10 июля.
Из Петербурга снова приехал Андрей Петрович. Я вижу его лимонного цвета лицо, седую бородку клином. Он в смущении мешает ложечкой чай.
-- Читали, Жорж, разогнали Думу?
-- Читал.
-- Да-а... Вот вам и конституция ... На нем черный галстук, старомодный грязный сюртук. Грошовая сигара в зубах.
-- Жорж, как дела?
-- Какие дела?
-- Да вот ... насчет генерал-губернатора.
-- Дела идут по-хорошему.
-- Что-то уж очень долго ... Теперь бы вот ... Самое время ...
-- Если долго, Андрей Петрович, -- поторопитесь.
Он сконфузился, -- барабанит пальцами по столу.
-- Слушайте, Жорж.
--Ну?
-- Комитет постановил усилить террор.
--Ну?
-- Я говорю: решено ввиду разгона Думы усилить террор.
Я молчу. Мы сидим в грязном трактире "Прогресс". Хрипло гудит машина. В синем дыму белеют фартуки половых.
Андрей Петрович ласково говорит:
-- Скажите, Жорж, вы довольны?
-- Чем доволен, Андрей Петрович?
-- Да вот ... усилением.
-- Чего?
-- Боже мой... Я же вам говорю: усилением террора.
Он искренно рад сделать мне удовольствие. Я смеюсь:
-- Усилением террора? Что же? Дай Бог.
-- А вы что думаете об этом?
-- Я? Ничего.
-- Как ничего? Я встаю.
-- Я, Андрей Петрович, рад решению комитета, но усиливать террор не берусь.
-- Но почему же, Жорж? Почему?
-- Попробуйте сами.
Он в изумлении разводит руками. У него сухие желтые руки и пальцы прокопчены табаком.
-- Жорж:, вы смеетесь?
-- Нет, не смеюсь.
Я ухожу. Он наверное долго еще сидит за стаканом чая, решает вопрос: не смеялся ли я над ним и не обидел ли он меня. А я опять говорю себе: бедный старик, бедный взрослый ребенок.