XVI
НАЦИОНАЛЬНОЕ СОБРАНИЕ И ПРАВИТЕЛЬСТВА
Избрав прусского короля императором Германии (без Австрии), франкфуртское Национальное собрание отправило депутацию в Берлин, чтобы предложить Фридриху-Вильгельму корону, а затем отсрочило свои заседания. 3 апреля Фридрих-Вильгельм принял депутатов. Он заявил им, что хотя он и принимает предоставленное ему в силу голосования народных представителей право старшинства над всеми другими монархами Германии, но тем не менее он не может принять императорскую корону, пока у него нет уверенности, признают ли другие монархи его верховенство и имперскую конституцию, предоставляющую ему такие права. Дело германских правительств, добавил он, рассмотреть, такова ли эта конституция, чтобы они могли утвердить ее. Во всяком случае, закончил он, будет ли он императором или нет, он всегда готов обнажить свой меч против внешнего или внутреннего врага. Мы увидим, что он сдержал свое обещание довольно неожиданным для Национального собрания образом.
После основательного дипломатического расследования франкфуртские мудрецы при-шли, наконец, к заключению, что этот ответ равносилен отклонению короны,. Поэтому они постановили (12 апреля), что имперская конституция является законом страны и что ее следует отстаивать, а так как они совершенно не знали, каким образом им действовать дальше, то избрали комиссию из тридцати членов, которая и должна была выработать предложения относительно того, каким способом можно было бы осуществить эту конституцию.
Это постановление послужило сигналом к вспыхнувшему теперь конфликту между Франкфуртским собранием и немецкими правительствами.
Буржуазия и, в особенности, мелкая буржуазия сразу высказались за новую франкфуртскую конституцию. Они не могли дольше ждать момента, который должен был стать
[94]
«завершением революции». В Австрии и Пруссии с революцией в данный момент было покончено посредством вмешательства вооруженной силы. Упомянутые классы предпочли бы менее насильственный способ выполнения этой операции, но у них не было выбора. Дело было сделано, и с этим приходилось примириться — вот решение, которое они сразу приняли и выполняли самым доблестным образом. В мелких государствах, где все шло сравнительно гладко, буржуазия давным-давно ограничивалась столь соответствовавшей ее духу парламентской агитацией, эффектной с виду, но совершенно бесплодной, ибо за ней не стояло никакой силы. Таким образом, каждое из немецких государств, взятое в отдельности, как будто приобрело новую и окончательную форму, которая, как полагали, позволит им всем с этого времени вступить на путь мирного конституционного развития. Оставался открытым лишь один вопрос: о новой политической организации Германского союза. И этот единственный вопрос, который еще казался чреватым опасностью, считали необходимым разрешить немедленно. Отсюда давление, которое буржуазия оказывала на Франкфуртское собрание, чтобы заставить его как можно быстрее выработать конституцию; отсюда решение крупной и мелкой буржуазии принять и поддерживать эту конституцию, какова бы она ни была, чтобы безотлагательно создать устойчивый порядок вещей. Словом, движение в пользу имперской конституции с самого начала вытекало из реакционного чувства и исходило от тех классов, которые уже давно устали от революции.
Но была и еще одна сторона дела. Первые и основные принципы будущей германской конституции были приняты в первые месяцы революции, весной и летом 1848 г., в период, когда народное движение переживало еще подъем. Принятые тогда постановления хотя и были для того времени совершенно реакционны, теперь, после актов произвола австрийского и прусского правительств, казались необычайно либеральными и даже демократичными. Изменилась мерка, которой их мерили. Не совершая морального самоубийства, Франкфуртское собрание не могло вычеркнуть эти однажды уже принятые им постановления и перекроить имперскую конституцию по образцу тех конституций, которые Австрия и Пруссия продиктовали с мечом в руке. Кроме того, как мы видели, большинство в этом Собрании переместилось, и влияние либеральной и демократической партии все возрастало. Таким образом, имперская конституция выделялась не только своим с виду исключительно демократическим происхождением: она в то же самое время,
[95]
несмотря на все свои многочисленные противоречия, была все-таки наиболее либеральной конституцией во всей Германии. Величайший ее недостаток заключался в том, что она была всего лишь клочком бумаги, не имея за собой никакой силы для проведения в жизнь ее положений.
