Эта история произошла в начале третьего курса - осенью 1971-го. Военно-морское училище в Киеве, естественно, было одно, и квумпа-рей в городе любили и привечали. Редкое увольнение проходило без того, чтобы Кэп не объявлял о полученных приглашениях на какие-нибудь вечера отдыха или студенческие огоньки в различных ВУЗах, техникумах и других заведениях. Так и в тот раз: человек семь из нашего класса отправились на огонёк, организованный в столовой мединститута.
Вечер почему-то не задался. Чопорно сидели за столами, пили плохо заваренный чай с пирожными, нехотя участвовали в каких-то нехитрых конкурсах. Для поднятия тонуса выгребли все копейки, у кого что было в карманах. Витя Авдонин (Фима) сбегал в ближайший гастроном и купил две бутылки портвейна. Чтобы спокойно распить их, мы нашли пустую незапертую аудиторию на втором этаже здания. Когда дело было закончено, осмотрелись и увидели стоявший в углу скелет...
Что делает нормальный пацан (а мы ведь, по сути, были ещё пацанами!), увидев скелет? Он втыкает ему в зубы папироску, а на череп надевает кепку, ну а в нашем случае - бескозырку.
Подурачившись таким образом, вернулись в столовую. Вечер сразу пошёл интереснее, начались танцы, знакомства с девушками. К положенному времени, без замечаний, все вместе прибыли из увольнения и легли спать.
На следующий день, после занятий, когда до обеда остаётся минут двадцать свободного времени, отзывает меня в сторонку Фима:
- Смотри!
Гляжу, а у него в руках - челюсть. Явно от вчерашнего институтского скелета.
- Ну и какого. ты её спёр?!..
- Да и сам не знаю. Чёрт попутал!..
- А дальше что?..
- Есть план.
На камбузе завершается подача обеда: подвахтенные дневальные, под руководством ротных официанток, разносят по столам горячие баки, над которыми поднимаются клубы пара.
Мы с Фимой, как два диверсанта, пробираемся в столовую и, улучив момент, когда из соседнего обеденного зала первого курса и дневальный, и официантка уходят, бросаем челюсть в бачок с первым крайнего стола - хорошо видного нам из нашего зала. Челюсть только булькнула и скрылась в глубинах борща под слоем плававших на поверхности капусты и комбижира. Мы же, как ни в чём не бывало, выбежали на училищный плац, где вскоре началось построение на обед.
Минут через пятнадцать, обедая, мы с Фимой украдкой наблюдаем за соседним залом. Вот разложили по мискам первое. Пока тихо. Вот стали кушать. Вдруг раздаётся громкий возглас: «А-а-а-а!» И мы видим полные ужаса взгляды первокурсников, прикованные к миске однокашника. Кому-то делается плохо, и он, зажав рот, выскакивает из-за стола и бежит к выходу. В соседнем зале, как морской прибой, нарастает глухой ропот: какое-то «У-у-у.» Слышны выкрики: «Где дежурный?! Андреича сюда!»
Нам с Фимой уже не до смеха - дело пахнет жареным.
Появляется дежурный по училищу, заглядывает в миску, и, видимо, ему тоже становится нехорошо: он бледнеет.
И тут в зал, в белых штанах и высоком поварском колпаке, входит Андреич. Смело протягивает руку, вынимает челюсть из миски, с неё свисает капуста и капает борщ. Первым делом Андреич достаёт спички, зажигает одну и начинает подпаливать челюсть с краю. Повисает зловещая тишина. Такая, что слышно, как в стекло бьётся случайно залетевшая муха. Андреич принюхивается к дыму, затем берёт край челюсти на зуб, прикусывает и изрекает:
- Та це ж пластмасса!
У-у-ф...
Потом было, конечно, и расследование. Шутника искали активно. Думаю, если бы нас поймали, запросто могли выгнать из училища. Но нам повезло.
- Фима
Эх, Витька, Виктор Авдонин, а для нас - Фима.
Коренной одессит, среднего роста, темноволосый, худощавый и подвижный, как ртуть, он был душой класса. Верный и надёжный друг, заводила во всех наших начинаниях в редкие минуты отдыха, бескорыстный, готовый поделиться с товарищем и последней сигаретой, и последним рублём. Его особый одесский говор, шутки, розыгрыши вносили что-то очень доброе и светлое в наш достаточно суровый быт. Фима отлично пел под гитару. Нельзя сказать, что обладал сильным, хорошо поставленным голосом, однако хрипловатость и неповторимые интонации этого голоса завораживали. Так пели Утёсов, Бернес и Азнавур - от сердца.
На четвёртом курсе, осенью 1972-го года, даже произошла такая история. На одной из улиц Подола, недалеко от училища, был ресторан «Хвиля» («Волна»).
