Архиерей и правитель Черногории Пётр II Негош по приглашению Императора Всероссийского посетил Санкт-Петербург летом 1833 года. Николай I словно бы старался загладить вину покойного брата, который на Венском конгрессе не воспрепятствовал Турции и Австрии урезать территорию маленькой православной страны. Возобновилась прерванная Александром I по наветам недоброжелателей субсидия в одну тысячу золотых червонцев. Возросла дипломатическая поддержка крохотной страны на европейской арене, где царили крупные хищники. Была увеличена помощь продовольствием, оружием и боеприпасами. Военные и гражданские специалисты получили Высочайшее разрешение на выезд в Монтенегро. Суда, следующие из российских портов в Адриатическое море, могли брать на борт для разгрузки в любом месте в руки представителей Цетинье оборудование для фабрик, научные приборы, школьные принадлежности, учебники, литературу духовного и светского содержания. Архиерейский обоз, готовясь в обратный путь, загружался современными типографскими машинами, и русские мастера печатного дела выправляли подорожные. Нашлись пути для доставки оружия и боеприпасов для создаваемой армии Црной Горы.
Царь и его советники посчитали своевременным содействовать молодому Негошу, который энергично и вдохновенно взялся за модернизацию страны. Образованная общественность России восприняла это действие, как героическую попытку малого народа-воина в Европу прорубить окно. Частные пожертвования превысили правительственные субсидии. «Народу Черногории», - подчеркнула глубоким контральто графиня Анна Орлова, протягивая секретарю правящего монаха увесистый пакет. Когда трое мужчин остались одни в покояхАлександро-Невской Лавры, отведённых высокому гостю и его спутникам, вечно простуженный Милутинович, кашляя и сморкаясь, грубовато пошутил: «Ты обратил внимание, Петар, как сия милая особа смотрела на тебя?». Бывший наставник Радивоя постоянно забывал, что его ученик давно не Роде, а глава государства. Негош шалости не принял: «Я монах, брат Сима. Шала на страна!». Милутинович смутился: «Я се не шалим. Ту шале нема». Дмитрий Каракрич-Рус, хорошо изучивший своего друга-господина, улыбку сдержал, хотя мысленно согласился с наставником, ибо тоже был способен подмечать мимолётное.
Петру Петровичу (так господарь представлялся в России) исполнилось двадцать лет. За спиной три года правления непокорным народом, преодоление смуты и отражение турецкого нашествия. Достигнув теменем саженной высоты, он раздался в плечах. Появились рельефные мышцы на щеках, вертикальная складка между густых бровей и металлический блеск в выразительных чёрных глазах. Выработалась привычка сжимать губы, чтобы сдержать лишнее слово. Телесная красота вчерашнего юноши стала зрелой. За видимой строгостью скрывалась доброта и задушевность в отношении людей, достойных уважения и любви. Небольшая бородка и пышные прямые усы способствовали общему положительному впечатлению. Энергичный правитель, бард суровых гор, проницательный, как все поэты, будто предвидел свой недолгий век. Он не давал покоя ни себе, ни своему народу. Скупщина племён, по результатам первого года его правления, признала в нём твёрдого, решительного и бесстрашного правителя. Что до сана митрополита, к чему Петра готовили с детства, его предстояло заслужить.
Усиление настроений в пользу Черногории на берегах Невы произошло под впечатлением от первых успешных шагов юного Негоша в управлении страной. А личное обаяние монаха-господаря только усилило это впечатление.
При митрополичьем дворе в Цетинье наставники устраивали для подопечных, в том числе для наследника, учебные игры в государственность. Милутинович был неумолим в требованиях к Радивою и его наперсникам. Верховным оценщиком и судьёй был сам митрополит. Что касалось племянника, суждение своё опытный старец высказывал ему за закрытыми дверями. Результаты такого испытания «потешных» вписывались в журнал. Он сохранился. В нём из году в год отмечался фразой «успехи превосходны» Дмитрий Петарович Каракорич-Рус.
«Юные мудрецы» называли причиной всех зол их родины отсутствие современной государственности в Черногории. Строить её по европейскому образцу, а точнее, по русским рецептам, по их мнению, надо с создания постоянной армии, взамен чет, народного ополчения. Только тогда можно вновь выйти к морю, изгнать османов из плодородных долин. Племенную администрацию, избираемую «своими» из «своих», необходимо заменить на чиновников, назначаемых в центре. Суд должен быть единым и независимым, выносящим решения по общим законам, разработанным митрополитом Петром I по племенным образцам и сведенным им в «Законнике». Пора избавить нацию от кровной мести, междоусобиц, уносящих бойцов, которые наперечёт. И – может быть, самая главная задача – просвещение народа, культурный подъём от фольклора к образцам высокого искусства и литературы. И в этом деле начинающий поэт Радивой Негош заявил о себе как лидер. Тонкий литературный вкус, врождённое понимание истинного искусства и писательский талант позволят ему не только стать величайшим певцом родной земли, но и выявлять вокруг себя таланты.
Ориентация молодого правителя балканской страны на Россию усилило его позицию в Петербурге, что вызывало беспокойную ревность Вены, истерику в Стамбуле и традиционные опасения Лондона. С Уайт-холлом, кесарем и султаном правительству России приходилось считаться, часто с уроном для себя и во вред балканским славянам. Что поделаешь – политика! Рука Северной Пальмиры, протягиваемая Цетинье, производила при этом стыдливые, отвлекающие движения: то Вену по плечу успокаивающе похлопает, то Лондону козырнёт, то как бы рассеянно прикроет глаза, чтобы не заметить безобразий Стамбула в христианских владениях. Пётр Негош такое лавирование умом политика понимал, но сердцем патриота православного мира, поэтической своей натурой не принимал. Поэтому в его выражениях благодарности царю чувствовалась горечь. Негош следовал советам российского МИД, только своеобразная «черногорская тропа» нередко уходила в сторону от магистрального направления политики его императорского величества. Такая самостоятельность «микроскопического полугосударства», как называли Монтенегро некоторые из российских дипломатов, очарованных Веной, накапливала неудовольствие в Зимнем дворце.
В то время внешняя политика России формировалась в кабинете графа Нессельроде. Неистовый австрофил не скрывал своего раздражения Черногорией и всеми этими «славянскими попрошайками, путающимися под ногами великих стран». Но в 1833 году облачка, омрачавшие русско-черногорские отношения, накапливались далеко, на горизонте. Небо над головой оставалось чистым. Император Николай, человек воспитанный и великодушный, был внимателен и благосклонен к правящему собрату по вере, обращался с ним, как с равным, будто принимал коронованную особу какого-нибудь немецкого герцогства. У наделённого почти княжеской властью инока голова от почестей не вскружилась. Пётр давно усвоил, что главное достоинство мужчины и вождя – умение владеть собой. Он ничем не выдавал своих чувств в беседах с властелином полу-мира.
Их Величества с семьёй и свитой, высшие сановники империи присутствовали в Казанском соборе на торжественном посвящении Святейшим Синодом двадцатилетнего священника в архиепископы и возведении в сан владыки Черногории. Торжественное событие запечатлел на полотне художник Моргунов. На втором плане, слева от владыки в красных архиерейских одеждах, написан худощавый юноша с густой шевелюрой над невысоким, покатым лбом. Экспертиза показала: это Дмитрий Каракорич-Рус.