Итак, Георгий Голенко. У любого, кто видел Жору впервые, возникал вопрос: «А что делает этот мальчик в военном училище?».
Небольшого роста, щуплый, с торчащими из-под бескозырки большими ушами, с сильно выкаченными водянисто-голубыми глазами, весь в угрях и красных прыщиках.
Беда в том, что Жорик не только был неразвит физически, но у него ещё и абсолютно отсутствовала координация движений. Это стало понятно при прохождении «курса молодого бойца». Сколько с ним ни бились - и старшины, и однокашники - всё бесполезно. Его тело не слышало команд, посылаемых мозгом, и поэтому, вопреки общеизвестному правилу строевой подготовки, когда со взмахом правой руки должна подниматься левая нога, руки Жорика могли двигаться лишь одновременно, в паре. Создавалось впечатление, что он имитирует катание на лыжах, а не идёт строевым шагом. Исправить это было невозможно. Мало того, вскоре выяснилось, что у Жоры, пусть и не часто, но случаются припадки, похожие на эпилепсию.
Понятно, что такой парень не мог так просто поступить в училище, и все знали: его отец - очень большой начальник в городе Николаеве, но какой именно, для всех осталось секретом. Жора эту тайну хранил свято, ни разу не расколовшись, как бы у него её ни выпытывали.
Впрочем, все относились к нему хорошо, поскольку был он безобидным, добрым, нежадным. Все понимали: бесполезно требовать от человека то, что он в принципе не в состоянии сделать.
Жорик вечно попадал в какие-то истории, как комичные, так и не очень. Случай, который произошёл с ним у меня, до сих пор вспоминаю с пробегающим по спине морозцем.
Весной 1970-го года, в конце первого курса, я отправился в городское увольнение один. Так сложилось, что друзья по разным причинам в город выйти не могли. Ближе к вечеру ноги привели меня в парк на Владимирскую горку1. Там, на аллее, недалеко от знаменитой танцплощадки, именуемой киевлянами «Жаба» 2, я встретил Жору. Дальше гуляли вместе и дошли до колеса обозрения. Решили прокатиться, тем более что на колесо курсантов пропускали бесплатно. Мы сели в открытую кабинку, набросили на крючок лёгкую цепочку, якобы закрывающую вход-выход, и наша кабинка стала не спеша подниматься на высоту. Когда были уже достаточно высоко, случилось страшное.
Жора вдруг побледнел, выгнулся дугой, затрясся, начал махать руками и сучить ногами, на его губах выступила пена, изо рта обильно потекла слюна. Его бескозырка слетела с головы и спланировала на землю. Он бился в приступе в нескольких сантиметрах от тонкой цепочки, за которой зияла бездна.
Честно говоря, я и сам высоты побаиваюсь: не могу смотреть вниз - начинает кружиться голова. До сих пор не пойму, как мне удалось в тот момент перебраться на сторону, где бился в припадке Жорик. Я крепко обхватил его сзади, со спины, заблокировав машущие руки, - сомкнул свои на его груди в борцовский замок. Ноги Жоры выписывали кренделя, а голову мотало так, что затылком он сильно разбил мне верхнюю губу. Кровь стала капать на белую форменку, моя бескозырка тоже полетела вниз.
Персонал аттракциона и отдыхавшие в парке люди, поняв, что наверху происходит нечто неординарное, столпились под колесом, что-то кричали и размахивали руками.
Мне тогда показалось, что через целую вечность, хотя фактически, видимо, минуты через две, наша кабинка опустилась к земле. Колесо остановили, мне помогли вытащить Жору и положить на лавочку. Вскоре он пришёл в себя. Вероятно, так на него подействовала высота, иного объяснения происшедшему у меня нет. Немного посидев, мы пошли в училище - всё равно увольнение было испорчено: моя белая форменка закапана кровью, да и Жора во время приступа весь перепачкался.
Учился Голенко, конечно, слабо и, когда все радостно отправлялись домой в долгожданный курсантский отпуск, задерживался в стенах училища для пересдачи того или иного предмета. Однако училище он всё-таки окончил, получив вместе со всеми диплом, погоны и кортик.
Распределён он был поближе к дому - на Черноморский флот, но прослужил недолго - буквально месяц-два. Я потом пытался его отыскать, расспрашивал наших черноморцев, но никто ничего не знал. Никаких его следов не нашлось и в Интернете.
Иногда, если хочется развеселиться, вспоминаю одну историю, произошедшую с Голенко во время его дневальства.
На третьем курсе мы проходили так называемую шлюпочную (или катерную) практику. Нас вывезли в летний лагерь училища, в Лютеж, в лес рядом с Киевским морем. Место сказочное: красные от земляники поляны, пустынные песчаные берега водохранилища... Целые дни курсанты проводили на свежем воздухе: орудовали тяжёлыми вёслами на шестивёсельных ялах, учились ходить под парусами, управляли катерами, вязали морские узлы и т.п. Погода стояла чудесная, за три недели все загорели, как на курорте, наплавались, окрепли.
Лагерь тогда ещё строился. Мы жили в большой сборно-щитовой казарме, питались под открытым небом из полевой кухни, умывались из висевших на деревьях рукомойников. Туалет тоже был соответствующий - деревянный лёгкий сарайчик, поставленный на вырытый в земле глубиной метра в полтора ров. Внутри сарайчика - помост, в досках которого вырезано четыре или пять круглых отверстий. Полагаю, всем понятно их предназначение. Этот туалет был один и для курсантов, и для офицеров. Иногда делалось даже как-то неудобно: заходишь по нужде, а на помосте в «позе орла» сидит твой командир батальона, капитан 1-го ранга. Конечно, что естественно, то не безобразно, но тут с чувством «естественности» было несколько затруднительно.
