«ДНЕВНИК ПИСАТЕЛЯ» - особое периодическое издание Достоевского, всецело являвшееся его единоличным органом и выходившее месячными выпусками с перерывами в 1873, 1876-1877, 1880-1881 гг. (Полн. собр. соч.: В 30 т. Т. 21-27). Оно выражало потребность писателя в прямой беседе с читателем для обсуждения злободневных вопросов, касающихся всех областей российской и европейской действительности. В «Дневнике писателя» Достоевский ведет принципиальный разговор, перемежающийся с собственными воспоминаниями и историческими экскурсами, о внешнеполитических и военных событиях (Восточный вопрос, освободительная борьба южных славян, русское добровольческое движение, политическая жизнь Франции, Италии, Испании, усиление милитаризма бисмарковской Германии), о земельной собственности и аграрных отношениях, о развитии промышленности и торговли, о научных открытиях и всемирных выставках. Внимание автора привлекают железнодорожные катастрофы, судебные процессы, увлечение интеллигенции спиритизмом, распространение самоубийств среди молодежи. Его беспокоит распад семейных связей, разрыв между различными сословиями, торжество «золотого мешка», обезлесение страны, эпидемия пьянства, искажение русского языка и многие др. проблемы. Перед писателем открывается широчайшая панорама пореформенной России: именитые сановники и неукорененные мещане, разорившиеся помещики и преуспевающие юристы, тугодумные консерваторы и ушлые либералы, бывшие петрашевцы и заявившие о себе анархисты, смиренные крестьяне и самодовольные буржуа. Читатель знакомится и с необычными суждениями автора о русской литературе, творчестве Пушкина, Некрасова, Толстого. Однако «Дневник писателя» - не многокрасочная фотография и не калейдоскоп сменяющих друг друга пестрых фактов и непересекающихся тем. В нем есть свои стройные мировоззренческие положения и идеи, имеющие глубокий философский смысл. И о чем бы ни заводил речь автор «Дневника писателя» - будь то роль религии в мировой истории или проводимые экономические реформы, «ротшильдовская идея» или сражение болгар и сербов с турками, общество покровительства животным или литературные типы, замученный солдат или добрая няня, кукольное поведение дипломатов или игривые манеры адвокатов, кровавая реальность террористических актов или утопические мечтания о «золотом веке», - его мысль всегда обогащает и обобщает текущие факты глубинными ассоциациями и аналогиями из отечественной и мировой культуры, раскрывает сокрытый в них высокий или низкий образ человека. Причем при освещении столь разнородных тем одновременно на предельно конкретном и общечеловеческом уровнях Достоевский органично соединял различные стили и жанры, последовательную логику и художественные образы, что позволяло передать всю сложность и неодномерность рассматриваемой проблематики. В самой же этой проблематике он стремился определить «концы» и «начала», ее вневременную этическую и психологическую сущность, глубинный духовный смысл, а также отыскать и указать «нашу национальную и народную точку зрения». Характеризуя собственные подходы, писатель говорил о необходимости давать «отчет о событии не столько как о новости, сколько о том, что из него (события) останется нам более постоянного, более связанного с общей, с цельной идеей». По его убеждению, нельзя «уединять случай» и лишать его «права быть рассмотренным в связи с общим целым», в свете всего исторического опыта, запечатлевшего основные свойства человеческой природы и не перестающего оказывать свое воздействие через активизацию тех или иных традиций на качественное своеобразие настоящего и будущего России и Европы. Философскую методологию в «Дневнике писателя», как и в художественных произв. Достоевского, можно обозначить как пневматологию (т. е. духоведение), в которой истинное значение психологических, политических, идеологических, экономических, эстетических и иных проблем раскрывается в сопоставлении с двумя фундаментальными типами самосознания человека, с его неотчетливыми или безотчетными представлениями о своей природе, ее подлинной сущности, об истоках, целях и смысле бытия. Если человек не выделяет себя из материального мира и считается продуктом стихийной игры слепых сил природы, тогда естественно и логично ощущать или осознавать свою жизнь в категориях самосохранения и борьбы за существование, тайной вражды и скрытого взаимовытеснения, конкуренции и соперничества, в тех категориях, в которых собственно человеческие свойства