Феномен интуиции в научном познании

ФЕНОМЕН ИНТУИЦИИ В НАУЧНОМ ПОЗНАНИИ

В феврале 2010 года в Интернете состоялась дискуссия, посвященная обсуждению различных аспектов внесенсорного способа знания (без участия известных систем анализаторов), в которой принял участие Марк Комиссаров (66). Речь идет о методике активизации, т.е. целенаправленном произвольном формировании нового когнитивного навыка (привычки, автоматизма). Эта оживленная дискуссия затем перешла в жесткую полемику с бретерами и бузотерами инета.

Данная статья^[1] представляет собой критику вульгар­­но-материалистической точки зрения, общей как для М. Комиссарова, который фальсифицирует сущность человека, так и для его оппонентов, напрочь отрицающих реальность внесенсорного знания. Обе противоположные стороны придерживаются одной и той же манеры суждения, которая низводит природу человека к уровню бездушного механического агрегата — калькулятора (лат. calculātor — счетчик) или компьютера (лат. computātоr — считающий, подсчитывающий).

Не ставя под сомнение реальную возможность внесенсорного знания, которое действительно существует вопреки всем оппонентам, и опуская вопрос об авторстве метода, эта статья доказывает теоретическую несостоятельность вульгарного редукционизма. Гипотеза М. Комиcсарова, точнее, его поверхностное, случайное мнение о природе человека, бессознательно создает для себя неразрешимую проблему, потому что выдает субъективную выдумку (модель) за сам по себе сущий, объективный предмет, т.е. фальсифицирует сущность человека¹. В свою очередь, проявившая себя на форуме оппозиция, представляет собой общую точку зрения эмпиризма, которую она выдает за очевидную для всех и якобы не подлежащую никакому сомнению аксиому. Такая очевидность сравнима разве что с наивной уверенностью, что «солнце движется по небу». Точно такую же несомненную очевидность имеет для ее представителей мнение, что опыт человечества исчерпывается исключительно только чувственной достоверностью, восприятием и субъективным мышлением.

Присмотревшись внимательней, можно заметить, что со стороны своего обоснования эта точка зрения имеет, по крайней мере, два ближайших первоисточника. Одним из них является принятая на веру партийная догма «диалектического материализма». Второй же, скорее всего, связан с ювенильным подражанием модному позитивизму (К. Попперу, И. Лакатосу, Т. Куну и др.). Оба этих «учения» заверяют, что единственным источником истинного знания служит только эмпирический опыт, и оба категорически отрицают определяющую роль всеобщего по отношению к единичным вещам. Генетике и кибернетике в свое время досталось от «диамата» именно за их истинное признание первичности всеобщего (программы, генома) по отношению к единичному (особи, «железу»). В свою очередь, позитивизм тоже выступает против всеобщих принципов классической философии, эстетики, этики и теологии.

Позиция позитивизма выразила себя в манифесте «Венского кружка», опубликованного в 1929 го-ду: «Мы охарактеризовали научное миропонимание в основном посредством двух определяющих моментов. Во-первых, оно является эмпиристским и позитивистским: существует только опытное познание, которое основывается на том, что нам непосредственно дано. Тем самым устанавливается граница для содержания легитимной науки. Во-вторых, для научного миропонимания характерно применение определенного метода, а именно метода логического анализа».

По отношению к такому типу сознания Гегель спра­ведливо замечает: «Эта последняя вершина формального образования нашего времени <…>, не содержащая в себе необходимости <…>, есть в то же время высшая ступень грубости, потому что она заимствует у образования только форму» (19, II, 329). Беда формального образования состоит в том, что оно не затрагивает и не преобразует саму личность, оставляя «все склонности, страсти — всё, что составляет бездуховное содержание мирского» без примирения со своим духом (19, II, 323). «Такова, — по Гегелю, — точка зрения, присущая нашему времени», она есть «кульминационная точка субъективности» (19, I, 352), которая знает себя только формально, как «пустое самосознание» — лицо. Его подлинная природа еще скрыта от него, поэтому такое самосознание «лишено истинной объективности» (130).

