Основная, самая основная идея русской монархии ярче и короче всего выражена А. С. Пушкиным – уже почти перед концом его жизни:
«Должен быть один человек, стоящий выше всего, выш е даже закона».
В этой формулировке «один человек», Человек с какой-т о очень большой буквы, ставится выше закона. Эта формул и ровка совершенно неприемлема для римско-европейского склада мышления, для которого закон есть все: dura lex, sed lex. Русский склад мышления ставит человека, человечность, душу, выше закона и закону отводит только то место, какое ему и надлежит занимать: место правил уличного движения. Конечно, с соответствующими карами за езду с левой сторон ы. Не человек для субботы, а суббота д л я человека. Не человек для выполнения закона, а закон для охранения человека. И когда закон входит в противоречие с человеч ностью – русское сознание отказывает ему в повиновении. Так было с законами о крепостном праве, так обстоит дело с законами о «ликвидации кулака, как класса». Совершенно бесчеловечных з аконов история знает вполне достаточное ко л ичество, законов, изданных «победителями в жизненной борьбе» для насыщения их, победителей, воли к власти и аппетитов к жизненному пирогу.
История всего человечества переполнена борьбой племен, народов, наций, классов, сословий, групп, партий, религий и чего хотите еще. Почти по Гоббсу: «война всех против всех». Как найти нейтральную опорную точку в этой борьбе? Некий третейск и й суд, стоящий на д племенами, нациями, н ародами, классами, сословиями и прочим? Объединяющую н ароды, классы и религии в какое-то общее целое? Подчиняющую отдельные интересы интересам целого? И ставящую моральные принципы выше эгоизма, который всегда характерен для всякой группы людей, выдвигающихся на поверхность общественной жизни?
По формулировке Л. Тихомирова: «К выражению нравственного идеала способнее всего отдельная человеческая личность, как: существо нравственно разумное, и эта личность должна быть поставлена в полную независимость от всяких внешних влияний, способных нарушить равновесие служения с чисто идеальной точки зрения».
Каждый по-своему – и А. Пушкин и Л. Тихомиров ставят вопрос о «личности», стоящей надо всем. Если нет «личности», то в борьб е за существование и за власть всякая правя щ ая группа пойдет по путям подавления всех остальных. «Промежутки чисто „ р еспубликанского“ и благополучно республиканского развития человечества слишком коротки для того, чтобы из них можно было извлечь какой бы то ни было исторический урок. Самый длительный из этих „промежутков“ это демократия САСШ. Но и этот промежуток несколько бледнее, если мы вспомним судьбу индейцев, негров и южан и если мы не остановимся на сегодняшнем дне. Джек Лондон смотрел очень мрачно на завтрашний день американского капитализма. „Железная Пята“ является, вероятно, самой мрачной утопией в истории человечества. Приблизительно такую же мрачную утопию дал и другой представитель другой почти классической демократии – Герберт Уэлльс в своем „Когда спящий проснется“. И хотя эти мрачные утопии пока что реализованы не капитализмом, а социализмом, будущее „неограниченного капитализма“ мыслящие люди этого капитализма представляли себе в очень мрачном виде. Западная мысль шатается от диктатуры капитализма до диктатуры пролетариата, но до „диктатуры совест и “ не додумался никто из представителей этой мысли. Так, как будто наш русский патент на это изобретение охранен всеми законами мироздания.
Монархия, конечно, не есть специфически русское изобретение. Она родилась органически, можно даже сказать биологически, из семьи, переросшей в род, рода, переросшего в племя, и т.д. – от вождей, князьков и царьков первобытных племен до монархии российского масштаба. Она являлась выразительницей воли сильней ш его – на самом первобытном уровне развития, воли сильнейших – впоследствии. Отличительная черта русской монархии, данная уже при ее рождении, заключается в том, что русская монархия выражает волю не сильнейшего, а волю всей нации, религиозно оформленную в православии и политически оформленную в Империи. Воля нации, религиозно оформле н ная в православии, и будет «диктатурой совести». Только можно объяснить во зм ож н ость манифеста 1 9 -го февраля 1861-го года: «диктатура совести» смогла преодолеть страшное сопротивление правящего слоя, и правящий слой оказался бессилен. Это отличие мы всегда должны иметь в виду: русская монархия есть выразительница воли, то есть совести, нации, а не воли капиталистов, которую выражали оба французских Наполеона, или воли аристократии, которую выражали все остальные монархии Европы: русская монархия является наибольшим приближением к идеалу монархии вообще. Этого идеала русская монархия не достигла никогда – и по той общеизвестной причине, что никакой идеал в нашей жизни недостижим. В истории русской монархии, как и во всем нашем мире, были периоды упадка, отклонения, неудач, но были и периоды подъемов, каких мировая история не знала вообще.
