Вы здесь

Глава XIII. Борис Андреевич Корнин.

В доме Корниных  царила суматоха. Родители ждали старшего сына, дети – брата, вечные домашний учитель и гувернантка- первого из своих пяти питомцев. Челядь гадала, каким стал наследник имения, молодой барин сейчас, а завтра хозяин.  Возвращению племянника в отечески пенаты радовалась Татьяна Борисовна потому что любила всех ближних. Золоторёв прибывал в приятном предвкушении встречи  с тем, кто  в отрочестве проявлял не детский интерес к горной промышленности. Каков теперь Борька?

            О выезде из Ивановки в направлении новой вотчины Корниных выпускника  немецкого  университета  сообщила письмом, посланным нарочным,  Антонина Борисовна.  Племянничек, тётку раньше в глаза не видевший, свалился ей как снег на голову, дай Бог ему здоровья.  Родственным мимолётным визитом не ограничился. Обошёл маленькое хозяйство, во все углы остренький материнский нос сунул, её светлыми, под высокими дужками бровей, глазами всё внимательно смотрел. Будто основательный, поживший среди бездельных и вороватых мужиков помещик,   немало недочётов выявил. Кого на конюшню пороть послал, кто из них барской зуботычиной отделался. Старосте Силантию позволил  выбрать: или тот добровольно вернёт барыне краденные деньги или, после порки на конюшне, в пастухи пойдёт.  Пойманный за руку вздохнул и открыл кубышку.  На старость лет Антонина, довольствуясь рентой от брата, дела забросила, обленилась.  Всё больше у окна сидела, с видом на пруд,  или поглядывала с крыльца, не едет ли кто со стороны  Волги.

Так что не кота в мешке  в Борисовке ждали. По дому толково распоряжалась Александра Александровна. Все у неё были в деле. Только  хозяин продолжал, как ни в чём не бывало, свой ежедневный  труд в хозяйствах имения. Предстоящая встреча с сыном, не казавшим носа домой почти восемь лет, и  радовала его и несколько тревожила. Каким стал наследник, что у него на уме, как уживутся с ним в доме? А, может быть, и уживаться не придётся. Покрутится среди деревенских, заскучает по городской жизни и махнёт в какой-нибудь «бурх».

Просёлок, соединяющий Борисовку с внешним миром, тянулся вдоль берега реки. Высматривать Корнина-сына снарядили на лиственницу при въезде в усадьбу дворового мальчишку. Наконец тот завопил: «Еду-ут!».

Четвёрка шла на рысях. Ближе, ближе; и вот сытые звери, не меняя аллюра на подъёме, врываются в распахнутые ворота. Запищало на крыльце высокими голосами сестринское трио. Взрослые и Александр посыпались с крыльца навстречу экипажу.  Кучер так лихо притормозил, с разворотом,  что встречавшие чуть не оказались под колёсами. Дверца крытого кожей экипажа распахнулась и сошёл на землю с солидной медлительностью  молодец, ростом с отца, но сухощавый – в Хруновых, позволил себя обцеловать, затискать, оглушить приветствиями, затащить на крыльцо.  Там решительно отстранился сразу от всех и  «корнинским»  баритоном пророкотал: 

- Ну, родные мои, будет, будет…  Где тут у нас банька, мать?

- С утра топим. Соскучился поди в своих германиях. Ванька, прими у молодого барина верхнее!

Взгляд Бориса зацепился за брата.

-Сашка! Это ты, чёрт долговязый? Да меня перегоняешь! Ладно, на радостях прощаю. Веди  в баньку.

- Составлю вам компанию, - подал голос Степан Михайлович из-за спин родни,

почёсывая  надо лбом уже совсем голое место.

 

В ожидании обеда  Андрей Борисович прошёл в библиотеку, смежную с его кабинетом. Под неё приспособили большую комнату о три окна на северную сторону. Открытые, до потолка,  книжные полки занимали три стены, оставляя свободными прорези для  дверей;  в простенках висели пейзажи  знаменитого на Урале и в Сибири живописца Сергея Скорых, которые Корнин недавно привёз с Нижегородской ярмарки. Посреди залы стоял  круглый стол полированного дуба с приставленными к нему удобными стульями. На голой столешнице лежали неподъёмный Атлас и толковый словарь русского языка, изданный Российской академией  при Екатерине Великой.