При таких обстоятельствах было естественно, что так называемая демократическая партия, т. е. масса мелкой буржуазии, цеплялась за имперскую конституцию. Этот класс в своих требованиях всегда шел дальше, чем либеральная конституционно-монархическая буржуазия; он выступал с большой дерзостью, очень часто грозил вооруженным сопротивлением и не скупился на обещания пожертвовать своей кровью и жизнью в борьбе за свободу; однако он дал уже множество доказательств того, что в момент опасности он всегда отсутствует и что никогда он не чувствует себя так хорошо, как на другой день после решительного поражения, когда все потеряно, по он может, по крайней мере, утешать себя сознанием, что дело так или иначе уже сделано. Поэтому в то время как у крупных банкиров, фабрикантов и купцов приверженность к франкфуртской конституции носила более сдержанный характер и скорее походила на простую демонстрацию в ее пользу, — стоящий непосредственно под ними общественный класс, наши доблестные демократические мелкие буржуа выступили вперед с большой помпой, заявив по обыкновению, что скорее прольют последнюю каплю своей крови, чем допустят крушение имперской конституции.
Поддержанное этими двумя партиями — буржуазными сторонниками конституционной монархии и более или менее демократическими мелкими буржуа — движение в пользу немедленного введения имперской конституции быстро распространилось; наиболее энергичное выражение оно нашло в парламентах отдельных государств. Палаты Пруссии, Ганновера, Саксонии, Бадена, Вюртемберга высказались за эту конституцию. Борьба между правительствами и Франкфуртским собранием приобретала угрожающий характер.
Однако правительства действовали быстро. Прусские палаты были распущены противоконституционным образом, ибо им еще предстояло рассмотреть и утвердить прусскую конституцию; в Берлине произошли волнения, умышленно спровоцированные правительством, а днем позже, 28 апреля, прусское министерство издало циркулярную ноту, объявлявшую имперскую конституцию в высшей степени анархическим и революционным документом, который немецкие правительства должны подвергнуть пересмотру и очищению от скверны. Таким образом,
[96]
Пруссия бесцеремонно отвергла ту суверенную учредительную власть, которой всегда хвастались франкфуртские мудрецы, но которую им так и не довелось установить. Был созван конгресс монархов 38 — обновленный старый Союзный сейм — для обсуждения конституции, которая уже была объявлена законом. Одновременно Пруссия сосредоточила войска в Крёйцнахе, на расстоянии трехдневного перехода от Франкфурта, и предложила мелким государствам последовать ее примеру и тоже распустить свои палаты, как только те вздумают примкнуть к Франкфуртскому собранию. Этому примеру немедленно последовали Ганновер и Саксония.
Было ясно, что исход борьбы может быть решен только силой оружия. Враждебность правительств и возбуждение в народе изо дня в день обнаруживались все ярче. Демократически настроенные граждане повсюду старались обработать войска — в Южной Германии с большим успехом. Везде устраивались широкие массовые собрания, на которых принимались резолюции о поддержке имперской конституции и Национального собрания, если это потребуется, силой оружия. В Кёльне с этой целью было созвано собрание депутатов от всех общинных советов Рейнской Пруссии. В Пфальце, в Бергском округе, в Фульде, в Нюрнберге, в Оденвальде крестьяне собирались огромными толпами и находились в состоянии величайшего воодушевления. В то же самое время во Франции Учредительное собрание было распущено и к новым выборам везде готовились в атмосфере огромного возбуждения, а на восточной границе Германии венгры в результате ряда блестящих побед менее чем за один месяц отбросили от Тиссы к Лейте поток австрийского нашествия; со дня на день ожидалось, что они возьмут приступом Вену. Словом, так как воображение народа повсюду было в высшей степени возбуждено, а вызывающая политика правительств с каждым днем проявлялась все яснее, то вооруженное столкновение стало неизбежным, и только трусливое слабоумие могло уверить себя в том, что борьба закончится мирным путем. Но именно это-то трусливое слабоумие и было наиболее широко представлено во Франкфуртском собрании.
Лондон, июль 1852 г.
[97]