Что есть чувственная достоверность, из которой исходит опытное познание? Это самое первое знание, которое индивид получает только от собственных органов чувств. Таковы факты сознания, когда я испытываю, каков есть предмет, только в моих чувствах. Например: «сейчас утро»; «видел своими глазами»; «солнце движется по небу»; «вода в этой реке теплая»; «это яблоко сладкое» и т.п. Много ума здесь не надо — только ощущай! Таков непосредственный способ индивидуальной ориентации в предметном окружении при помощи органов чувств — без социального посредничества, т.е. опыта других людей. Чувственная достоверность (достоверное знание) служит основой всех видов свидетельств: медицинского, юридического, исторического и, наконец, духовного в религиозных культах. Но достоверность еще не знает почему (необходимо ли) есть это и что (по природе своей) есть это.

Со стороны своей физиологии чувственная достоверность дифференцирована на разные системы анализаторов, которые состоят из: 1) рецепторов, т.е. периферийной части, ответственной за прием и первичный анализ информации; 2) чувствительных (афферентных) нервов; 3) корковых отделов мозга, которые связаны с восприятием и субъективным мышлением. Но это еще не значит, что познает (мыслит) сам мозг — вещи не мыслят! Иначе зачем тогда нужна наука с ее огромным штатом ученых? Достаточно было бы лишь одних аналитических автоматов. Однако даже у эмпириков мыслит все-таки не шишковидная железа, а всеобщая единая сущность природы и человека, которая знает себя как Я человека и проявляет себя в его теле, звуках речи, красках картины, камнях архитектуры, электронном изображении монитора и т.п. Но это не то же самое, когда утверждают вслед за героем известной детской сказки — Карлсоном, что говорит сам по себе телевизор или мыслит сама по себе голова.

Только всеобщая сущность может знать себя как дух — Я, потому что, зная себя как Я, мы тем самым отличаем себя как субъекта от всего «моего». Иначе бы мы не говорили «моя рука, моя голова», но полностью бы совпадали со своим телом, самоотождествлялись с ним, теряя в нем сознание себя, т.е. не сохраняли бы себя для себя как Я (дух) в противоположность своему телу. И тогда уже кто-то другой наблюдал бы нас как своих пациентов отделения реанимации.

Это различие себя как Я (субъекта, духа) от всего «моего» — тела или любого другого предмета сознания — есть абсолютное условие познания чего бы то ни было. Я никогда не совпадает, не сливается с предметом настолько, чтобы полностью раствориться в нем, как, например, вода, которая при контакте с сахаром уже перестает быть нейтральной (чистой), становясь сахарным раствором. Она сама уже не возвращается из этого замутненного состояния к себе самой как первоначально чистой воде. Тогда как Я, напротив, пробует, испытывает свой предмет и при этом активно исключает из себя его инородную определенность — возвращается в свою чистую самость (рефлектирует в себя) из общей связанности с чем-то иным. И только поэтому сознает себя как Я, которое знает что-то другое, отличное от него и исключенное им из себя как «мое». А таким «моим» может быть все что угодно — хоть все вселенные со всеми их законами.

И вот, чтобы познавать хоть что-то методами физики, химии, биологии, истории, наше мышление должно сохранять свою независимость от предмета, активно отличать себя как познающее (Я самой науки) от всех «своих» познаваемых предметов. Иначе физика как наука ничем не отличалась бы от физики как предмета, самоотождествлялась бы с ним, пассивно теряя в нем сознание себя. Интересно, кто бы тогда эту физику знал? Вот почему мышление (Я самой науки) изначально превосходит по своей сущности все познаваемые им особенные законы и единичные вещи и никогда не сводится к ним, превышая их всех. По отношению к ним мышление выступает как абсолютно всеобщее, в котором дух выходит за пределы всех законов, т.е. самой необходимости. А это означает, что субстанцией познающего Я является сама свобода, ибо только свободное может постигать свободное, только бесконечное может познавать бесконечное.