Это тихое, уютное помещение Андрей Борисович любил более других в доме. Нередко работал здесь с хозяйственными книгами и счетами, когда шумливые барышни Катенька, Дашутка и Варюша заканчивали выбор романов и несли их пред светлые очи матушки, домашнего цензора. Сашка, увлечённый чтением, забирался с выбранной книгой с ногами на угловой диван,  отцу не мешал. 

Бывший артиллерист пристрастился к чтению после того, как уловил выражение превосходства в глазах старшего сына накануне его отъезда в Петербург. Они спорили на какую-то отвлечённую тему. Начитанный юнец, что ни реплика, брал верх над  отцом. Тот случай заставил Андрея Борисовича пристально посмотреть на себя. У него даже гувернёра не было по бедности батюшки. Его университетом стали артиллерийская школа, да родная пешая рота лёгких орудий. Читать в военных походах не приходилось. Потом хозяйство затянуло так, что ночью снилось недоделанное днём. Конечно,  не весь изначальный деревенский опыт забылся под офицерским кивером. И помогала природная смекалка. По мере того как разрасталось и усложнялось хозяйство, всё чаще приходилось обращаться за советом к учёным агрономам да садовникам, а на скотном дворе любой коновал по сравнению с ним оказывался академиком.

С другой стороны,  Андрей Борисович стал ощущать свою уязвимость в обществе землевладельцев. Среди помещиков, с которыми  невольно и вольно сблизились Корнины в долине Аши-реки, было немало начитанных господ, побывавших в руках немецких и французских учителей. Конечно, эти гувернёры, в основном, пленные  французы, не многому могли научить недорослей российской глубинки. Однако их русские воспитанники скоро начинали болтать на сленге Сент-Антуанского предместья, полагая, что это язык парижских салонов. В гостях они  принимали изящные (казалось им и окружающим)  позы, а дома заводили в свинарниках такую немецкую чистоту, от которой русские свиньи дохли.  Заметил экс-штабс-капитан, что в ожидании  некоторых гостей Александра под тем или иным предлогом пытается спровадить его куда-нибудь подальше. Он и сам находил предлог, чтобы с чёрного хода, по примеру Евгения Онегина, покинуть дом в Борисовке накануне званых обедов. Всё чаще вспоминался Хрунов, который  любил повторять: «Читать надо. Читать! В книгах всё прописано».

Из одной поездки в Уфу, вместо заказанных Александрой предметов по украшению дома, муж и  свояк привезли  гору книг на немецком, французском и русском языках. Первым отлично владел Золотарёв, немецкий выученик. Корнин по-французски разбирал. По преимуществу это были  справочники, энциклопедические и по разным отраслям знаний,  учебники по земледелию. Из  книг развлекательного чтения бросались в глаза семь томов посмертного издания сочинений Александра Пушкина на прекрасной веленевой бумаге в восьмую долю листа. С тех пор  Корнины и Золотарёв стали желанными посетителями книжных лавок в Аше и  Уфе. Теперь, по обыкновению, после ужина  Андрей Борисович  шёл в библиотеку. Он мог  часами, слово за словом, как волнующий роман, читать, например, толковый словарь русского языка.  Лет через десять  образованность владельца Борисовки стала заметна и дома  и за пределами вотчины. Когда изумлённый собеседник спрашивал «откуда вы, почтеннейший Андрей Борисович это знаете?», отставной штабс-капитан артиллерии отвечал: «Читайте книги, сударь, там всё прописано».

 

Праздничный, по случаю возвращения сына, обед затянулся за полночь.  Но обычные заботы по хозяйству приучили Корнина Старшего вставать  на заре. Каково же было его удивление, когда после кофе, спускаясь из спальни  одетым для седла,  он увидел в раскрытых дверях гостиной свежего Бориса, в шлафроке, с чашкой кофе.  Сын сделал дурашливый поклон и что-то сказал не по-русски;  Андрей Борисович понял только одно слово – «фатер» и поморщился:

- Ты немец? Прошу тебя впредь в этом доме изъясняться по-русски.

