УТЕШЕНИЕ МУЗАМИ
***
1 (1211).
Двадцатый век: защитная окраска,
тяжелый дух, командные слова.
Но разве исключительно для каски
дается человеку голова?
Она творит по Божьему веленью
предметный мир из вихря вдохновенья.
2 (1212).
От тех чудес, чем славилась планета,
осталась только кучка пирамид.
Но дивный ряд чудес новейших света
хронист веков грядущих огласит.
Я Байконур поставлю в этот ряд,
ООН и Голливуд, «Нимейерград».
3 (1213).
«Трубу» под морем, оперу Ла Скала,
реактор Ферми, судно «Калипсо»,
«укол планете» на Хибинских скалах
и автобанов мировой узор,
и возглас тот «поехали!», и след,
что сохранится миллионы лет.
4 (1214).
Не всем из перечисленного ясно,
что значит, например, «Нимейерград».
Столичный град Бразилии прекрасной
Нимейер строил, Корбюзье собрат.
Бразилия в Бразилии. Бог с ней!
«Нимейерград» мне кажется милей.
5 (1215).
Решительно британцы отвергали
веков идею - по «Трубе» впустить
под дном Па-де-Кале драчливых галлов:
«Вам моря мало? Нечего хитрить!»
Прошли века. Французов укачало:
«Давай «Трубу»! Мы уж давно не галлы».
6 (1216).
О скважине теперь, о «Сверхглубокой».
Двенадцать километров в глубь Земли
она прошла, осматривая оком,
что нам Плутона слуги припасли.
Здесь охраняет вышка-исполин
вход в кладовую щедрых гор Хибин.
7 (1217).
Неисчерпаем, полон тайн глубоких
и грозен космос океанских вод.
С океанидой, нимфой светлоокой,
Судьба Кусто в морских садах сведет.
Чья слава больше, и сегодня спорят
две Калипсо - корабль и нимфа моря.
8 (1218).
Ладью Земли влечет Потоком Млечным
к концу Вселенной парус облаков,
а за кормою остается вечность,
«копилка» человеческих следов.
В ней Армстронг Нил - в немых песках Луны,
Гагарин - в шуме радиоволны.
9 (1219).
И вновь в ООН заглянем, пролетая
над голубой планетой, пусть в мечтах.
Вот, вся в бетоне, с факелом, встречает
рассвет Свобода (голова «в лучах»);
внизу коробка из стекла, а вот
голыш орало из меча кует.
10 (1220).
Решением союзных двух сторон,
когда умолкли боевые трубы,
здесь был открыт словесный (третий) фронт
под вывескою «Западного клуба».
Потом сторон намного больше стало,
«фронтовики» же воевать устали.
11 (1221).
Враждебных поз и слов набор первичный
всe меньше с каждым годом, и звучит
без оскорблений флага (и без личных)
«Разоруженье, мир, апартеид,
взаимопомощь, экстремизм, свобода,
террор, здоровье, человек, природа».
12 (1222).
Наполеон объединял Европу
французской шпагой. Инструмент не тот.
А Лиги Наций неудачный опыт
бесспорно тем в историю войдет,
что полуправдой и полусвободой
в круг Ойкумены не собрать народы.
13 (1223).
ООН попытка может увенчаться
успехом долгим, если каждый дом
Земного Града будет приниматься,
как равноценный член во граде том:
и Сэ-Ша-А, и Папуа-Гвинея
равно близки, как дети, вечной Гее.
***
14 (1224).
Поклонимся (не упадет корона)
вещам простым, давно вошедшим в быт:
пенициллину, трубке электронной,
искусственному сердцу (пусть стучит!)
и всем изобретателям, забытым
в толкучке нервной нынешнего быта.
15 (1225).
Творец чудес - как яркая комета
Создателем Вселенной окрылен.
В бессмертие летит быстрее света
Эйнштейн, нарушив собственный закон.
А сколько «звезд»! Знакомые нам лики.