При этом, однако, было бы неверным представлять себе, что свободное существует вне или по ту сторону необходимости. Такое Я было бы лишь пустой, неопределенной абстракцией. Интересно, как бы оно могло тогда настраиваться на любую определенность бесконечного диапазона явлений и «резонировать в унисон» с ними, если бы Я изначально не было бесконечным в себе? Познающий дух содержит в себе все определения мира. Таким содержательно-всеобщим выступает дух по отношению к любому предмету познания. Например, чтобы знать определенность этого «здесь» или этого «теперь», дух уже потенциально должен быть в себе различен от всякой точки пространства и времени как всеобщее по отношению к любому «здесь» и «теперь». Дух сам порождает в самом себе определенность любого места и времени, где он решил проявить себя. Дух уже есть там, где он только решил еще быть. Это — ключ для понимания.

Однако прежде чем дух достигнет сознания своей всеобщей формы, он должен пройти ряд своих феноменологических ступеней развития. Одной из них выступает восприятие: деятельность сканирования множества наблюдений опыта в поиске их общей закономерности (X=Y). Призвание мыслящего рассудка и состоит в таком поиске бесконечного числа уравнений, образующих его «картину мира». При этом культура эксперимента требует, чтобы, во-первых, были получены качественно определенные (достоверные) факты. Во-вторых, должно быть проведено достаточное число таких наблюдений, чтобы уверенно (с максимальной вероятностью) вывести индуктивное заключение. Если эти правила опыта не соблюдены, то научный скептицизм и порядочность ученого не позволят ему сделать бездоказательное заявление.

В отличие от такого научного скептицизма, точка зрения большинства случайных оппонентов М. Комиссарова заранее отрицает даже саму возможность достоверного знания без участия физических органов чувств. Такова точка зрения сенсуализма, который утверждал, что всякое знание происходит из чувственного опыта: «Нет ничего в разуме, чего не было бы в чувствах» (Д. Локк). Это, во-первых, практический опыт экстероцепции: зрения, слуха, осязания, обоняния, вкуса; проприоцепции: ощущения мышц, сухожилий; и интероцепции: ощущения голода, жажды, вожделений; эмоций гнева, страха, удовольствия. Во-вторых, это теоретический опыт, который коррелирует с функциями корковых отделов анализаторов — деятельностью восприятия и субъективного мышления. С позиций материализма и позитивизма такой механизм полностью исчерпывает всю практическую и теоретическую жизнь человека, которому ничего другого не остается, кроме как знать себя только со стороны своей природной необходимости: существо вида приматов группы гоминид рода человек. И все! А что сверх того, то от лукавого.

Остается, правда, детский вопрос: А откуда эмпирики это узнали? Из своего конечного опыта? Или, быть может, они уже завершили сам опыт как таковой во всем его полном объеме? В этом случае эмпиризм сам подписал бы себе и своей рефлек-сии — позитивизму — смертный приговор, потому что опыт и позитивизм неотделимы один от другого. Однако до тех пор, пока опыт не завершен — всегда будет существовать что-нибудь непознанное, а потому кажущееся иррациональным (непознаваемым), выходящим за границы знания: «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам». Непознанное и непознаваемое принадлежат к одному и тому же конечному опыту и его конечному знанию о себе. Просто в одном случае недостаток (ограниченность) опыта приписывают объекту и тогда говорят о «непознанном», не теряя при этом надежды его познать. В другом случае недостаток опыта приписывают субъекту (его способностям) или его деятельности (методу, форме мышления). Тогда речь идет уже о пределе самого познания, границе нашей познавательной способности. Бесконечное, безусловное, абсолютное остается для такого конечного познания всегда недостижимой «вещью в себе», непознаваемым «икс». Очевидно, что в обоих случаях речь идет о конечном опыте, в пределах которого знание ограничено или в отношении объекта, или в отношении самого себя.

Не отрицая значения физиологии ощущений, Марк Комиссаров настаивает на том, что, кроме известных специализированных анализаторов, существует еще иная когнитивная способность. Гегель называл ее «общим чувством», «инстинктом разума», «автономным внутренним интеллектом»; Шри Ауробиндо практиковал эту способность как «супраментальное сознание»; П.В. Симонов экспериментально исследовал ее как «сверхсознание», или интуицию. В результате своих многолетних исследований Станислав Гроф пришел к заключению, что «для телепатии, психодиагностики, видения на расстоянии или астральной проекции вопрос уже не в том, возможны ли такие явления, а в том, как описать барьер, не позволяющий им происходить в любое время» (33). Вот неполный список публикаций о проведенных за последние 10 лет научных экспериментах, подтверждающих феномен «прямого видения» (6; 113). Дискуссия возникает лишь тогда, когда пытаются бездоказательно уверять, что известные системы анализаторов полностью исчерпывают собой когнитивную способность человека и что всеобщий опыт ни разу не выходил за их пределы.