- Виноват! Во искупление  разреши, батя, сопровождать тебя.

- Буду рад.  В седле держишься?

- Не забыл.  Вели оседлать и для меня кобылку без норова.

  Хозяин вотчины отвёл сына в просторный чулан, заставленный сундуками, завешанный по стенам старой одеждой. Отцовская куртка из «чёртовой кожи» Борису оказалась в плечах широковата, сапоги с высокими голенищами пришлись впору. Нашлась и  древняя шляпа-боливар. Конюхи подыскали верховую лошадь для  молодого барина. С седлом загодя удружил Сашка, искусно переделав высокое башкирское седло таким образом, чтобы длинный, узкий брат и местная низкорослая лошадь не вызывали смеха. В тот день объезд хозяйства был ознакомительным. Отец давал пояснения, сын ни на минуту не ослаблял внимания.  Ни скуки, спутницы равнодушия, ни рассеянности, вызываемой усталостью,  Андрей Борисович  в наследнике не заметил. Когда возвращались домой, Корнин Старший вспомнил:

- Да, всё забываю спросить, ты кем себя видишь по роду занятий? Чему учился у немцев?

- Горному делу. А род занятий… Намерен стать помещиком.

У Андрея Борисовича камень свалился с души.

 

 До конца лета отец и сын разлучались не часто. Крестьяне, словно сговорившись, стали называть  между собой хозяина «старый барин», а сына «молодой барин». У Корнина-отца  вызывала уважение неутомимая настойчивость  Бориса,  с какой он постигал  неведомое ему дело. Молодой человек, ещё не пресыщенный  обманчивыми радостями жизни, вникал в каждую  мелочь, переспрашивал, что-то записывал карандашом в карманную книжку. Если ответы отца,  наёмных специалистов и  мужиков его не удовлетворяли,  до ночи рылся в справочниках.  Ни чернозёмная грязь (как раз сеяли озимые), ни пахучая навозная лужа на скотном дворе, ни слой овечьих  вшей  в овчарне  не становились препятствиями на его пути.  Он не говорил при этом вроде «лучше схожу на пасеку», не удалялся под каким-нибудь надуманным предлогом  «взглянуть на сенокос» или «досмотреть оранжерею».  Где бы ни находился, каким бы делом ни занимался, задуманное доводил до конца.

Как-то отец не удержался, расхвалил сына за усердие, а тот честно признался: «Знаешь, у моего приятеля, пруссака,  в Померании была ферма, отличное хозяйство.  Мы проводили там каждое лето. Так его отец, герр фон Литке, умолял меня остаться у них. Засидевшуюся в девках дочь всё мне подсовывал. Мой приятель Фердинанд, ставший толковым горняком, никакого усердия на ферме отца не проявлял. Старик хотел двух зайцев убить». – «А-а, понимаю. Так ты, значит, не новичок в поле, - отец почему-то почувствовал разочарование, словно узнал об измене сына. - Впрочем, это к лучшему».

            Всего раза два, от силы три, Золотарёв сманил племянника на россыпь. Но пропадали на шахте они от зари до зари, а однажды и ночевать  в семейной избе старателей остались.

            Как-то поздним вечером  Борис постучался в кабинет отца. Услышав «входи, не церемонься», прошёл к лавке у стены,  сел и раскрыл записную книжку.

-Вот, батя, я тут кой-какие расчёты сделал. Получается, с нашей земли можно раза в два… Ладно, не буду тебя пугать… В полтора раза больше прибыль получать.

- Обрадовал! Хочешь, я устрою тебе экзамен? Мне месяца на два необходимо… м-м-м… в Петербург съездить. Здесь передам тебе все права. Хозяйничай  по своему усмотрению. Выколачивай прибыль!  Только чур, крестьян в гроб не вколачивать.  Но если  большой убыток будет, с тебя по полной спрошу. Сашке имение оставлю. Согласен?

-По рукам!