«УЕДИНЕННОЕ» (1912, 2-е изд. - 1916), «ОПАВШИЕ ЛИСТЬЯ» (1913), «ОПАВШИЕ ЛИСТЬЯ. Короб второй и последний» (1915) - книги Розанова, вошедшие в историю русской культуры и как своеобразные художественные произв., и как оригинальные философские сочинения. Эти книги, в которых современники видели своеобразную «трилогию», соединили в себе все основные темы, волновавшие мыслителя: пол как некая космическая сила, на которой зиждется метафизическое начало в человеке, иудаизм, христианство, церковь, брак, семья, литература. Они во многом подытожили взгляды автора по данным вопросам, а также в предельно сжатом виде выразили его воззрения на миропонимание Достоевского, Толстого, В. С. Соловьева, Д. С. Мережковского, П. А. Флоренского и др. Об «Опавших листьях», имея в виду и «Уединенное», Федотов сказал: «Эта книга - настоящая энциклопедия Розанова, малый карманный Розанов» (Федотов Г. П. Лицо России. Статьи 1918-1930 гг. 2-е изд. Т. 1. Париж, 1988. С. 300). То, что «Уединенное» и «Опавшие листья» стати наиболее ярким выражением мироощущения мыслителя, сказалось не только в темах, но и в стиле, и в той самопротиворечивости, которой не желает скрывать автор. Об одном и том же явлении или человеке он часто разрешает себе говорить противоположные вещи. В подобных разноречивых суждениях сказался не «антиномизм» мышления, но способность видеть предмет или явление с разных точек зрения. Или, как заметил Федотов об этой особенности мыслителя схватывать сразу многие стороны одного явления: «Он часто видит их одновременно, и не имеет ни силы, ни желания преодолеть их актом воли» (там же. С. 301).
Сам жанр «Уединенного» и «Опавших листьев» тесно связан с их содержанием. Книги родились в своеобразной полемике со всей «печатной» литературой: «Как будто этот проклятый Гутенберг облизал своим медным языком всех писателей, и они все обездушились «в печати», потеряли лицо, характер, мое «я» только в рукописях...» («Уединенное»). Розанов как бы выходит за рамки литературы, давая нечто, подобное записной книжке или наброску, узаконивая черновик как особую литературную форму, не похожую на уже привычную литературу (как сам он определил в подзаголовке к «Уединенному»: «Почти на праве рукописи»).
Этими книги Розанов противостоял той «обработке» текста (и, соответственно, - мысли), которая неизбежно сопровождает любую публикацию, поскольку писатель, работая «на публику», становится поневоле неискренним. Основная особенность жанра - в попытке запечатлеть не «мысли» или «чувства», но (как определил в «Уединенном» сам Розанов) «полумысли» и «получувства», ухватить мелькнувшую мысль, не обыгрывая ее «для публики», поймав ее в момент возникновения, не думая о читателе («я давно уже пишу без читателя») и не боясь предстать перед его глазами в «неприличном» виде. Предельная авторская откровенность достигается не столько самоанализом, сколько «мимолетностью», «сиюминутностью» каждого фрагмента и обращенностью речи не на читателя, но на самого автора.
Это проза, написанная не на разговорном, а на «мысленном языке» (термин Е. Замятина начала 1920-х годов, близкий к тому, что психологи называют «внутренней речью», с его «динамичностью и краткостью», со сглатыванием слов и мыслей, понимаемых автором с полуслова. В плане философском - это суждения, в которых запечатлевается не столько твердые убеждения, сколько догадки. Направленность повествования на автора, со всей ее недосказанностью, отличает «Уединенное» и «Опавшие листья» от «эссе», «мыслей», «афоризмов» и прочей фрагментарной литературы. Сама же недосказанность, неопределенность мысли как бы «обратно пропорциональна» отчетливости того «образа автора», который возникает при чтении фрагмента.