Рестораны мы практически не посещали: мягко говоря, нам это не рекомендовалось, да и средствами на это не располагали. Выход в город у выпускного курса - свободный, по так называемым «аусвай-сам» - запаянным в пластик удостоверениям, подтверждающим наше право находиться за пределами КВВМПУ в будние дни. В принципе, выходить мы могли по окончании самоподготовки, то есть с 21.00, но при необходимости и раньше. И вдруг Фима пригласил нас, группу однокашников, в «Хвилю» к 20.00, предупредив, чтобы о деньгах мы не беспокоились - дескать, он угощает.
К назначенному времени пришли в ресторан, где уже ждал накрытый стол. Быстро расселись и с молодым аппетитом стали уплетать выставленные закуски. Тут на ресторанной эстраде появился небольшой оркестр, заиграла музыка, и на сцену вышел. наш Фима!
Он спел «Шаланды, полные кефали.», весь зал взорвался аплодисментами. Потом были и «Поспели вишни.», и «Без Подола Киев невозможен.», и «У нас в Одессе это не едят.», и «Друзья, купите папиросы.». Зал неизменно долго и бурно аплодировал, а кто-то уже сбегал к эстраде с купюрами в руке, чтобы заказать любимую песню.
И ведь что выяснилось?! Пару дней назад Фима гулял с какой-то де-вушкой по парку. Им встретилась целая компания её однокурсников с гитарой. Фима, сидя с ними на лавочке, исполнил несколько песен. Рядом случайно оказался директор «Волны». Он-то и предложил Авдонину три раза в неделю выступать в ресторане, посулив за это хорошие деньги. От денег Фима отказался, однако договорился, что для его друзей в дни выступлений будут накрывать стол с закусками и горячим блюдом, но без спиртного.
В тот день триумфально прошло первое Фимино выступление, ставшее, к сожалению, последним.
Примерно через час к нам тихонько подошёл официант и украдкой показал на столик, за которым сидели два майора и подполковник -армейцы. Он предупредил, что один из майоров только что звонил в комендатуру и вызвал в ресторан патруль. Естественно, мы сгребли Фиму в охапку и быстро ретировались. На этом его сольная карьера закончились, ибо молва о выступлениях курсанта училища в ресторане ничего доброго Авдонину не сулила.
Отец Витьки - известный лётчик, генерал авиации, поэтому вскоре после выпуска Авдонин перевёлся в ВВС. Понятно, что при таком раскладе служить он попал в Германию. С должности замполита батальона аэродромного обеспечения и в звании капитана Фима поступил на педфак академии имени Ленина. Я тогда тоже учился в ней, только на факультете заочного обучения по военно-морской специальности, и мы общались ежегодно - во время моих приездов в Москву на сессию.
По окончании академии Фима остался в столице преподавателем в одном из ВВУЗов1, женился, у него родился сын. Вроде бы всё хорошо - живи и радуйся. Однако сгубила его распространённая страсть: не мог он отказаться от рюмки. В итоге - уволился в запас подполковником, семья развалилась, работал сторожем на автостоянке.
Последний раз мы виделись в июле 2003-го, когда живущие в Москве однокурсники собрались на 30-летие выпуска. На встречу он приехал уже хорошо поддатым. Увидев меня, кинулся обниматься и буквально запрыгнул мне на руки. Я поднял его на вытянутых руках, одновременно и поразившись, и ужаснувшись: он был лёгкий как пёрышко.
- Фима, ну ты что, дотерпеть не мог?
- Извини, Алёнушка, не могу, - ответил он и заплакал, уткнувшись мне в шею.
К середине вечера Фима напился. Он вышел на середину зала и начал медленно танцевать. Это был какой-то страшный танец - танец-гротеск, танец-китч. Затем сдёрнул с себя потрёпанный коричневый вельветовый пиджачок и принялся крутить его над головой. Потом ушёл в пустой угол зала, сел на стул и заснул.
Вскоре его не стало. Мы узнали об этом слишком поздно и даже не проводили Фиму в последний путь.
Да, «злодейка с наклейкой» погубила многих.
Во второй роте нашего курса учился Сергей Проскурня - отличник, передовик, активист. Ему прочили большое будущее. А в итоге на Северном флоте, по-моему, не дослуживши и до звания старшего лейтенанта, он был за пьянство уволен в запас и почти сразу умер.
Или, из этой же второй роты, прекрасный парень Коля Гавриленко. Одним из первых наших выпускников его наградили на Северном флоте орденом «За службу Родине в ВС СССР»1 III-й степени. Он тоже покатился по наклонной, потерял семью, опустился и рано ушёл из жизни.