Почему я оставил Сибирь— Репрессии в Иркутске. — Генерал-губернатор А. И. Селиванов. — В Петербурге. — Книга «Дума народных надежд». — Четверги «Русского богатства». — Т. Л. Щепкина-Куперник . — Москва. — Газета «Новь». — Ф. Ф. Кокошкин. — Колония сибиряков. — Ю. М. Базанова. — Ф. А. Усольцев
...В конце 1906 г. иркутский генерал-губернатор А. Н. Селиванов, искоренявший крамолу, говорил иркутянам, что он «ничего не имеет против меня» и готов «терпеть меня» в Иркутске, если только я не буду писать и заниматься общественными делами. Это условие было совершенно неприемлемо для меня не только потому, что без литературной работы и общественного дела я не мог представить свою жизнь, но и потому, что я считал невозможным делать что-нибудь по принуждению других, особенно администрации. Я решил отсиживаться до поры до времени в Петербурге, где в университете учился мой сын, жили мои родные и знакомые, я писал свой книгу «Дума народных надежд», работал в газетах и аккуратно посещал четверги «Русского богатства», где были у меня не только знакомые, но и друзья. С одним из них, П. Ф. Якубовичем, я был связан дружбой и делами с юношеских лет. Близок я был и с В. Г. Короленко, Н. Ф. Анненским и другими. На четвергах пили чай, делились новостями, постоянно встречались с бывшими ссыльными. Д. А. Клеменц и Н. Ф. Анненский изощрялись в остроумии, горячился П. Ф. Якубович, высказывал свои деловитые соображения А. И. Иванчин-Писарев, а В. Г. Короленко мягко, но твердо делал свои замечания. Кроме «Русского богатства», «Речи», а также старых, со времен революционной деятельности, знакомых завелись у меня новые: кое-кто из членов Государственной думы и семья Полыновых. Последних я часто посещал. Полынов был известный в Петербурге адвокат, а его жена — писательница и общественная деятельница — Т. Л. Щепкина-Куперник.
Татьяна Львовна писала стихи, увлекалась общест-
[305]
венными делами, особенно женским вопросом. Родственные связи с театром, происхождение от знаменитого М. С. Щепкина, привязали ее к театру, и она была всегда в курсе театральных дел. Небольшого роста, чрезвычайно моложавая, она напоминала, несмотря на свои с лишком 30 лет, молоденькую девушку.
В Петербурге я не засиделся. В ноябре 1906 г. был приглашен в Москву, в газету «Новь», поставить провинциальный отдел; мне предоставлялась широкая самостоятельность и голос в редакционном совете. Я поехал в Москву вначале на разведку, посоветовался в «Русских ведомостях». В. М. Соболевский и Г. Б. Иоллос, а также и сотрудники газеты посоветовали принять приглашение, гарантировали мне, что если «Новь» не пойдет, то я устроюсь в «Русских ведомостях». Закончив «Думу народных надежд» и сдав ее в печать B. М. Саблину, я переехал в Москву и поселился в гостинице «Марсель». «Новь» печаталась в типографии Мамонтова, в Леонтьевском переулке. Фактическим редактором газеты был Федор Федорович Кокошкин, а официальным t— Лев Михайлович Родионов, большой приятель Т. Л. Щепкиной-Куперник, которая хорошо отзывалась о нем.
Благодаря земским съездам и 1-й Государственной думе я хорошо был знаком с Ф. Ф. Кокошкиным, C. А. Муромцевым, П. И. Новгородцевым, Г. Ф. Шершеневичем, В. И. Вернадским и другими участниками газеты. С Г. Ф. Шершеневичем я был в приятельских от-ношениях. Приехав в Москву, я шутя заметил Ф. Ф. Кокошкину:
— Да подойду ли я вам? Ведь вы, пожалуй, и в газетных статьях найдете провинциальный стиль.
— Ух, какой вы злопамятный, — ответил Федор Федорович.
Но я успокоил его и заявил, что я готов работать с ним. Мое замечание напомнило Кокошкину маленький инцидент, имевший место на июльском земско-городском съезде. Мы пили чай. Ф. Ф. Кокошкин и В. Н. Бобринская сидели почти рядом со мной, но не замечали меня. Я только что говорил на съезде и, по-видимому, горячо. В. Н. Бобринская, обсуждая мою речь, заметила, что ей не нравится пафос, с которым я говорил.