Я постараюсь раньше всего установить чисто теоретические положения монархии – и только потом – показать, что практически, то есть ис т орически, на практике веков, русская монархия действовала на основании вот этих, так сказать, «теоретических положений». Словом, это не совсем «теория», это просто систематизация фактов.
Никакое человеческое сообщество не может жить без власти. Власть есть в семье, в роде, в племени, в нации, в государстве. Эта власть всегда имеет в своем распоряжении средства принуждения, – начиная от семьи и кончая государством. Власть может быть сильной и может быть слабой. Бывает «превышение власти», как в сегодняшнем СССР, и бывает «бездействие власти», как в сегодняшних САСШ. Оба эти п реступления были наказуемы старыми русскими законами. Они, кроме того, уголовно наказуемы и законами истории.
Государственная власть конструируется тремя способами: наследованием, избранием и захватом: монархия, республика, диктатура. На практике все это перемешивается: захватчик власти становится наследственным монархом (Наполеон I), избранный президент делает то же (Наполеон III), или пытается сделать (Оливер Кромвель). Избранный «канцлер», Гитлер, становится захватчиком власти. Но, в общем , это все-таки ис к лючения.
И республика, и диктатура предполагают борьбу за власть – демократическую в первом случае и обязательно кровавую во втором: Сталин – Троцкий, Муссолини – Маттеотти, Гитлер – Рем. В республике, как общее правило, ведется бескровная борьба. Однако, и бескровная борьба обходится не совсем даром. Многократный французский министр Аристид Бриан признавался, что 95 % его сил уходит на борьбу за власть и только пять процентов на работу власти. Да и эти пять процентов чрезвычайно краткосрочны.
Избрание и захват являются, так сказать, рац и оналистическими способами. Наследственная власть есть, собственно, власть случайности, бесспор н ой уже по одному тому, что случайность , рождения совершенно неоспорима. Вы можете признавать или не признавать принципа монархии вообще. Но никто не может отрицать существован и я положительного закона, предоставляющего право наследования престола первому сыну царствующего монарха. Прибегая к несколько грубоватому сравнению, это нечто вроде того козырного туза, которого даже и сам Аллах бить не может. Туз есть туз. Никакого выбора, никаких заслуг, а следовательно и никаких споров. Власть переходит бесспорно и безболезненно: король умер, да здравствует король!
Человеческий и ндиви д уум, случайно родившийся наследником престола, ставится в такие условия, которые обеспечивают ему наилучшую профессиональную подготовку , какая только возможна технически. Государь Император Николай Александрович был, вероятно, одним из самых образованных людей своего времени. Лучшие профессора России препод а вали ему и право, и стратегию, и историю, и литературу. Он совершенно свободно говорил на трех иностранных языках. Его знания не были односторонними, как знания любого эрудита, и Его знания были, если так можно выразиться, живыми знаниями. В. В. Розанов писал: «Только то знание ценно, к о торое острой иго л кой прочерчено в душе, – вялые знания бессильны». Право и стратегия, история и литература были объектом ежедневной работы Его, Его Отца и Его Деда. Это есть знания, непрерывно и непосредственно связанные с каж дым шагом Его деятельности. Немецкий историк царствования Императора Николая Первого проф. Шиман так и писал: Ни колай Первый не читал ничего, кроме Поль де Кока – специальные курьеры привозили ему из Парижа самые свежие оттиски. Проф. Шиману – в более грубой форме – вторит наш проф. Покровский. Однако – Николаю Первому А. Пушкин читал, «Евгения Онегина», а Н. Гоголь «Мертвые Души». Ни колай I финансировал и того и другого, первый отметил талант Л. Толстого, а о «Герое нашего времени» написал отзыв, который сделал бы честь любому профессиональному литературоведу. Николай Второй был возмущен отлучением Льва Толстого от Церкви – проведенным без Его ведома, и на похороны автора «Войны и Мира» послал своего адъютанта и свой венок: «Великому писа т елю земли русской», а потом материальн о поддерживал семью Толстых. Великий же писатель земли ру с ской нанес русской монархии очень много вреда. России , впрочем, тоже. У Николая Первого хватило и ли т ературного вкуса и гражда н с к ого мужества, чтобы отстоять «Ревизора» и после п е рвого представления сказать: «Досталось всем – а больше всего МНЕ». У Николая Второго нашлось достаточно объективности, чтобы отделить бездарную философию толстовства от гениальных произведений его автора. Попробуйте вы все это при Гитлере-Ленине-Сталине. … Или даже при Ориоле-Эттли-Трумане.
