«УМОЗРЕНИЕ И ОТКРОВЕНИЕ» - сборник статей Шестова, написанных в разные годы, опубликованный после его смерти (1964). Сборник предваряет работа Бердяева «Основная идея философии Льва Шестова» (1938). По мнению Бердяева, «основная идея» в творчестве Шестова - экзистенциальная борьба одинокого человека против «власти необходимости», общего, даже прошлых фактов смерти за «неограниченные возможности», которые может предоставить Бог. Название книги навеяно одной из центральных статей сборника - «Умозрение и Апокалипсис (Религиозная философия Вл. Соловьева)» и перекликается с названиями ряда других работ - «Гегель или Иов», «Николай Бердяев. Гнозис и экзистенциальная философия», т. е. обнажает смысл главной идеи Шестова - противопоставление античному и европейскому разуму («умозрению», «гнозису») библейского спасающего «неразумия» («откровения», «экзистенциальной философии»), «Экзистенциальная философия» в понимании Шестова предстает как философия человеческих судеб и «нового измерения мышления» (откровения, веры в библейского Бога, который способен спасать и совершать невероятное). «Там, где для разума с его измерениями все кончается, там начинается великая и последняя борьба за возможность. От криков и воплей Иова, как от иерихонских труб, валятся крепостные стены: открывается новое, небывалое измерение мышления» (Умозрение и откровение. Paris, 1964. С, 295).
В первой статье сборника - «А. С. Пушкин» автор говорит о поэте как о национальном «бездонном и глубочайшем» истоке всей литературы и «умственной жизни» России. Пушкин - пророк, несущий откровение о русской человечности («тихой и неслышной») и о русском выживании среди ужасов жизни. Ужасы побеждаются, безнадежность отступает, если человек надеется и верит, что «стучащемуся откроется и ищущий - найдет». Более того, Пушкину в «Пире во время чумы» открылось, что гибельное «для сердца смертного таит / Неизъяснимы наслажденья - / Бессмертья, может быть, залог!».
Следующая статья «О Вечной Книге. Памяти М. О. Гершензона» (1925) посвящена умершему талантливому литератору, с которым Шестов часто встречался в начале XX века на «Башне» В. И. Иванова в Петербурге, где собирались представители духовной элиты России - А. Белый, Мережковский, Бердяев и др. В статье говорится о любви Гершензона к Богу, о желании возвратиться к чистоте Адама, а также о попытке «превратить библейского Бога в «общечеловеческого»...». В статье «Умозрение и Апокалипсис (Религиозная философия Вл. Соловьева)» обобщены многолетние размышления Шестова о «первом русском философе», размышления, в которых «первый философ» предстает перепутавшим Бога и библейского змея, Христа и антихриста, живого свободного человека и обезличенный «винтик» в машине «всеединства». Здесь сталкивается классическое (рационалистическое, «эллинское») и неклассическое (библейско-экзистенциальное) философствование. Эллинские отвлеченные истина, добро и умозрение с «юродством пророков и апостолов», Спиноза, Гегель, Шеллинг и В. С. Соловьев (причем последний так впитал Шеллинга, что перестал «отличать себя от него») - с Достоевским, Иовом и Исайей. Пытаясь защитить неповторимую «самость» человека с ее чувствами, свободой, жизнью, пытаясь направить к живой вере и Богу, Шестов не замечает опасностей «мятущегося человека из подполья» (он оказывается в понимании автора настоящим святым), опасностей отрицания нравственного блага, теоретических истин, религиозных канонов. «Русская философская мысль, такая глубокая и такая своеобразная», согласно мысли Шестова, - это не доверившийся западноевропейской «мудрости» Соловьев, а это Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Тютчев, Достоевский, Толстой, Чехов. Только в поздних «Трех разговорах» (коммент. к Апокалипсису) Соловьев, по его мнению, возвратился к истинному - «пошел, не зная, куда», не оглядываясь, как Авраам, в землю обетованную.
