Вы здесь

Коплстон Ф.Ч. Философия в России. От Герцена до Бердяева и Ленина (Статья M. А. Маслина о произведении Коплстона)

«ФИЛОСОФИЯ В РОССИИ. ОТ ГЕРЦЕНА ДО БЕРДЯЕВА И ЛЕНИНА» - произведение английского историка философии Фредерика Чарльза Коплстона (10.04. 1907 - 3.02.1994). Коплстон закончил Оксфордский университет и папский Григорианский университет в Риме. Член ордена иезуитов (с 1930 г.), священник. Преподавал в университетах Англии, Италии, США. Его перу принадлежит 9-томная серия трудов, посвященная всеобщей истории философии, от античной Греции и Рима до Мэн де Бирана и Сартра (1946-1974). Широкую известность приобрел диспут между Б. Расселом и Коплстоном (1948). «Философия в России» фактически представляет собой 10-й том всемирно известной «Истории философии» Коплстона. Здесь сохранен тот же принцип «от мыслителя к мыслителю», что и в предыдущих 9 томах серии. Та же объективность, свойственная Коплстону, проявляется в его последовательном изложении хода развития философии в России от времен Екатерины до русского зарубежья XX века включительно. Об этом свидетельствует также его оценка наиболее известных работ, имеющихся на англ. языке, написанных Зеньковским и Н. О. Лосским. В 14 главах книги рассматриваются идеи практически всех наиболее известных философов. Это просветители и мистики-масоны XVIII в., Сковорода, Радищев, славянофилы. Белинский, Бакунин, Герцен, Чаадаев, Чернышевский, Писарев, Лавров, Достоевский, Толстой, В. С. Соловьев, Плеханов, Ленин, Богданов, Бухарин, Деборин, советские философы «при Сталине» и «после 1953 г.», а также Франк, Лосский, Бердяев и Шестов. Будучи последователем томизма, автор возражает против осуждения Бердяевым Фомы Аквинского, в схоластике которого, по мнению русского философа, нет никакого места свободе. Это осуждение, с его точки зрения, действительно лишь в пределах персоналистического понимания свободы самим Бердяевым, отрицающим к.-л. ее рациональные обоснования. Далее, если автор говорит о марксизме и отмечает при этом, что он, несомненно, сыграл важную роль в России, - это вовсе не подразумевает симпатий к философии марксизма. Каждая из трех фигур, вынесенных в подзаголовок кн., по его мнению, отражает определенное присущее русской мысли качество: «моральный идеализм» (Герцен), «внимание к судьбе человека» (Бердяев), «революционный активизм» (Ленин). Ленин в этой триаде представлен в качестве замыкающей фигуры, поскольку как философ он явился прямым предшественником большого периода, которому посвящена отдельная, 12 глава книги под названием «Марксизм в Советском Союзе». Вместе с тем русской религиозной философии автор отводит две следующие заключительные главы, объясняя это тем, что «философия в эмиграции» отличалась «большим разнообразием», тогда как советский марксизм имел гомогенный характер, т. к. был «подчинен реализации определенного социального идеала». Он выражает надежду, что свобода выражения философских идей со временем будет полностью реализована в России и надеется, что это не будет означать «замену одной официальной идеологии на другую», что уже было в истории России.

Коплстон использует словосочетание «философия в России», а не «русская философия», тем самым подчеркивая, что историко-философский процесс в России является частью всеобщего, а именно европейского процесса развития. Однако с католической точки зрения, которую разделяет он, по отношению к Европе философия в России носит «по преимуществу вторичный характер», что определяется, главным образом, тем, что Россия восприняла христианство не от Рима, а от Византии. После разделения западной и восточной церквей, которое произошло в 1059 году, она была относительно изолирована от западного христианства и отрезана от культурного влияния католической церкви, с которым связаны главные достижения философии Запада.

Длительное доминирование «философии западного происхождения», каковой является марксизм, как раз подтверждает, согласно логике автора, «вторичность» философии в России. Хотя, разумеется, философия Маркса отнюдь не производна как таковая от католической традиции. Создать связное и последовательное описание русской философии невозможно, если руководствоваться западными стандартами, рассматривающими историю философии как историю философских систем. В случае с Россией надо принять «широкий взгляд» и «не слишком заботиться о разделении истории философии, истории идей, истории социальных теорий и религиозной мысли» (P. VIII).