Однако вдумайтесь, каким образом человеку всегда удается сократить линейный путь индукции — путь штучного перебора бесконечных наблюдений опыта — и перейти к форме общего закона, гармонии прекрасного, идеи целого? Каким образом эмпирическое восприятие, т.е. сканирование множества чувственных наблюдений, в один момент сразу получает вид одной причины, сущности, правила? Каким образом хаос чувственного опыта мгновенно сводится к гармонии единого целого? Какой компас помогает нам сразу же находить правильное решение в огромном океане всякой всячины — «информации»? Но самое замечательное заключается в том, что непримиримые «борцы с лженаукой» сами же бессознательно используют эту способность, даже не задумываясь о том, что всю жизнь говорят прозой.

Неужели они думают, что закон всемирного тяготения (который гласит, что между любой парой тел во Вселенной действует сила взаимного притяжения) был открыт И. Ньютоном путем только чувственной достоверности и восприятия, т.е. личного осязания, обозрения всех тел Вселенной, чтобы в итоге этой полной индукции прийти к своему всеобщему суждению? Или закон А. Авогадро (утверждающий, что в равных объемах различных газов, взятых при одинаковых температуре и давлении, содержится одно и то же число молекул), а он что — тоже был открыт путем собственного удостоверения (обнюхивания и т.п.) всех газов Вселенной и каждой штучной молекулы во всем их объеме? Или, быть может, всеобщий закон биологии, открытый Э.С. Бауэром (гласящий, что все и только живые системы никогда не бывают в равновесии и т.д.), он что — тоже получен в результате полностью исчерпанной индукции, т.е. осязания всех когда-либо живших животных во всех бесконечных экосистемах?

Тогда какой же иной способ знания позволяет нам превосходить механическую операцию счета и постигать внутреннюю сущность, безусловное, абсолютное, прекрасное? Присущий индукции недостаток (проблема индукции) — это фатально непреодолимый удел всей вычислительной техники, несмотря на оптимизм апологетов искусственного интеллекта (170). Только всеобщая сущность природы и человека, пришедшая к своему самосознанию в духе человека, — она одна только способна схватить любую определенность всякого предмета, включая и саму себя. Потому что всеобщее уже содержит в себе всякую особенную и единичную определенность вещей и лишь «вспоминает», «узнает» в них свое собственное проявление. Без этой абсолютной (априорной) свободы духа человек не мог бы вообще ничего знать.

Логической формой такой духовной проницательности (прозрения, озарения) является заключение по аналогии, в которой свободная деятельность мышления становится средним термином умозаключения. Интуиция является необходимым логическим моментом. Известным примером аналогии может служить планетарная модель атома Э. Резерфорда. Другой пример научного прозрения можно привести из «Философии общего дела» Н.Ф. Федорова, который призывал к исследованию механизма питания растений, по аналогии с которым возможно преобразование физиологии человека (148). Эту гипотезу затем развивали К.Э. Циолковский и В.И. Вернадский (9, 228-245). А фактическое ее подтверждение в католической харизме Inedia нашел Терри Джонс, который приводит свидетельства церкви и список послушников, принявших обет «неедения» и проживших так по нескольку десятков лет (182). Опубликованы также современные свидетельства подобного феномена (43; 101; 180).

Дополнив аналогию Федорова, можно предложить новую гипотезу. Согласно историческим свидетельствам и современным наблюдениям, некоторые люди способны к автотрофному образу жизни, некоторые же люди обладают способностью внесенсорного знания. Вероятно, эти способности принадлежат не только им одним, но имеют свое основание во внутренней природе человека как такового, т.е. всегда присутствуют у всех людей как существенное свойство самого человеческого рода, проявляющееся при определенных условиях.