— Это привычка провинциальная,— заметил Ф. Ф. Кокошкин.
[306]
— Разве только провинциальная? — спросил я.— А ваши М. Л. Мандельштам, Ф. И. Родичев, да иногда и вы сами?
Кокошкин ужасно сконфузился, подбежал ко мне и стал извиняться. Я успокоил его, но он еще долгое время при встречах со мной извинялся. Я любил и высоко ценил Кокошкина за его терпимость, мягкость и за всестороннее образование. Работать с ним было одно удовольствие. Мне кроме провинциального отдела передали редакторство статей по вопросам Дальнего Востока.
В конце 1906 г. в Москве поселилась вся семья Лянды. Генерал Селиванов выслал его из Иркутска. Станислав Адамович и его жена Феликса Николаевна были моими друзьями с Иркутска. В Москву же приехал Н. А. Немирович-Данченко (Нанд), военный корреспондент «Восточного обозрения» и «Русских ведомостей» во время японской войны.
Я пригласил Ф. Н. Лянды и Н. А. Немировича-Данченко работать в газете «Новь». Феликса Николаевна взяла на себя заведование отделами Польши и Западного края, а Нанд вместе с Л. М. Родионовым был выпускающим. С. А. Лянды также писал. Публика ждала газету с интересом, а старые издания — с некоторой тревогой, как конкурента. В «Нови» сгруппировалась профессорская компания, не уступавшая по научной ценности и по качеству «Русским ведомостям».
В половине декабря выпустили первый номер «Нови». Газетчики, как передавал мне А. К. Дживелегов, успокоились— газета была профессорская, довольно тяжеловатая. Профессора С. А. Котляревский, П. И. Новгородцев, Г. Ф. Шершеневич аккуратно высиживали свои часы в редакции. С ними не раз выходили недоразумения, особенно когда нужно было моментально написать статью, а они еще должны справляться в источниках. Но в конце концов и профессора «испортились» и стали писать по-газетному.
Газетчиком в истинном значении этого слова был Л. И. Гальберштадт, тогда только что начавший свою журнальную работу. Он вместе с С. А. Котляревским заведовал иностранным отделом, но всегда откликался и на злобу дня. Он работал и в городской хронике, где проявил такие способности по репортажу, что мы были не прочь отдать ему и городской отдел. Но знание языков и широкая образованность Льва Исаевича делали
[307]
его незаменимым в иностранном отделе.
В хозяйственный комитет газеты входили Н. Г. Смирнов, М. М. Зензинов, Н. М. Жданов и В. М. Саблин. Смирнов был и официальным издателем. Газета печаталась вначале у Мамонтова, а потом, после приостановки, у В. М. Саблина. Владимир Михайлович тогда уже оставил свои переводы с иностранных языков, главным образом Ибсена, и всецело занялся издательством.
В Москве издавна существовала объединенная колония сибиряков, которая в свое время группировалась около Общества вспомоществования учащимся сибирякам и сибирячкам. В этом обществе и мне, невольному сибиряку, пришлось работать. В организации общества принимали деятельное участие писатель В. М. Михеев, который всегда, если только бывал в Москве, посещал годичные собрания общества, обыкновенно созываемые накануне сибирского праздника, 26 октября. Среди членов комитета я застал еще Е. И. Носкова, отец которого гре-
[308]
мел в 30—40-х гг. в Сибири. Егор Иванович—купец-сибиряк— был причастен и к литературе. В комитет общества входили В. И. Дрейер, И. С. Кальмеер, К. П. Михновский, Н. М. Мендельсон, И. И. Громов (все иркутяне), Н. В. Баснин, сын известного В. И. Баснина, именем которого в Иркутске названа улица, и брат И. В. Баснина, женатого на тетке моей жены, и другие. Бессменным членом Комитета состояла Ю. И. Базанова, известная благотворительница на дела просвещения в Москве и Сибири. На Девичьем Поле и поныне стоят построенные ею университетские клиники. Она пожертвовала большие суммы Обществу вспомоществования студентам университета, много сделала она для Иркутска и Сибири, Обществу пособия учащимся сибирякам и сибирячкам она пожертвовала половину всех его капиталов и, кроме того, ежегодно приходила на помощь студентам-сибирякам, да и не одним сибирякам, при взносе платы за ученье. В Москве не было примера, чтобы сибиряка-студента исключили за невзнос платы. Она раздала все свои миллионы, и у нее осталось всего 300 тысяч рублей, из процентов с которых она отдавала добрую половину на общественные дела.
