понятна позже. Что - что, а этическое правило «не солги» никем из них не нарушалось. Они всегда говорили правду, но настолько иносказательно, что можно было толковать сказанное так и сяк. Из тонких, резко изломанных, будто зигзаг, уст Анграмановых бранные слова не вылетали. Даже чёрта они называли чёрным ангелом, а плохую девчонку дэвкой, и это «э» облагораживало неблагозвучное слово.
Ещё один признак был характерен для всех, кто звался Эшмо: они плохо переносили солнце. В ясную погоду тот или иной Ангроманов покрывал голову шляпой с широченными полями, а когда дневной свет был особенно ярок, вообще старался не выходить из дому. Да что там солнце! Наблюдательные сиверцы заметили, что и в самый глухой ненастный вечер в «маленьком замке» сразу гасили все огни, лишь хозяин выпроваживал из кабачка последнего посетителя. Будто не люди, а видящие в темноте кошки населяли дом. Сиверский городок в лице одного из Эшмо открыл в России эру очков с затемнёнными стёклами, причём, такой черноты, что проще было бы накладывать на глаза повязку из плотной ткани.
Вывести на чистую воду советского человека Эшмо Эшмовича попытался один из постоянных клиентов «столовки», лишённый заведующим кредита за бесконечное нахождение в «чёрном списке». Был он в прежней, трезвой жизни человеком больших дарований. Учился, говорили, до отчисления за «проступки, порочащие комсомол», в каком-то редком институте, что-то вроде «восточных языков». Так что не с бухты-барахты вещал, но словами знатока из лексикона падшего интеллигента. Дескать, этот падлюка, жмот, хуже жида пархатого, парсне по национальности, потому что такого народа вообще не существует. Он член тайной антисоветской секты парсов. Причём, извращенец, ибо не огню поклоняется, как нормальные парсы, верующие в этого… Агура… как его… словом, Ормузда, а тлеющим головёшкам, пеплу, покойникам («Ни одни похороны в городе не пропустит, сам видел, сука буду!»). Значит, вроде тайного сатаниста. Ведь не зря имя такое – Эшмо! «Что значит Эшмо?.. Плесни, браток!... Это Асмодей, одно из имён дьявола, дэва, по-ихнему. И фамилия – Анграманов! Так это же дух тьмы Ангра-Манью! Понимаешь? Слушай, возьми бутылку, завтра выставлю ответную».
Может быть, после таких речей «околостоловковская» общественность и поднялась бы против местного дэва, да ниспровергатель зла в затрапезном пиджаке с отвислыми пустыми карманами , перегнул палку, когда коснулся того, чего в приличных домах не говорят. Эшмо-де спаивает народ, торгуя «зелёным змием». Такой поворот местных «зелёных змеепоклонников» не устраивал. Подавляющим большинством голосов городка тему закрыли.
Что касается перестройки… Доберёмся и до неё – к концу романа. А сейчас обратимся к двухвековой давности.