«Инстинкт разума» дает почувствовать, пишет Гегель, что эмпирически найденное свойство имеет свое основание во внутренней природе или роде вещей. И чем лучше развито в человеке это чувство разума (интуиция), тем строже и объективнее будет производимая им аналогия. А первыми учителями этого интеллектуального созерцания являются детская игра и искусство. Лишь благодаря интуиции мы впервые способны выйти за пределы наличного опыта. По собственному свидетельству А. Эйнштейна: «Открытие, даже самое маленькое, — всегда озарение. Результат приходит извне и так неожиданно, как если бы кто-то подсказал его. В логическую форму оно облекается лишь впоследствии, в ходе изложения» (165). Такова деятельность нашего духа, которая до поры до времени осуществляется сама по себе, за спиной нашего сознания, чтобы, по словам П.В. Симонова, защитить «гадкого утенка» новой идеи от копыт старого опыта. Он пишет: «Если подсознание защищает сознание от излишней работы и психологических перегрузок, то неосознаваемость творческой интуиции есть защита от преждевременного вмешательства сознания, от давления ранее накопленного опыта. Не будь этой защиты, и здравый смысл, очевидность непосредственно наблюдаемого, догматизм прочно усвоенных норм душили бы "гадкого утенка" смелой гипотезы в момент его зарождения, не дав ему превратиться в прекрасного лебедя будущих открытий» (119)

Без такой априорной, независимой от нашего сознания свободы духа мы не могли бы участвовать в играх; не понимали бы юмор; были бы лишены чувства любви и наслаждения прекрасным; не могли бы стать полноценными гражданами. Все наши удачные решения, научные открытия и произведения искусства осуществлены при начальном участии этого «инстинкта разума». Интуиция есть проявление разумной природы человека — свободы духа. Без этого врожденного (априорного) инстинкта человек был бы лишь говорящим орудием — калькулятором, считающим единицы своих ощущений, которые изолированы друг от друга бессознательной пустотой нулей. И уже не он, а кто-то другой оперировал бы им извне с помощью чужих программ: рефлексов природы, идеологии, фатума.

Интуиция есть общий род многих своих особенных проявлений или видов. Как пишет Е.Я. Басин, «поскольку личность человека предполагает не только работу мозга (физиологии) и души (психологии), но и работу духа, есть основание постулировать наряду с чувственной и интеллектуальной интуицией существование духовной интуиции» (86). Это разумное чувство, или интеллектуальное созерцание, может иметь и вербальную форму, и форму динамической энергии, или просто чувства непоколебимой уверенности в правильности своего решения. По словам Григория Паламы (одного из основателей исихазма), это есть «неописуемые таинственные действования (энергии) Духа, которые действуют в живущих по Духу и обнаруживают себя деятельно, а не доказываются рассуждениями». Каждый подлинный ученый или конструктор, композитор, художник или поэт не раз испытал на себе такое восхищение духа. Так неужели наша творческая свобода не стоит дальнейшего сознательного ее развития? Как и любую другую способность, интуицию тоже необходимо тренировать и совершенствовать.

Заслуга В.М. Бронникова (6), Б.Е. Золотова (50), Н.Н. Денисова (40 ), М. Комиссарова (66),В.Б. Полякова (105), М.П. Солодовникова (122)и др. состоит вовсе не в открытии того, что и так, без всякого нашего участия, работает за спиной нашего сознания и что давно известно в религиозных культах. Нет ее и в неудовлетворительных теоретических концепциях этих авторов. Признание же их действительной заслуги состоит в том, что каждый из них со свойственным только ему талантом учит произвольному доступу к старому как мир способу знания — интуиции; учит навыку произвольной активизации того, что бессознательно и невольно на уровне инстинкта успешно работает в животном мире уже миллионы лет и без чего не мог бы существовать ни практический, ни теоретический опыт человечества. Предмет один и тот же, но педагогический талант каждого из них уникален. Каждый по-своему обучает целенаправленному формированию новой когнитивной привычки. Точно так же, как учитель математики учит навыку счета; учитель родного языка — навыку чтения и письма. В вузе учат навыку сознательного мышления — логике, но это не значит, что до этого человек не мыслил даже бессознательно. Научить кого-либо можно только тому, что он уже имеет. Вот что пишет А.И. Полетаев о «простых» формах прямого видения: «Такой тип прямого видения может быть развит практически каждым, особенно эффективно это происходит у детей. Специальные упражнения и тренинги хорошо описаны и доступны. Сейчас даже в Интернете можно найти много методической информации по этому вопросу <…> в ряде случаев детей с успехом тренировали родители, которые сами никакими подобными способностями не обладали. Эти родители работали со своими детьми по определенной программе, в результате у ребенка проявилось "прямое" видение <…> Здесь нет никакой мистики, есть определенный труд, есть психофизиология и предмет для научного исследования» (104).