При полной смазанности смысла той или иной реплики в читательском сознании застывает сам словесный жест, и за ним встает живое лицо писавшего. Розанов везде нагружает знаки препинания и сам способ записи слов добавочным смыслом. В его речи начинает сквозить, говоря словами М. М. Бахтина, «диалогическое отношение». Оно обнаруживается и на уровне внутренней речи (эллипсы, курсив), поскольку и вся внутренняя речь есть «свернутый» диалог; и на уровне «разговора контекстов», общения с иным речевым строем (кавычки), когда чужое речение (и его значение) Розанов «природняет», вставляя в свою речь. Диалог возникает и на уровне конкретных реплик, как спор с неизвестным оппонентом. Особую роль у Розанова играют ремарки в скобках после высказанной уже мысли как своего рода «расширенные» обстоятельства (места: «в вагоне»; времени: «глубокой ночью»; образа действия: «перебирая окурки»; причины: «смотря на портрет Страхова: почему из «сочинений Страхова» ничего не вышло, а из «сочинений Михайловского» вышли школьные учителя, Тверское земство и множество добросовестно работающих, а частью только болтающих лекарей», и пр.), поясняющие сам факт рождения «полумысли». Над этим значением ремарок надстраивается несколько иных, более сложных смысловых уровней.
Ремарка еще более оттеняет направленность основные высказывания автора, т. е. то, что фрагмент - это реплика для себя (сама ремарка - каденция - это, в большей мере, реплика для читателя). Кроме того, ремарки - это и фон мышления, его бытовая «подсветка». И, наконец, ремарка еще более подчеркивает сиюминутность, мгновенность того, что мелькнуло в сознании автора и запечатлелось на клочке бумаги или на «обороте транспоранта». Самим своим наличием ремарки подчеркивают, что мысль никогда не рождается «от мысли» (понятие - от понятия, как у Гегеля и др.), но всегда возникает в дрязгах и нелепостях обыденной жизни. Таким образом, в самом жанре «Уединенного» и «Опавших листьев» запечатлевается важнейшее для Розанова понимание человеческого мышления: если мысль человеческая родятся из обыденных житейских ситуаций (и в философии - только рядится в мысль, рожденную «чистым разумом»), - то ни к чему и «продумывание до конца», и длинные цепи силлогизмов, выводов и заключений.
В «Уединенном» и «Опавших листьях» сознание Розанова предстает как раздробленное. Оно все время находится в некоем противоречии с самим собой. В каждой реплике содержится не только тезис, но в ней же зреет и антитезис. Значения слов у Розанова неустойчивы, подвижны, помимо непосредственного смысла, на него «накатываются» все новые и новые смысловые «эхо» других слов, выражений, реплик, ремарок, других фрагментов, книги в целом. Вместе с тем, все это разноречие объединяет не только скрытый за фразами, за самой их интонацией образ автора, но и почти интимное чувство Бога, «Главизны мира» («Опавшие листьея», короб 2). Философское значение «Уединенного» и «Опавших листьев» заключается не только в поднятых писателем темах, но и в открытии нового способа высказывания, где любой фрагмент - это не «как я думаю», но «как сейчас мне подумалось», т. е. произведение нельзя читать, как «трактат», как «выводы», но только - как «настроения мысли». Таким образом, начав свою философскую карьеру автором, который строит философское сочинение, стремясь к предельной логической четкости. Розанов в «Уединенном» и «Опавших листьев» приходит к тому способу мыслить, где важнее затронуть и развить тему, а не завершить ее окончательными выводами. «Уединенное» и «Опавшие листья» не были приняты многими современниками. Поднятые вопросы, как и сама манера говорить не стесняясь ничего, касаясь интимных сторон существования человека, привела к тому, что выход «Уединенного» в 1912 году повлек за собой судебный процесс и обвинение автора в порнографии.
В свет книга вышла с изъятием нескольких страниц. Цензурные трудности пришлось преодолевать и «Опавших листьях». О том, что сами кн. произвели ощущение скандала, говорят и многочисленные рецензии с характерными названиями: «Гнилая душа», «Голый Розанов», «Позорная глубина», «Обнаженный нововременец» и т. п. Некоторые реплики рецензентов как бы «от противного» подчеркнули уникальность розановских книг. Так, В. Л. Рогачевский в рецензии на «Уединенное» писал: «Такого откровенного направления, такой обнаженности, такого удивительного цинизма еще не знала русская литература!» (Современный Мир. 1912. № 9. С. 337). 3. Н. Гиппиус, отметив талант автора, тем не менее воскликнула: «Нельзя! Нельзя! Не должно этой книге быть!» (Русская мысль. 1912. № 5. Отд. III. С. 29).