Мы вспоминаем имена великих.
16 (1226).
Известный микромира менестрель,
Нильс Бор, ведет излюбленную тему:
«Единая планетная модель
и атома, и солнечной системы».
Согласен с ним Курчатов, только он
уж очень занят - строит циклотрон.
17 (1227).
А Винер, кибернетики отец,
над тайною мышленья чуть не плача,
вдруг озарен был Свыше: наконец
решилась очень важная задача.
Собрал прибор из ламп и проводов,
и - чудо! - мозг искусственный готов.
18 (1228).
Казалось, не осталось больше в мире
неведомых, нехоженых путей.
Но к полюсу прошeл отважный Пири
Седову вслед по зыбким льдам морей.
Полночный путь Вилькицким покорен
и шведом Норденшельдом с двух сторон.
19 (1229).
Был «Дарвином растений» наречен
в ученом мире Николай Вавилов.
Как морганист, генетик, обречен
был уступить тупой, бездушной силе.
А сила та генетики чуралась
и на «вождя народов» опиралась.
***
20 (1230).
С наукой рядом райский сад искусств,
литературы пышно цвел и ярко
то декадансом (старческая грусть),
то вдруг модерном в перепалках жарких;
то захиревший импрессионизм
заглушат враз кубизм, авангардизм.
21 (1231).
Экспрессия, на примитивы мода,
двуликий символ, сюрреальный бред…
В них умонастроения народа
искали бессознательный ответ.
Ответили Сезанн, Бодлер и Блок,
Дали и Кафка, Вагнер (кто как мог).
22 (1232).
Вся сложность жизни, острота проблем,
событий бег, характеры-мутанты
зовут в кольцо литературных тем
глубокие и смелые таланты,
чтоб разомкнуть пером порочный круг,
избавить личность от душевных мук.
23 (1233).
Роллан и Бунин, Ибсен, Чехов, Франс,
Тагор и Шоу, Лондон, Драйзер, Горький
мир образов оставили для нас;
широк он, неохватен глазом зорким.
Мы любим их, они в сто крат живей
реально живших на Земле людей.
24 (1234).
За «стариками» молодая рать
поэтов, драматургов, романистов
приходит мыслить, мучаться, писать,
смеясь и плача над страницей чистой.
Хемингуэй, Ремарк и Олдингтон,
Дю Гар и Моэм задают уж тон.
25 (1235).
Полярность взглядов, страх и пессимизм
рождали философские ученья.
Но Ницше, Фрейд и Бергсон разошлись -
остался каждый при особом мненьи.
А мы?.. То интуиция подводит,
то иррациональное забродит.
26 (1236).
Особый климат межвоенных лет
установился по «углам» планеты:
средь либералов - либерал поэт,
диктатор кормит с рук своих поэтов.
Дон тихий- исключенье. За такое
расплачиваться надо Целиною.
27 (1237).
Натуре человеческой от века
служили верно зрелища и хлеб.
Сегодня утоляет человека
гамбургер и культурный ширпотреб.
Искусств высоких уступает гений
индустрии доступных развлечений.
28 (1238).
Но в мире есть еще друзья ему -
ценители изящного, эстеты;
близки им Элюар, Сартр и Камю -
философы, прозаики, поэты,
и неореалисты от кино
(не только развлекает ведь оно).
29 (1239).
Важнейшее искусствомноголико:
вестернов ленты, фильмы катастроф,
Феллини «ребус», «жизнь как есть» де Сика,
вампиры, Микки Маус, секс и кровь
и психики изломанной проблемы,
и звездных войн заезженная тема.
30 (1240).
Землянин всякий ищет избавленья
от бед житейских, от душевных мук
в мистических, в общественных ученьях,
в дарах искусства, техники, наук.
Всему он стал молиться понемногу,
не получая помощи от Бога.
31 (1241).