Однако трудность любого обучения заключается в том, что сначала надо отучить от старой привычки. Будучи альтернативными видами деятельности, они взаимно исключают, тормозят друг друга. Когда бодрствует одна — другая спит, и наоборот, что дает ключ к решению проблемы. Это ставит вопрос о тормозных доминантах, т.е. избирательном торможении (введение в «транс») очага активности посредством возбуждения альтернативной деятельности. Такова, например, природа физиологических и психологических барьеров, а также разного вида релаксации. Маска на глазах как раз и предназначена для того, чтобы вызвать такое торможение (депривацию) активности зрительного анализатора с целью активизации, пробуждения альтернативного видения.

Вторая трудность связана с волевым аспектом — мотивацией. Замечено, что акт интуиции «срабатывает» только при условии достаточно сильной мотивации, когда человек до самозабвения поглощен своим предметом, но испытывает при этом дефицит наличного опыта (или изначальное отсутствие его у ребенка), когда безрезультатно испробованы все уже известные «рецепты». Например: в момент опасности; в момент предельной усталости от «мозгового штурма»; во время увлекательной игры; при работе инстинкта любопытства у ребенка.

Третья трудность связана с закреплением разового успеха, что требует дисциплины регулярных тренировок, которые бы преодолели инерцию психики. Здесь опять-таки необходимы мотивация, настойчивость и время. Добившись первых удачных результатов, большинство тем не менее избегает публичной демонстрации своего навыка как раз из-за его нестабильной, капризной работы, что объясняется отсутствием должной тренировки. Впрочем, для некоторых оказывается вполне достаточным получить собственное свидетельство хотя бы один раз. Так, например, монах-исихаст, принявший схиму, считает грехом тщеславия демонстрацию своей духовной жизни всуе; как и буддийский отшельник остается равнодушным к своим сиддхи. Из этого следует, что первым условием тестирования должна быть подчеркнутая благожелательность. Должны быть созданы условия максимального психологического комфорта для испытуемого.

Еще одна трудность связана с верификацией, когда приходится довольствоваться лишь косвенным подтверждением и интерпретацией результатов тестирования (63). Дело в том, что не определена сама природа явления, а значит, нет качественной меры, которая позволила бы измерять его величину. Например, пространство измеряют единицами пространства; время — единицами времени; вес — единицами веса; волновые явления — единицами волны и т.п. В данном же случае нет соответствующим образом калиброванных приборов. Это сравнимо с ситуацией, когда снимают ЭЭГ головного мозга зрителя, который смотрит 3D-фильм в стереоочках, вместо того, чтобы самим ученым надеть эти стереоочки и удостовериться на своем собственном опыте.

Подводя итог, хотелось бы еще раз задать вопрос: увеличивает ли степень нашей свободы познание нами самих себя или, наоборот, это познание лишает нас свободы? Все больше и больше людей в наше время приходят к мысли, что способности, которые пробуждаются в нас благодаря новым методикам, настоятельно востребованы самой внутренней необходимостью развития человеческого духа, «ибо виноград созрел». Тогда как в более ранние исторические времена, например, Пифагора, Альберта Великого, Парацельса, Реньо Неро, Нострадамуса, Сведенборга, Франца Месмера, Конан Дойля, Жюля Верна, Аллана Кардека, Елены Рерих общественное мнение было еще совершенно не готово.