Русский царь заведовал всем и был обязан знать все, – разумеется в пределах человеческих возможностей. Он был «специалистом» в той области, которая исключает всякую специали з ацию. Это была специальность, стоящая над всеми специальностями мира и охватывающая их все. То есть, общий объем эрудиции русского монарха имел в виду то, что имеет в виду всякая философия: охват в одном пункте всей суммы человеческих знаний. Однако, с той колоссальной поправкой, что «сумма знаний» русских царей непрерывно вырастала из живой практики прошлого и проверялась живой практикой н астоящего. Правда, почти так же проверяется и философия – например, при Робеспьере, Ленине и Гитлере – но, к счастью для человечества, такие проверки происходят сравнительно редко.
Итак: русский царь стоял не только над классами, сословиями, партиями и прочим – он стоял также и НАД НАУ КАМ И. Он мог рассматривать – и реально рассматривать стратегию с точки зрения экономики и экономику с точки зрения с т ратегии, что, как правило, совершенно недоступно ни стратегу, ни экономисту. Именно Государь Император Николай Александрович лично привел нашу армию в порядок и Он лично настаивал на «балканском» варианте войны. Он не мог преодолеть во з ражений «военспецов», но Первая мировая война закончилась именно на балканском театре – Салоникский прорыв.
Итак: некая человеческая индивидуальность рождается с правами на власть. Это, как козырный туз, полная бесспорность. По дороге к реализации этой власти, этой индивидуальности не приходится валяться во всей той грязи и крови, интригах, злобе, зависти, какие неизбежно нагромождаются вокруг не только диктаторов, но и президентов. При диктаторах – это грубее и нагляднее. При президентах – это мягче и прикровеннее? Но те методы, посредством которых были убраны с политической арены В. Вильсон и Ж. Клемансо никак не п ринадлежат к числу особо изящных явлений республиканской истории. Наследник престола проходит свой путь от рождения до власти, не наталкиваясь на этом пути ни на какую грязь и не накопляя в своей душе того озлобления, которое свело в могилу и Вильсона и Клемансо. Наследник престола растет в атмосфере добра. И неписаная конституция российской государственности требовала от царя, чтобы он делал добро. Какие, собственно, есть гарантии и сполнения этой конституции?
Православие есть самая оптимистическая религия мира. Православие исходит из того предположения, что человек по своей природе добр, а если и делает зло, то потому, что «соблазны». Если мы удалим «соблазны», то останется, так сказать, химически чистое добро. По крайней мере, в земном смысле этого слова. Наследник Прест о ла, потом обладатель Престола, ставится в такие условия, при которых соблазны сводятся, если не к нулю, то к минимуму. Он заранее обеспечен всем. При рождении он получает о рдена, которых заслужить он, конечно, не успел, и соблазн тщеславия ликвидируется в зародыше. Он абсолютно обеспечен материально – соблазн стяжания ли к видируется в зародыше. Он есть Единственный, Имеющий Право, – отпадает конкуренция и все то, что с ней связано. Все организовано так, чтобы личная судьба индивидуальности была спаяна в одно целое с судьбой нации. Все то, что хотела бы для себя иметь личность, – все уже дано. И личность автоматически сливается с общим благом.
Можно сказать, что все это имеет и диктатор – типа Наполеона, Сталина или Гитлера. Но это будет верно меньше, чем наполовину: все это диктатор завоевал и все это он должен непрерывно отстаивать – и против конкурентов и против нации. Диктатор вынужден ежедневно доказывать, что вот именно он и есть гениальнейший, великий, величайший, неповтори мый, ибо если гениальнейший не он, а кто-то другой, то, очевидно, что право на власть имеет именно другой. В общем идет социалистическое соревнование на длину ножа . Наполеон I говорил: «Это короли могут проигрывать войны, я себе этого п о зволить не могу». Сотни и сотни конкурирующих глаз смотрят и ждут: «когда же, наконец, этот гениальнейший споткнется» – спотыкаются они все. Диктатор всегда поднимается по трупам и может держаться только на трупах. Экспансия Робеспьера-Наполеона-Сталина-Гитлера объясняется в основном тем, что слой, выдвигающий диктатуру, постепенно объедает свою з ем л ю и нуждается в чужих пастбищах. Но она объясняется также и тем что гениальнейший все время обязан док а зывать всякое свое превосходство, а наиболее наглядной формой этого доказательства является победоносная война. Законный монарх ничего и никому доказывать не обязан: козырный туз, – очень тяжкий, но все-таки к о зырный, судьба дала ему в руки: спорить тут не о чем и доказывать тут нечего.
