Дело в том, что вьетнамские горы – места жуткие, невыносимо жуткие, невообразимо жуткие. Это ряд неровных горных хребтов, кривых долин, заросших джунглями ущелий и плоских, резко обрывающихся участков, на которых селения горцев теснятся, рассыпаются и исчезают там, где снова начинаются горы. Горские племена в целом представляют собой наиболее примитивную и таинственную часть населения Вьетнама, а ведь даже самые вестернизированные вьетнамцы всегда оставались непонятными для американцев. Строго говоря, горцы – это совсем не вьетнамцы, и уж никак не южные вьетнамцы, это что-то вроде поднявшихся с низшей ступени развития, полупросвещённых аборигенов Аннамских гор, которые зачастую живут в убогости и тоскливой тишине своих деревень. Большинство вьетнамцев и горцев считают друг друга представителями низшей расы, и, несмотря на то, что многие горцы становились наёмниками и воевали на стороне американского спецназа, эта древняя, расовая вражда нередко мешала действиям американцев и их южновьетнамских коллег. Многие американцы считали их кочующим народом, но дело было в первую очередь в войне, нежели в каких-либо особенностях, присущих характеру горцев. Мы выжигали их поля напалмом и сравнивали с землёй деревни, а потом поражались беспокойности их жизни. Их нагота, раскрашенные тела, упрямство, молчаливая сдержанность в присутствии чужаков, незлобная их дикость и потрясающая, ужасающая уродливость — всё это вместе взятое приводило к тому, что большинство американцев, которым волей-неволей приходилось с ними общаться, рано или поздно начинали ощущать некоторую неловкость. И, казалось, что так и надо, предназначено судьбой, что они должны жить в горах, под тройным покровом джунглей, где погода вдруг резко портилась и зловеще наползал туман, где при жарких днях и холодных ночах приходилось жить в постоянном, накапливающемся напряжении, где тишину нарушали только вздохи буйволов и треск вертолётных лопастей, этот единственный известный мне звук, которой одновременно и глух и резок. Пуританская убеждённость в том, что Сатана обитает в материальном мире, могла бы родиться здесь, где даже на самых холодных, обдуваемых ветрами горных вершинах ощущался присутствие джунглей и напряжение борьбы между тленом и возрождением, которым дышат джунгли. Эта страна словно из романов про призраки и привидения, и для американцев она уготовила несколько ужаснейших сюрпризов. Первым и худшим из них были бои в долине Иадранг осенью 1965 г. Они ознаменовали первое массовое появление бойцов северовьетнамской армии на юге, и никто их тех, кто был тогда там, никогда не сможет позабыть, как там было страшно, или, вплоть по сегодняшний день, своё изумление при виде той уверенности и изощрённости, с которой целые батальоны воевали тогда с американцами. Я знал корреспондентов и солдат, которые, прибыв во Вьетнам на второй или третий срок, невольно содрогались, вспоминая о тех боях: наспех занятые позиции, которые держались до последнего и всё-таки захватывались противником, американцы и северные вьетнамцы, застывшие в смертных объятиях с распахнутыми глазами, оскаленными ртами или зубами, впившимися в тело врага, множество подбитых вертолётов (первая, вторая, третья спасательные операции…), захваченное у северных оружие — первые АК-47, первые РПГ-7, сотни алюминиевых могильных памятников. Но многие их тех, кто видел это, самые яростные бойцы, даже говорить об этом не хотели. Лучшая из наших дивизий, 1-я воздушно-кавалерийская, была обескровлена в ту осень, и, хотя по официальным данным там погибло порядка 300 человек, мне ни разу не довелось повстречать никого из тех, кто там побывал, включая офицеров из воздушной кавалерии, которых погибла треть или даже четверть.