КАССИРЕР ЭРНСТ
Философия символических форм
Логика вещей, т.е. основных содержательных понятий и отношений, на которых строится наука, неотделима от логики знаков. Ибо знак есть не просто случайная оболочка мысли, но ее необходимый и существенный орган. Он служит не только цели сообщения готового мысленного содержания, но является инструментом, благодаря которому само это содержание складывается и впервые приобретает свою полную определенность. Акт понятийного определения содержания идет рука об руку с актом его фиксации в ком-либо характерном знаке. Таким образом, всякое подлинно строгое и точное мышление находит себе поддержку только в символике и семиотике, на которые оно опирается. Любой "закон природы" в нашем мышлении принимает вид общей "формулы", но всякую формулу можно представить только как связь общих специфических знаков. Без таких универсальных знаков, как, например, в арифметике и алгебре, нельзя было бы выразить ни одно особое отношение в физике, ни один частный закон природы. В этом бы наглядно выражается основной принцип познания вообще, в соответствии с которым всеобщее может созерцаться всегда лишь в особенном, а особенное мыслится всегда только в отношении к всеобщему.
Но это взаимоотношение не ограничивается только рамками науки, а прослеживается и во всех других основных формах духовного творчества. Для всех них характерно то, что свойственный им способ восприятия и формообразования они могут применить, только создав для него как бы определенный чувственный субстрат. И настолько существен здесь этот субстрат, что подчас кажется, будто он исчерпывает все содержание значения, весь собственный «смысл» этих форм. Язык, казалось бы, определяется и мыслится только как система звуковых знаков, — мир искусства и мифа кажется исчерпанным в мире особых, чувственно-пластических образов, которые искусство и миф демонстрируют нам. И тем самым по сути дела дана всеобъемлющая среда (Medium), в которой встречаются все духовные образования, так разнящиеся между собой. Содержание духа заключается только в его выражении; идеальная форма может быть распознана только по и в совокупности чувственных знаков, которые служат ее выражению. Если бы удалось получить систематический обзор всех различных направлений такого рода выражения, если бы удалось вскрыть его типичные, инвариантные черты, а также их особые градации и внутренние различия, то идеал «универсальной характеристики», поставленный перед познанием, был бы тем самым достигнут. Мы обладали бы тогда своего рода грамматикой символической функции — такой функции, посредством которой были бы охвачены и генерально соопределены ее отдельные выражения и идиомы, наблюдаемые нами в языке и искусстве, в мифе и религии.
Через знак, связанный с каким-либо содержанием, само это содержание приобретает новое состояние и новую длительность, так как знаку — в противоположность реальной смене отдельных содержательных моментов в сознании — соответствует определенное идеальное значение, которое как таковое застывает в нем. Он не есть подобно просто данному ощущению, нечто пунктуально обособленное, неповторимое и единственное в своем роде, но выступает роли репрезентанта множества, совокупности возможных моментов содержания, каждому из которых он противостоит как «общее». В символической функции сознания, деятельность которой мы видим в языке, в искусстве, в мифе, из потока сознания извлекаются сначала определенные устойчивые основные образы (Grundgestalten), частью понятийной, частью наглядной природы; вместо текущего содержания появляется замкнутое в себе застывающее единство формы.
Политика — еще далеко не позитивная наука, а тем более не точная. Я уверен, что потомки будут рассматривать многие из наших политических систем с тем же чувством, что возникает у современного астронома при изучении астрологического сочинения или у химика, читающего алхимический трактат. В политике мы еще не имеем надежной базы, здесь нет упорядоченного знания, здесь все время существует угроза того, что нас захлестнет старый хаос. Мы строим высокие и гордые здания, но без твердого фундамента. Вера в то, что человек, ловко орудуя магическими формулами и заклинаниями, может управлять природой, господствовала сотни и тысячи лет человеческой истории, несмотря на все бесчисленные неудачи и разочарования. Поэтому не удивительно, что наши политические действия и теории наполнены магическим содержанием. И когда небольшие группы людей пытаются осуществить свои желания и фантастические идеи относительно целых наций, всей политической вселенной, они могут иметь временный успех, могут даже достичь триумфа. Но достижения эти эфемерны, потому что в социальном мире, так же как и в физическом, есть своя логика, свои законы, которые не могут нарушать безнаказанно. Даже в этой сфере мы должны следовать совету Бэкона — подчиняться законам социального мира, чтобы научиться управлять ими.
Что же может сделать философия, чтобы помочь в борьбе с политическими мифами? Современные философы давно уже отказались от мысли влиять на течение политических и социальных событий. Гегель верил в самую высокую ценность и достоинство философии. И, тем не менее, тот же Гегель сказал, что философия всегда является слишком поздно для того, чтобы переделать мир, и глупо рассчитывать на то, что какая-либо теория может обогнать свое время.
Разумеется, она не в силах разрушить политические мифы. Мифы в некотором роде непобедимы: их не опровергнешь разумными аргументами и не побьешь силлогизмами. Философия может сослужить другую службу: она помогает понять врага, дабы затем разбить его. Понять не только его дефекты и слабые места, но и в чем его сила, которую мы все склонны преуменьшать. Когда впервые сталкиваешься с политическим мифом, он кажется столь абсурдным и неуместным, столь фантастическим и отвратительным, что трудно заставить себя принимать его всерьез. Но теперь стало ясно, какая это огромная ошибка, и не стоит допускать ее в другой раз. Необходимо тщательно изучать истоки, структуру и технику политических мифов, чтобы видеть лицо врага, которого мы надеемся одолеть.
(Культурология. ХХ век. М., 1995)