личности, резко выделяющие ее из природной среды (милосердие, сострадание, праведность, честь, совесть и т. п.), утрачивают свою подлинную сущность и самостоятельную значимость, угасают за невоетребованностью и ненадобностью. И напротив, если человек воспринимает себя как образ и подобие Божие, тогда все специфически человеческие свойства, слитые с действенной памятью о Первообразе и его заповедях, становятся не внешней условностью, а внутренней силой, к-рая способна превозмочь иго натуральных страстей, гедонистических склонностей, властных притязаний, господствующей конъюнктуры, своекорыстных расчетов, вносящих катастрофические начала энтропии, дисгармонии и разлада во взаимоотношения людей. По Достоевскому, от смутно ощущаемого или ясно осознаваемого ответа на главный вопрос о собственной сущности человека, с разной степенью отчетливости и вменяемости дающего о себе знать, зависит вольное или невольное предпочтение тех или иных ценностей, направление воли и желаний, особая психологическая доминанта, к-рая в конечном итоге предустанавливает и стимулирует идейный выбор или конкретный образ жизни, обусловливает цели, содержание, характер политической, социальной, экономической, культурной деятельности, предопределяет судьбу отдельной личности, целого народа, всего человечества. Эта основополагающая альтернатива жизни «с Богом» и «без Бога» неразрывно соединяет в философском подходе «Дневник писателя» элементы философской антропологии, историософии, эсхатологии и обыденной жизни, как бы сцепляет проблемы религии и высокой метафизики в раздумьях о «тайне человека» с ходом эмпирической истории, с конкретными идеями и реальным поведением людей. Сквозь многосторонний состав и разнообразную тематику его публицистики проступает ее скрепляющий, смыслообразующий и иерархизирующий каркас: в системном историко-антропологическом мышлении автора мир относительного (общественного или идеологического, культурного или бытового) подчинен миру абсолютного (религиозного), а христианская метафизика определяет духовно-нравственную антропологию, качество которой, в свою очередь, обусловливает и плодотворность социально-политического уровня, место того или иного вида деятельности в мировом общечеловеческом процессе. Убежденность писателя в том, что государственная или личная жизнь не может быть надлежащим образом устроена без опоры на христианский фундамент, позволяла ему оценивать духовно-нравственное состояние людей как важнейшую характеристику времени, как неоценимый (хотя и «невидимый»): фактор высшего реализма и подлинного прагматизма. Подобные зависимости имели для него непреложный характер, сравнимый с физическими законами, и служили ему указанием для предусмотрения общего хода возможных событий и для вполне конкретных предсказаний. Автор «Дневника писателя» пришел к выводу, что нравственные начала являются основой всему, в г. ч. и благополучию государства, хотя оно на первый взгляд кажется целиком зависимым от военной силы, выигранных битв или хитроумной политики. Для достойной и долговечной жизни народам и государствам необходимо свято хранить высокие цели и задачи, ибо «как только после времен и веков (потому что тут тоже свой закон, нам неведомый) начинал раскачиваться и ослабевать в данной национальности ее идеал духовный, так тотчас же начинала падать и национальность, а вместе падал и весь ее гражданский устав, и померкали все те же гражданские идеалы, которые успевали в ней сложиться» (Там же. Т. 26. С. 166). Следовательно, политика чести и великодушия, к-рая подчиняется «нравственному стремлению» и которую не следует разменивать на торопливые барыши, есть «не только высшая, но, может быть, и самая выгодная политика для великой нации именно потому, что она великая» (Там же. Т. 23. С. 66). Поэтому принципы «святости текущей выгоды» и «плевка на честь и совесть, лишь бы сорвать шерсти клок» могут служить сиюминутным прагматическим интересам и временно давать определенные результаты, по они же духовно развращают нации, на отдельных этапах усиления порождают наполеонические претензии и в конечном итоге губят государства. И наоборот - вера в вечные (а не условно-выгодные) идеалы придает политике духовный смысл, поддерживает нравственное здоровье и величие нации, формирует достойных граждан и государственных деятелей. Именно в контексте нравственно состоятельной политики рассматривается в «Дневнике писателя» бескорыстная помощь России в борьбе балканских