Следующие статьи «В. В. Розанов» и «Н. Ф. Федоров» посвящены русским философам, души которых, по мысли Шестова, были «любимы Богом», хотя первый боролся с христианством и при этом жалел умершего (самого по себе) Бога, а второй, страстно пытаясь соединить людей по подобию Троицы ради «воскрешения умерших», больше верил в силу знания и разума. Несколько ст. сборника написаны о тех западных мыслителях, с которыми автор был связан, - о Р. Кронере, издававшем Шестова (по рекомендации Гуссерля) в журн. «Логос» («Две книги Рихарда Кронера» (1931); о М. Бубере («Мартин Бубер») и о Л. Леви-Брюле («Миф и истина»). Книга Кронера «От Канта к Гегелю» была названа «лучшим из всего, что написано по истории немецкого идеализма». В книге Леви-Брюля «Примитивная мифология» высоко оценивалось описание постоянной погруженности первобытного человека в мистический, сверхъестественный опыт, в к-ром «нет ничего невозможного».
В большинстве статей сборника, и особенно посвященных духовно близким мыслителям (Толстому, Достоевскому, Кьеркегору), Шестов вглядывается в поиски «великих и последних тайн человеческого существования». На пути к истине оказываются только те, кто отказался от «безусловного доверия к разуму» и пошел к «Абсурду и Парадоксу», подобно могучим ветхозаветным героям (Аврааму, Иову). Толстой («Ясная Поляна и Астапово», К 25-летию со дня смерти Л. Толстого) - к безумной истине «непротивления злу»; Достоевский («О «перерождении убеждений» у Достоевского») - к неразумному требованию отчета за каждую отнятую детскую жизнь и к тому Евангелию, которое «не отвергает молитв и надежд одинокого, загубленного человека» (С. 184); С. Кьеркегор («Гегель или Иов», «Киркегард - религиозный философ») - к такому духовному взлету веры в предельном отчаянии и ужасе, что становится реальным «повторение» (воскрешение умерших, изменение прошлых фактов) и понимание, что «все возможно». На пути к «гнозису» как последнему смыслу бытия оказались, согласно Шестову, др. почти «всемогущие» мыслители - его близкий друг Бердяев, К. Яспере и Э. Гуссерль, называвший Шестова в письмах «уважаемым другом и антиподом». Первый допускает, согласно Шестову, господство разума, этики, ужасных фактов, побеждающих человека и «высшую истину», и обвиняет библейского Иова и самого Шестова в «безблагодатном максимализме». Гнозис у Бердяева первенствует над экзистенциальной философией. У Ясперсв («Sine effusione sanguinis. О философской честности») довлеет та в ясность разума, вставляющего в свою «оправу» н «существование» человека, и откровенную истину, и Бога. Наконец, Гуссерль («Памяти великого философа. Эдмунд Гуссерль» (1938), «огромная мощь мышления» которого потрясла Шестова, называл философию «наукой об истинных началах, об истоках, «rizomata panton» (корнях всего)» (С. 306). А наука в идеале всеохватывающа и равна Разуму. На что Шестов отвечал: «Абсолютизируя истину, Гуссерль принужден был релятивизировать бытие, точнее, человеческую жизнь» (С. 316), а также последнюю борьбу человека, непобедимые ужасы бытия, громы пророков и апостолов. Слезы человека и взывание к Творцу, по словам Шестова, могущественнее необходимости, и это «путь к началам, истокам, к корням жизни» (С. 325), Сборник «Умозрение и откровение» интересен также тем, что в поздних статьях Шестова заметно смягчение его антирационализма и имморализма (разум защищает человечество от постоянной угрозы «зверского, животного произвола»; Ницше несправедливо жесток к ближним своим). Также заметно обращение Шестова к высоко оцениваемой им инд. мудрости (с 1934 г. он изучал книгу П. Дейссена и Р. Отто об индийской философии).
В. Л. Курабцев
Русская философия. Энциклопедия. Изд. второе, доработанное и дополненное. Под общей редакцией М.А. Маслина. Сост. П.П. Апрышко, А.П. Поляков. – М., 2014, с. 660-661.
Сочинения:
Умозрение и откровение. Paris, 1964.
Литература:
Баранова-Шестова Н. Жизнь Льва Шестова: В 2 т. Paris, 1983; Бердяев И. А. Древо жизни и древо познания// Путь. 1929, К» 18. Сент. С. 88-106; Курабцев В. Л. «Когда человек соприкасается с дыханием Божьим...» (Библия и Лев Шестов) // Историко-философский ежегодник. М., 1999. С. 182-188; Graham Т. D. Thesis on Lev Schestov. Harvard, 1981.