О самом принципе случайности можно, конечно, спорить. Банально-рационалистическая, убого-научная точка зрения обычно формулируется так: случайность рождения может дать неполноценного человека. А мы, МЫ выберем самого наилучшего. Конкретный пример: Ж. Клемансо был, конечно, самым л учшим – это именно он в самую трагическую минуту истории Ф р анции спас страну. Правда, действовал он не столь к о, как премьер-министр, сколько как диктатор, – но на войне, как на войне. И до и после него пошли старательно отобр а нные ничтожества, традиционно-пресловутые «выставки куроводства», и Франция никак не может выкарабкаться из полосы внешн и х катастроф и внутренних неурядиц. Кроме того, самое понятие «лучшего» порочно по существу: в 1940 году «самым лучшим» был Иванов, в 1944 – Петров, в 1948 – Сидоров и так далее. Если перед нацией не стоит никаких серье з ных забот, то это мелькание самых лучших кое-как переносимо. Однако и здесь можно отметить тенденцию к переизбраниям данного президента. Ибо, когда перед нацией история ставит маломальски серьезную проблему, то ясно, что четырех лет президентского ср о ка для этого недостаточно: нужно п р одлить еще на четыре. Потом еще – ибо иначе – даже какого-то «Нью-Диль» довести до конца нельзя. Конечно, «случайность рождения» может дать неполноценного человека. Такие примеры у нас были: царь Федор Иванович. Ничего страшного не произошло. Ибо монархия это «не произвол одного лица», а «система учреждений», – система может вре м енно действовать и без «лица». Но по простой статистике шансы на такого рода «случайность» очень малы. И еще меньше – на появление «гения на престоле».
Я исхожу из той аксиомы, что гений в политике это хуже чумы. Ибо гений это тот человек, который выдумывает нечт о принципиально новое. Выдумав нечто принципиально новое, он вторгается в органическую жизнь страны и калечит ее, как искалечили ее Наполеон и Сталин, и Гитлер, нельзя же все-таки отрицать черты гениальности – в разной степени – у всех трех. Шансов на появление «гения» на престоле нет почти никаких: простая статистика. Один «гений» приходится на десять или двадцать миллио н ов рождений. Нет никаких шансов, чтобы один гениальный «избранн и к» – из десяти или двенадцати миллионов – оказался бы и «избранником судьбы» на престоле.
Власть царя есть власть среднего, среднеразумного человека над двумястами миллионами средних и среднеразумных людей. Это не власть истерика, каким был Гитлер, полупомешанного, каким был Робеспьер, изувера, каким был Ленин, честолюбца , каким был Наполеон, или модернизированного Чингиз-Хана, каким являлся Сталин. Едва ли можно отрицать, что Наполеон был истинно гениальным полководцем, и совершенно очевидно, что ничего, кроме катастрофы, он Франции не принес. Напо л еон верил в свою «звезду», Гитлер в свой «рок», Сталин в своего Маркса – у каждого «гения» есть свой заскок. В результате этих заскоков величайший полководец мировой истории Ганнибал покончил со своей собственной родиной, Наполеон привел союзнико в в Париж, Гитлер – в Берл и н, а Сталин приведет в Москву. А все – гении. В. Ключевский несколько недоуменно рассказывает о том, что первые московские князья, первые собиратели земли русской, были совершенно средними людьми: – а, вот, русскую землю собрали. Это довольно просто: средние люди действовали в интересах средних людей – и линия нации совпадала с линией власти. Поэтому средние люди новгородской армии переходили на сторону средних людей Мо с квы, а с редние люди СССР перебегают от сталинской гениальности, – собственно говоря, куда глаза глядят. Да избавит нас Господь Бог от глада, мора, труса и гения у власти. Ибо, вместе с гением к власти обязательно придут и глад, и мор, и трус, и война. И все это, вместе взятое.