Здесь уместно будет привести несколько цитат из Гегеля, который серьезно изучал подобные явления души и духа. Особенно резкую отповедь дал он тогдашней кампании «борьбы с лженаукой»: «Эти люди чрезвычайно облегчают себе рассмотрение этих фактов именно тем, что объявляют рассказы о них — как бы бесконечно многочисленны ни были эти последние, как бы надежно ни были они заверены образованностью, характером и т. п. свидетельствующих о них лиц — просто-напросто заблуждением или обманом и в своем априорном рассудке до такой степени непоколебимы, что подобного рода свидетельства не только не имеют силы для этого рассудка, но и этими людьми отрицается даже все то, что они видели собственными глазами. Чтобы верить в этой области всему тому, что видишь собственными глазами, и еще более для понимания этого, — для этого основным условием является освобождение от власти рассудочных категорий».

Рассудок принадлежит сфере феноменологии духа и знает себя только как психическую функцию мозга единичного субъекта. Дух выступает здесь в форме восприятия: отношения «пустого самосознания» к внешнему многообразию чувственных вещей, которое он называет «миром», «вселенной». А так как это сознание не определено в самом себе, оно принимает все содержание извне как данное. Рассудку легче сойти с ума, чем допустить в себе самом свободную жизнь чего-то другого. Он еще не знает «истинно сверхчувственного», представляя его только в виде «чего-то потустороннего <…> как это произошло в философии Канта» и др. (15) Подлинное единство субъекта и объекта воспринимается таким абстрактным сознанием лишь отрицательно — как некое нарушение вроде болезни. Например, таковы «аргументы» Канта против наблюдающего разума Сведенборга. Гегель пишет: «Ближайшая ступень сознания, на которой философия Канта постигает дух, есть восприятие, составляющее вообще отправную точку зрения нашего обыкновенного сознания» (27, III, 228)

Кант насмеялся над истиной духовного способа. Как пишет Гегель, «этот скептицизм состоит только в отрицании истинности и достоверности сверхчувственного, в указании, что мы должны держаться лишь чувственного и того, что налично в непосредственном ощущении» (27, I, 209). Бесконечная форма духа недоступна для восприятия как такового, потому что «истина не есть готовый предмет, но сам субъект должен сделаться истинным» (24, 388). Впрочем, до сих пор именно такая непосредственная субъективность продолжает навязывать свою природную определенность в качестве абсолютной «нормы» здравомыслия. Стоит обратить внимание на форму опровержения, которую она использует: «Этого не может быть, потому что в моем восприятии этого содержания нет». Как будто бы сама форма восприятия является уже абсолютным завершением человеческого опыта вообще. Гегель пишет: «Восприятие есть форма постижения внешнего мира, и в этом состоит недостаток эмпиризма. Восприятие как таковое всегда есть нечто единичное и преходящее» (27, I, 150). Неистинную ступень развития выдают за всеобщий критерий истины. Природную определенность духа, ограниченную сенсорную возможность гравитационного «скафандра» человека отождествляют с самой личностью. Тогда как более высокой формой опыта, превосходящей восприятие, является метод разумного созерцания и созерцающего мышления.

1          Человек не сводится только к своему физическому телу, например мозгу, шишковидной железе или печени, но «продолжается» и за границами своей физиологии. Это достоверно знает любой истинно верующий. В связи с этим было бы правильным обратить внимание на китайский опыт исследования экстрасенсорных способностей человека, о котором пишет Карл Вагнер (177): «Китайский подход к вопросу о необычных способностях человека <…> в отличие от нашей западной точки зрения, основан на общепринятых принципах традиционной китайской медицины и связанных с ними философских систем». Этот китайский опыт был взят за основу В.В. Губановым, который исследует ауру человека как систему «протуберанцев» энергии, исходящей из акупунктурных точек и чакр (система Кенрак). См.: сайт Международного института социальной экологии. URL: http://www.lifexpert.ru/sciencebase 

Полевую гипотезу динамической голограммы разрабатывал в 1980-90-х гг. В.Б. Поляков. Посещая в Ленинграде его семинары в Гуманитарном Центре, мы, сидящие в зале, левой ладонью, как локатором, настраивались на его ладонь, поднятую вверх, как антенна, и ставили диагноз пациенту, которого мысленно представлял В.Б. Поляков. Только по фантому, невербально и без всякой фотографии (105; 129). См. также: 31. — 144.