Среди положительных оценок преобладали отклики в частных письмах писателю. А. М. Горький признался: «Схватил, прочитал раз и два, насытила меня Ваша книга, Василий Васильевич, глубочайшей тоскою и болью за русского человека, и расплакался я, - не стыжусь признаться, горчайше расплакался» (Контекст. 1978. М., 1978. С. 306). Гершензон об этой прозе заметил: «Такой другой нет на свете - чтобы так без оболочки трепетало сердце пред глазами, и слог такой же, не облекающий, а как бы не существующий, так что в нем, как в чистой воде, все видно. Это самая нужная Ваша книга, потому что, насколько Вы единственный, Вы целиком сказались в ней, и еще потому, что она ключ ко всем Вашим писаниям и жизни» (Новый мир. 1991. № 3. С. 230-231). М. Цветаева написала автору восторженное письмо: «Я ничего не читала из Ваших книг, кроме «Уединенного», но смело скажу, что Вы - гениальны. Вы все понимаете и все поймете...» (Цветаева М. Собр. соч.: В 7 т. М, 1995. Т. 6. С. 119). Столь же высоко оценил эту прозу Бердяев («Какую глубокую, выстраданную, сильную книгу написали Вы, Василий Васильевич»). О том, каким интересом пользовались эти книги Розанова в нелитературной читательской среде, говорит письмо композитора Н. Я. Мясковского своему знакомому: «Почитайте «Уединение» и «Опавшие листья» В. Розанова. Есть гениальные мысли и прямо из нутра» (см.: Лемм О. Страницы творческой биографии Мясковского. М., 1989. С. 82). Р
озанов пытался продолжать литературу в жанре «уединенное», так и не опубликовав новые произведения (увидели свет в 1990-е гг. в составе Собр. соч.: В 30 т.): «Сахарна» (1913), «Мимолетное» (1914, 1915), «Последние листья» (1916—1917). Несомненные признаки жанра ощутимы и в последней книге писателя «Апокалипсис нашего времени» (1917-1918). После Розанова форма, близкая к его «Уединенному», привлекала многих писателей. Признаки этого жанра с характерными суждениями «на ходу» заметны не только в сочинениях эпигонов (например, у Фёдора Жица в «Секундах», 1924), но и в творчестве Горького (отдельные главки книги «Заметки из Дневника. Воспоминания»), Гиппиус («Черная книга», 1919), дневниковой прозе М. Цветаевой, в «Комментариях» (1967) Г. Адамовича и др.
С. P. Федякин
Русская философия. Энциклопедия. Изд. второе, доработанное и дополненное. Под общей редакцией М.А. Маслина. Сост. П.П. Апрышко, А.П. Поляков. – М., 2014, с. 656-659.
Сочинения:
Розанов В. В. Уединенное М., 1990; Он же. Собр. соч. <В 30 т.>. Листва. М., 2010.
Литература:
Шкловский В. Б. Розанов. Пг., 1922 (или то же в кн.: Шкловский В. Б. Гамбургский счет: Статьи - воспоминания - эссе. М., 1990); Синявский А. Д. «Опавшие листья» В. В. Роза-нова. Париж, 1982; Василий Розанов: Pro et contra: В 2 т. СПб., 1995; Федякин С. Р. «Уединенное» и «Опавшие листья»: Особенности жанра // Литература (прилож. к газ. «Первое сентября»), 1996. № 33: Николюкин А. Н. Розанов. М., 2001; Фатеев В. А. С русской бездной в душе: Жизнеописние Василия Розанова, Кострома, 2002; Настоящая магия слова: В. В. Розанов в литературе русского зарубежья / Сост. А. Н, Николюкин. СПб., 2007; Наследие В. В. Розанова и современность: Материалы международной научной конференции. М., 2009: Василий Васильевич Розанов: М., 2012; Федякин С. Р. Художественная проза Василия Розанова: Жанровые особенности. М., 2014; Crone A. L. Rosanov and the End of Literature: Polyphony and the Dissolution of Genre in Solitaria and Fallen leaves. Wtirzburg. JAL-Verlag, 1978; Vasilij Rozanov. Atti del Convegno Intemazi- onale svoltosi nei giomi 14 e 1990 a Gargnano del Garda / a cura di Jitka Kresalkova. Institute di Lingue e Letterature deli'Europa Orientale. Universita degli Studia di Milano, 1993.