30 апреля.
Елена мне говорит:
-- Я рада, я счастлива, что вы со мною ... Но не говорите мне о любви. Я молчу.
-- Нет, обещайте: не говорите мне о любви ... И не печальтесь, не думайте ни о чем.
-- Я думал о вас.
-- Обо мне? . . Не думайте обо мне . . .
-- Почему?
И я сам тотчас же отвечаю:
-- Вы замужем? Муж? Честь мужа? Долг честной женщины? О, конечно, простите... Я осмелился говорить о своей любви, я осмелился просить вашей. Для добродетельных жен есть только домашний покой, чистые комнаты сердца. Простите.
-- Как вам не стыдно?
-- Нет, мне не стыдно. Я знаю: трагедия любви и подвенечного платья, законного брака, законных супружеских поцелуев. Не мне стыдно, Елена, а вам.
-- Молчите.
Несколько минут мы молча идем по узкой дорожке парка. На ее лице еще гнев.
-- Слушайте, -- поворачивается она ко мне, -- неужели для вас есть закон?
-- Не для меня, а для вас.
-- Нет ... А вот вы ... Вы живете кровью. Пусть это нужно, но вы... зачем вы живете кровью?
-- Не знаю.
-- Не знаете?
-- Нет.
-- Слушайте, ведь это закон .. . Вы сказали себе: так нужно.
Я говорю, помолчав:
-- Нет. Я сказал: я хочу.
-- Вы так хотите?
Она с изумлением смотрит мне прямо в глаза.
-- Вы так хотите?
-- Ну да.
Вдруг она мягко кладет мне руки на плечи.
-- Милый, милый мой Жорж.
И быстро, гибким движеньем целует меня прямо в губы. Долго и жарко. Я открываю глаза: ее уже нет. Где она? И не сон ли мне снился?