В летнем лесном лагере тоже несли дежурства по роте: у тумбочки в казарме стояли дневальные. Голенко дневалил чаще всех, что вполне объяснимо: не мог он совладать с тяжёлым веслом яла, которое надо ворочать обеими руками, а на завершающем этапе гребка сильным рывком как бы выбрасывать из воды. В первые дни практики, когда учили гребле, Жора был вместе со всеми, на своём месте в шлюпке. Но потом начались дальние походы на вёслах и шлюпочные гонки, а с этим он уже не только не мог справиться, но и подводил товарищей. Вот потому и стоял дневальным.
В тот вечер всё шло, как обычно. Уставшие за день ребята поужинали, кто-то лёг отдыхать, кто-то лесной тропинкой вернулся к причалу. Это было разрешено. Здесь всю ночь горел костёр, а заядлые любители могли рыбачить и ловить раков.
После отбоя - он в лагере на час раньше, как и подъём - дежурить выпало Жоре. Спустя какое-то время Голенко ощутил дискомфорт в животе, с каждой минутой усиливавшийся. Бросив пост, кинулся к заветному сарайчику, лихорадочно расстегнул ремень и клапан рабочих брюк, присел. И тут раздался всплеск.
Жорик впопыхах забыл о штыке, который висел на ремне. И теперь - о ужас! - штатное оружие дневального медленно погружалось в вонючую трясину. Живот у Жоры сразу прошёл, Голенко бегом вернулся в казарму. Растолкав уже успевшего задремать дежурного по роте Славу Елистратова, рассказал о случившемся. Слава понял, что «дело пахнет керосином», разбудил старшину роты главного корабельного старшину Борзова. Тот отреагировал немедленно и вполне адекватно: «Да вы что, спятили?! Это же утрата оружия, да ещё и на посту! Да тут уголовным делом пахнет! В общем, что хотите делайте, но штык доставайте».
Деваться некуда. Елистратов отыскал где-то в лагере химком-плект - цельные с бахилами резиновые штаны по грудь на помочах через плечо и резиновую куртку, которая надевается поверх штанов и, благодаря специальным застёжкам на руках, исключает контакт тела с внешней средой. На кисти рук также надеваются чёрные огромные резиновые перчатки. Противогазы в лагерь все взяли штатные, так что это изделие довершило экипировку Жоры для предстоявшей операции.
Честно говоря, даже при свете дня человек в таком снаряжении выглядит жутковато, а уж ночью в лесу - и подавно.
При свете фонарика, запинаясь о корни деревьев, Голенко довели до места его невольного преступления. В своём облачении Жорик в дырку не пролазил, и бедному Елистратову пришлось, корчась от брезгливости, выломать несколько досок.
Жорик сначала сел на помост, потом свесил ноги в пролом и, наконец, оттолкнувшись, устремился в глубину. Когда его ноги коснулись грунта, оказалось, что содержимое рва, медленно колыхаясь, доходит ему до груди. Попытки нащупать штык ногой к успеху не привели. Стало понятно, что искать надо руками, а для этого - погружаться в жижу чуть ли не с головой.
Однако ведь нужно ещё и как-то дышать, потому коробку противогаза (через которую и всасывается воздух при вдохе), соединённую гофрированным шлангом с маской, требовалось поднять повыше. Сначала её держал Елистратов, но вскоре верх взяли присущие ему чистоплотность и чувство брезгливости. Тогда он крепко зафиксировал коробку, просунув её между оставшимися досками. Сам же выскочил наружу, чтобы жадно глотнуть свежего ночного воздуха.
И вот - надо ж было произойти такому стечению обстоятельств! -именно в это время в туалет приспичило дежурному по нашему батальону капитану С. (фамилию не называю специально - не хочу обидеть).
Вообще курсанты его не очень любили и дали ему кличку Капитан Чоп - за его постоянные угрозы тому или другому «вставить этот самый Чоп по самое не могу».
Итак, представьте картину. Капитан С. вбегает в туалет, снимает, что необходимо, и замирает на корточках. Ночь, тишина, электрического освещения, конечно, нет. И вдруг где-то рядом с ним сперва раздаются звуки, похожие на бульканье, а затем - чьё-то фырканье. Прямо из вонючих недр отхожего места на помост начинает выбираться страшное чудовище.
Капитан завопил так, что разбудил часть спавших далеко в казарме курсантов. С низкого старта, выбив лбом закрытую дверь, со спущенными до колен брюками, он бросился наутёк, оглашая криками ночной лес. С дежурства его сразу подменили, дав возможность прийти в себя. Очевидцы говорят, что заикался он до обеда следующего дня. Потом - ничего, отпустило.
Но это ещё не конец истории.
Штык-нож Жорик на дне отыскал. Теперь нужно было приводить в порядок себя. Кое-как стянув с головы противогаз, он побрёл ночной тропой к водохранилищу на омовение, оставляя за собой резко пахнущий след. Когда вышел на берег, где у костра подрёмывали наши рыбаки, у тех, понятно, случился шок. Обошлось, правда, без криков ужаса, поскольку со снятым противогазом Жору всё-таки смогли опознать в полумраке - по торчащим, будто у Чебурашки, ушам.
Однако, забравшись в воду, Голенко ухитрился угодить в поставленную на ночь рыбаками сетку и запутаться в ней. Одно слово - бедолага.