4 апреля.
Федор рассказывает:
-- Было это дело на юге в N. Знаешь улицу, что низом от вокзала идет? Ну, еще часовой на горке стоит? .. Взял я бомбу, -- сам изготовил, -- в платок увернул, наверх взобрался. Недалеко от часового стою, шагах этак в двадцати пяти. Дожидаю. Вот, гляжу: пыль пошла, казачишки едут. А за казачишками он, своею персоной, в коляске и офицер какой-то при нем. Поднял я руку, бомбу высоко держу. Он, как глянет, завидел меня, белый, как скатерть сделался. Я на него смотрю, он на меня. Тут я, Господи благослови: с размаху бомбу вниз. Слышу: взорвало. Ну, я бежать. Браунинг у меня был хороший, Ванин подарок. Обернулся: часовой меня на винтовку ловит. Стал я кружить, для затруднения, значит. Кружу, а сам из револьвера стреляю. Так, главнее для страху. Патроны все расстрелял, обойму переменил, дальше бегу. Глядь: из казармы солдаты бегут, пехота. На ходу в меня из винтовок палят. Им бы остановиться, да с места бы и стрельнуть. Наповал бы убили. Ну, перебежал это я поле, до домов добежал. Что такое? Из переулка матросы бегут. Ну, я раз-раз, раз-раз, обойму всю опять расстрелял. Уж и не знаю, убил ли кого. Бегу. В улицу завернул, -- заводские с работы идут. Я к ним. Слышу: не трожь, ребята, пусть бежит. Я, -- в толпу, револьвер -- в карман, шляпу скинул, нашлепку надел, пиджак скинул, в рубашке остался... Папироску тут закурил, завернулся со всеми. Иду. Будто тоже с завода, солдатам, значит, навстречу.
--Ну?
-- Ну, ничего. Домой пришел. Дома слышу:
бомбой коляску взорвало, ему кишки разнесло, да двух казачишек убило.
-- А скажи, -- спрашиваю я его, -- если мы генерал-губернатора убьем, ты будешь доволен?
-- Барина если убьем?
-- Ну да.
Он улыбается. Блестят крепкие, как молоко белые зубы.
-- Чудак . .. Конечно доволен.
Но ведь тебя, Федор, повесят.
Он говорит:
-- Так что? Две минуты, -- готово дело. Все там будем.
--Где?
Он хохочет:
-- Да у свиней собачьих.