Звучат у капищ мифы новой Геи:
«Успех» и «Благо», «Человек», «Права»,
«Традиции», «Имущество», «Идеи»,
«Процесс пошел»… Кружится голова;
и сладкий бесконфликтности обман
везут через границы нищих стран.
***
32 (1242).
Род человечий - коллективный гений.
Такого званья он достоин стал,
как только тайну собственного гена,
к добру, ко злу ли, в гордости, познал.
Как пережить сей дерзкий вызов смог
творец людей, непостижимый Бог?
33 (1243).
Теперь клонируй, что душе угодно:
шашлык вчерашний (Долли, уточним),
Эйнштейна мозг, бюст Мэрелин (природный!),
кулак вождя (ведь был Порядок с ним);
стада тупых невольников вещизма,
их пастырей эпохи гуманизма.
34 (1244).
Для творчества всегда талант природный
необходим, как свет для жизни, был.
Но в наше время стало шиком, модно
машинам доверять душевный пыл.
До Рембрандта машине не достать,
авангардизм по силам ей, подстать.
35 (1245).
О «ящике», звучащем а ля Данте
начинкой электронной, говорить
покуда рано. Но нашлись таланты
проблему эту вскорости решить.
Еще чуть-чуть, и электронный гений,
проснувшись, вспомнит чудное мгновенье.
36 (1246).
Любой способен, словно Паваротти,
петь, электронике благодаря.
Бывает, что кого-то и воротит,
из утонченных. Да воротит зря:
на Паваротти вход уж очень платный.
Не продолжаю. Думаю, понятно.
37 (1247).
Читатель волен принимать за шутку
мои слова (мол, всe острит поэт).
Тогда серьезно. На одну минутку!
Давайте вспомним баловня побед
средь шахматистов мировых. Каспаров!
А «шахматной шкатулке» он не пара.
38 (1248).
Так сколько нам, друзья, открытий чудных
уже готовит XXI-й век?
На сей вопрос ответить нынче трудно,
не знаем мы, кем будет Человек.
Разумным, как и был? Вновь троглодитом?
«Шкатулкой», электроникой набитой?
39 (1249).
Конструктору все наши комплименты,
коль «ящик» станет Гомо (хоть слегка).
А вдруг затянет «уно, эль моменто»?
Что ж, значит, прибыль нашего полка.
Ведь дураками (страшная стихия!)
весь мир богат, а не одна Россия.
40 (1250).
Мечтал фантаст, прогрессом умиленный,
что на Земле крутым замесом рас
исчезнет мир, по цвету расчлененный;
а будет общий, одноцветный… М-да-с!
Сомненье в том, каким же станет цвет
волос, глаз, кожи. Общих мнений нет.
41 (1251).
Пока же цвет недвижного Китая
в палитре рас окрасил пол-Земли,
покрыла юг чернь Африки густая;
белесый Север пестрым весь залит.
«Белеть» в Европу всяк цветной стремится,
как зебаржанец в русскую столицу.
42 (1252).
На нас глядит из колыбели homo
наш предок черный сквозь завесу лет.
Таким он был. Таким остался дома,
в гостях же скоро изменил свой цвет.
Пусть будет правнук мой мулат, метис!
Мы с Пушкиным во мненьи здесь сошлись.
***
43 (1253).
У общечеловеческой морали
дно (говорилось раньше) не одно.
Мы не мудрей и не добрее стали,
в миры иные прорубив окно.
И, больше жизни вещи возлюбя,
обильно гадим мы вокруг себя.
44 (1254).
«SOS» Гринписа: подорвано здоровье
Земли-старушки; слышен грозный рык
над глетчерами «белого безмолвья»
из пропасти озоновой дыры.
Да укрепит высокие широты
бесстрашие Амундсена и Скотта!
45 (1255).
Так неужели новый человек
преодолеть не сможет все препоны?
Пусть нам поможет двадцать первый век,
который назван информационным!
Входя, давайте спросим Интернет:
«Взойдет ли завтра солнце или нет?»