Всего в темном платье, довольно высокая, стройная, затянутая и хорошо сохранившаяся, Юлия Ивановна, которой так много была обязана Москва, Сибирь, университет и сибирское общество, держала себя скромно, даже застенчиво и не любила, когда у нее целовали руку. Она, быть может, была настороже с незнакомым, потому что к ней подходили, как к мешку с деньгами.
Она была окружена всеобщим уважением, но особенно ценила внимание молодежи. Помню, как блестели у нее глаза и пылали щеки, а потом потекли слезы, когда студенты и курсистки в день 25-летия общества, в 1908 г., читали Юлии Ивановне свой адрес и выражали ей свою любовь.
Юлию Ивановну ценили не одни сибиряки, не одна сибирская молодежь, но все — профессора и студенты университета, которые при каждом удобном случае старались выразить ей свою любовь и уважение. Но похороны ее прошли скромно, не так, как нужно было бы похоронить ее... Она умерла в 1924 г. Мы похоронили ее на Введенских горах. Н. М. Мендельсон сказал на могиле ее прочувственное слово. Студенты и профессора не пришли проводить друга молодежи. Быть может, они
[309]
не были осведомлены об ее кончине... А многие из них были обязаны Юлии Ивановне...
Сибиряки жили между собой дружно. Мы — сибиряки из Восточной Сибири — собирались чаще у A. И. Громовой и ее зятя М. В. Пихтина, а «западники»— у Н. А. Второва... После высылки из Иркутска С. А. Лянды А. И. Громова перевела свою главную контору из Иркутска в Москву, куда переехали Д. Г. Любовей, С. С. Иваницкий, П. Я. Ман и другие. В мае 1907 г. генерал-губернатор Селиванов выслал из Иркутска моего друга, секретаря «Восточного обозрения», фактического редактора «Сибири» В. С. Ефремова, за вредное направление, которое «он оказывает на газеты». Таким образом, в Москве собрались и мои близкие друзья — С. А. и Ф. Н. Лянды и В. С. Ефремов, Нанд и добрая половина кружка «Восточного обозрения». Здесь же жила семья А. Б. Воллернера, переехала в Москву и вышла вторично замуж за Б. А. Швецова сестра жены, моя ученица Аполлинария Алексеевна, которую я продолжал называть Полей, хотя у нее уже были полувзрослые дочери. В Москве я жил не только в кругу сибиряков-иркутян, а также в тесном кружке «Восточного обозрения», в котором вращались не только Лянды и Ефремов — сотрудники газеты, но и Пихтин, Громова и Поля, как это бывало в Иркутске.
В. С. Ефремов и я аккуратно писали в газету «Сибирь» передовые статьи, а я и «Столичные письма». Василий Степанович вел, как и в Иркутске, «Сибирские очерки», «Случайные заметки». Он по-прежнему был одним из главных и основных работников газеты «Сибирь». С переездом в Москву меня, Лянды, Ефремова, Иваницкого и других бывших ссыльных связь с политической ссылкой Сибири не прекратилась. Возвращавшиеся или бежавшие ссыльные, как и в Иркутске, заходили в контору А. И. Громовой, к С. А. Лянды, к B.С. Ефремову, ко мне... Не раз приходилось скрывать бежавших... Все мы находились в тесной связи с политическим «Красным Крестом», а Лянды имел близкое отношение к польской революционной партии П. П. С.
В Москве я близко сошелся с иркутянином, сыном первого правителя дел Восточно-Сибирского отдела Географического общества, доктором-психиатром Ф. А. Усольцевым, у которого в Н. Зыкове была своя психиатрическая лечебница. Федор Арсеньевич, хороший
[310]
товарищ, несколько взбалмошный, что сказывалось в его порывистых движениях и всклокоченных волосах, был завсегдатаем литературно-художественного кружка, где в шутку прозвали его «сумасшедший Федя»... Федор Арсеньевич был хорошим психиатром, по крайней мере, так об нем отзывались мои приятели — сами психиатры— В. И. Семидалов и Ф. Е. Рыбаков.
[311]