славян против турецкого ига и ее роль в Восточном вопросе в свете «обновления людей на истинных началах Христовых». С точки зрения «вековечного идеала» и духовно-нравственного состояния личности Достоевский оценивает и капиталистические порядки на Западе, и идею социализма, развитие совр. цивилизации в целом, социально-экономические, потребительские ценности к-рой провоцируют «игру на понижение», растворяют одухотворяющие и возвышающие личность традиции, укрепляют в ней «ожирелый эгоизм», делают ее неспособной к жертвенной любви, «съедают» высшие запросы и свойства ее души и потворствуют формированию разъединяющего людей гедонистического жизнепонимания, а также постоянно разрыхляют почву для перехода мира в войну. Глубокое понимание подобных нетривиальных причинно-следственных связей и непрямолинейных закономерностей индивидуального и общественного развития позволяло писателю обнаруживать их проявления в самых разных сферах реальной действительности - от макиавеллистской политики европейских государств и захватнических войн до распада семейных взаимоотношений и самоубийств - и раскрывать еще в генезисе отрицательное воздействие, таящееся в «невыясненных идеалах», или «несвятых святынях». К последним он относит, например, буржуазные лозунги свободы, равенства и братства, фетишизация которых ведет па деле к господству посредственности с денежным мешком. Или идолопоклонство перед юридическим формализмом, в благопристойной оболочке которого, как показано на мн. страницах «Д. п.» при обсуждении судейской и адвокатской практики, склонность личности к дурным поступкам делается тоньше, изощреннее, незаметнее, что еще более укрепляет изначальные слабости человеческой натуры. С точки зрения автора, и упование на достижение общечеловеческой гармонии «извне», с помощью насильственного «арифметического» урегулирования экономических отношений и равномерного перераспределения материальных благ заведомо обречено на неудачу, ибо не учитывает коренного внутреннего несовершенства человека и противоречивой глубины его свободы, изначально устремленной к расширению и возвышению своих прав, собственности, своеволия. В результате практическое внедрение этих идей потребует «страшного насилия», «страшного шпионства» и «беспрерывного контроля самой деспотической власти». И в капиталистическом, и в будущем социалистическом пути развития цивилизации писатель обнаруживал одинаковое угасание духа и превращение личности в элемент «стада». По убеждению Достоевского, для замедления апокалиптического развития истории Европа должна воскресить «непосредственную благородную веру в добро как в христианство, а не как в буржуазное разрешение задачи о комфорте», России же необходимо не поддаваться соблазнам денежной и имущественной похоти и свято хранить православные традиции, несущие высшую красоту и непреложную правду Христа. Только высшее, самое высшее, не устает он настаивать на страницах своего дневника, только христианский идеал, его духовная красота, нравственная глубина и смыслополагающая сила подчиняют материально-экономические интересы духовно-нравственным началам, освобождают человека из рассудочно-торгашеских низин жизни и спасительно преображают его жизнь. Следует, заключает Достоевский в последнем выпуске «Дневника писателя», хоть на малую долю забыть о прагматических целях и экономических задачах, сколь ни казались бы они насущными и реалистическими, и сосредоточиться на «оздоровлении корней» наших желаний и оживлении «высшей половины» души для подлинно человеческого переосмысления и осуществления этих же самых целей и задач.
Б. H. Тарасов
Русская философия. Энциклопедия. Изд. второе, доработанное и дополненное. Под общей редакцией М.А. Маслина. Сост. П.П. Апрышко, А.П. Поляков. – М., 2014, 170-172.
Литература:
Гришин Д. В. Жанры «Дневника писателя» Ф. М. Достоевского. Мельбурн, 1968; Туниманов В. А. Публицистика Достоевского. «Дневник писателя» // Достоевский - художник и мыслитель: Сб. ст. М., 1972. С. 165-209; Волгин И. JI. Достоевский и русское общество. 1. О направлении «Дневника писателя». «Дневник» и русская пресса // Русская литература. 1976. № 3. С. 123-132; Тарасов Б. Н. «Отчет о виденном, слышанном и прочитанном» // Достоевский Ф. М. Дневник писателя. М., 1989. С. 5-34; Он же. «Реализм в высшем смысле» // Достоевский Ф. М. «Человек есть тайна...» М., 2003. С. 7-28; Kosciotek A. Cztowiek Ewangelii w «Dzienniku pisarza» Tiodora Dostojewskiego. Torun, 1994.