В России, конечно, были и чисто академические философы, напр. неокантианцы, но если ограничиться только воспроизведением идей подобного типа, то картина развития философии распадется на ряд не связанных между собой очерков, представляющих интерес лишь для узких специалистов, считает автор. Возможно, по этой причине в кн. специально не рассматривается развитие философии в российских университетах. Вслед за Зеньковским он фиксирует «преимущественно социальную приверженность русской мысли», поэтому настаивает на необходимость и включения русской мысли в широкий социально-исторический и культурный контекст. Здесь автор согласен с позицией Валицкого, исследования которого он высоко оценивает. Шпет, «враждебно относившийся к религии и метафизике» и предъявлявший к русской философии строгие гуссерлианские требования, напротив, выдвигал «неблагодарные установки», которые не могли привести историка русской мысли к успеху. Коплстон достаточно подробно излагает предысторию философской «проблемы России», которая коренится в культуре Древней Руси и шире - в истоках восточно-христианской цивилизации. Он отмечает высокий уровень культуры Византии, в орбите которой формировалась Древняя Русь и замечает, что «если бы ее развитие осуществлялось беспрепятственно», то Россия вполне закономерным образом могла бы «породить свою собственную философскую традицию» (имеется в виду, разумеется, светская традиция, поскольку богословско-философская мысль существовала на Руси). Этого не случилось благодаря монгольскому нашествию, хотя христианская основа культуры была сохранена и был сохранен «народный дух».

До начала возвышения Москвы господствующее положение в политической сфере играла церковь как единственный объединяющий фактор. Монгольские поработители не вмешивались в сферу религии и во время их господства церковь даже увеличила свои земли и благосостояние. Коплстон не разделяет мнения тех западных авторов, которые утверждают, что Киевская Русь была «полностью азиатизирована». Русь оставалась, несомненно, христианской страной, хотя и потерпевшей ущерб, и благодаря искусной политике московских князей Москва превратилась не только в новый центр русского государства, но и в «религиозную столицу страны», заняв в русской истории то место, которое ранее принадлежало Киеву. Однако становление светской философии западного типа является достижением петербургского, а не московского периода русской истории.

Институциональные предпосылки продвижения профессионального философского образования в России автор связывает с образованием духовных учебных заведений, Киево-Могилянской и Славяно-греко-латинской академий. В то же время эти академии, по его мнению, не были благодатной почвой для свободной философской спекуляции. Переходной фигурой на пути к ней стал «религиозный мыслитель и моралист» Сковорода, которого нельзя назвать собственно философом в западном смысле, но в русском контексте он заслужил прозвище «русского Сократа» и первого рус. философа. Его философия отмечена печатью свободного поиска истины, но его отношение к церкви было достаточно независимым: «Хотя он черпал свое вдохновение в Библии и у Св. отцов, он интерпретировал зги тексты символически и поэтически» (Р. 16). Его философия имеет немало внутренних и внешних сходств с последующей религиозно-философской традицией. Лишь приняв «широкий взгляд» можно раскрыть собственное лицо русской философской мысли, всегда «воспламенявшейся социальной и политической приверженностью». Наиболее интересными ее проявлениями, в т. ч. критически настроенными по отношению к Западу, Коплстон считает те идеи, в которых выражалась естественная озабоченность судьбой своей страны. С этим же связана ее историософичность, устремленность на осмысление истории. Он раскрывает ее со ссылкой на работу Бердяева «Смысл истории. Опыт философии человеческой судьбы». Это качество свойственно как радикальным течениям («русский социализм» Герцена, народничество, русский марксизм), так и религиозно ориентированной философии (Чаадаев, Соловьев, Бердяев и др.).

Характерные черты русской мысли выразились с особой силой в произв. Достоевского, пропитанных ощущением, что Россия несет человечеству какую-то миссию, что она призвана вести народы за собой. Этим же русским ощущением была пропитана и революционная традиция, в итоге оно «возобладало над марксистским универсализмом», причем не только в самом восприятии Маркса в России, но и в религиозной философии русского зарубежья, критически настроенной по отношению к Западу. «Широкий взгляд» автора на развитие философии в России отличается объективностью и выгодно отличает концепцию его книга от работ ряда философских советологов, зачастую проникнутых нескрываемой неприязнью и русофобией. Главное значение данного труда заключается в том, что английский историк философии включил русскую мысль в контекст всеобщей истории философии, которую он осветил так подробно, как никто из совр. авторов.

M. А. Маслин

Русская философия. Энциклопедия. Изд. второе, доработанное и дополненное. Под общей редакцией М.А. Маслина. Сост. П.П. Апрышко, А.П. Поляков. – М., 2014, с. 688-689.

Сочинения:

Coplston F. Ch. Philosophy in Russia. From Herzen to Lenin and Berdyaev. Notre Dame, Indiana, 1986.

Литература:

Васильев В. В. «История философии» Фредерика Коплстона // Фредерик Коплстон. ОтФихтедоНицше. М., 2004; Russell В. Why 1 Am Not a Christian and Other Essays. Toronto: Nelson, 1967; Электронныересурсы: Google Scholar; Philpapers; Iph.ras.ru

Автор: