ВРЕМЕННЫЙ КРИЗИС ФЕОДАЛЬНО-АБСОЛЮТИСТСКОЙ СИСТЕМЫ

Всесильный первый министр, фактический диктатор Франции, кардинал Арман Жан дю Плесси Ришелье умер в 1642 г.; вскоре умер и ее безвольный король Людовик XIII (1643). Какое же наследие они оставили новому королю Франции — пятилетнему Людовику XIV и его матери — регентше королевства Анне Австрийской, кроме незаконченной Тридцатилетней войны?

Франция была к этому времени одним из самых больших (площадью около 500 тыс. кв. км) и населенных (по неполным демографическим данным, около 15 млн. человек) централизованных государств Европы. Как указывалось, сословно-политический строй Франции был внешне прост: духовенство, дворянство и «ротюра», возглавляемые королем, пользующимся неограниченной властью. За кажущейся стройностью и простотой этой схемы, однако, скрывалась сложная социальная реальность, спутанный клубок классовых соотношений. По известному определению Ф. Энгельса, в истории существуют периоды, когда «государственная власть на время получает известную самостоятельность... Такова абсолютная монархия XVII и XVIII веков, которая держит в равновесии дворянство и буржуазию друг против друга; таков бонапартизм...» * В этой формулировке чрезвычайно важны слова — «на время», ибо долго длиться эта кажущаяся межклассовая посредническая роль власти не может; и крайне существенно, что государство уравновешивает друг против друга дворянство и буржуазию, что почти столь же иллюзорно, как «уравновешивание» бонапартизмом буржуазии и пролетариата.

Однако буржуазия и в XVII в. была классом эксплуататорским, поэтому некоторое сближение ее с дворянством под сенью абсолютизма было возможно. Общей основой была беспощадная эксплуатация трудовых народных масс.

Подавляющее большинство населения Франции (до 12 млн. человек) составляло крестьянство, разоренное войнами, поборами, вторжением вражеских войск и мародерством своих армий. Кроме небольшой прослойки менмортаблей (они сохранялись преимущественно на монастырских землях), остальные крестьяне были свободными, хотя их личная независимость сочеталась с зависимостью земельной. И если к середине XVI в. около половины всей земли во Франции (от 30% до 80% в различных провинциях) обрабатывалась крестьянами-цензитариями, то эта земля не принад-

_____

* К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., т., 21, стр. 172.

[252]

лежала им юридически, а только находилась в их держании на правах обусловленной платежами наследственной цензивы. Другие земли обрабатывались на началах краткосрочной или длительной аренды. Правовое положение цензивы рассматривалось фиском как собственность лишь с корыстной целью, так как собственность подлежала обложению; арендатор на срок свыше девяти лет приравнивался к цензигарию и тоже облагался как собственник.

При этом «собственники» земли должны были уплачивать, кроме королевских налогов на собственность и личного налога, также повинности и поборы помещику — действительному собственнику, и, хотя юридически они уже не были «облагаемы податью и барщиной по произволу» (термин средневековой юриспруденции), все же сеньоры постоянно пытались увеличить эти поборы и повинности. В своем стремлении побольше выжать из крестьян сеньоры извлекали из забытья давно изжившие себя поборы, взимая особую плату за проезд и проход по дорогам, пересекающим их владенья, и бродам на их реках и речках. Сломив самоуправства дворян и лишив их власти, Ришелье сохранил за ними их привилегии и не мешал им укреплять свои экономические позиции за счет крестьян.

Помимо прямых налогов (тальи и капитации) крестьяне уплачивали еще косвенные налоги на предметы широкого потребления, в первую очередь на соль, вино и табак. Особенно тяжело ложился на крестьян соляной налог габель. Закон обязывал население покупать определенное количество соли на человека для еды, а на все прочее — не иначе как сверх того, и если крестьянин осмеливался затратить щепотку столовой соли на засол мяса, его ждали самые суровые кары. При этом отсутствие государственного единства сказывалось для населения разными ценами на соль: в областях «большой габели» (Иль-де-Франс, Шампань, Бургундия, Нормандия, Пикардия, Мэн и Турень) за нее должны были платить до 55—60 ливров за квинтал, в областях «малой габели» — 28 ливров, в «откупившихся» — 9 ливров и в «свободных» областях — от 2 до 7 ливров за квинтал. «Стрелки габели»—соляные пристава, врывавшиеся к крестьянам в дом в поисках контрабандной соли,— были в их жизни немалой помехой и тяготой.

Невозможность или, во всяком случае, затруднительность восстановления сельского хозяйства после войн, прошедших по живому телу Франции, неумолимость фиска и сеньеров, требовавших своевременной уплаты взносов и добивавшихся их уплаты всеми способами, вплоть до продажи с молотка сохи и рабочего скота крестьянина (хотя это и запрещалось законом еще со времен Генриха IV), привели к значительному росту крестьянской задолженности; сверх платежа налогов государству и ценза сеньеру крестьяне оказались вынуждены уплачивать тому же сеньеру или ро-

[253]

стовщику в качестве процентов за ссуду еще сверхценз, зачастую не меньший, чем основной взнос. В 40-х годах XVII столетия, таким образом, крестьянство Франции оказалось в положении худшем, чем в начале века.

Крестьяне, как правило, жили в деревянных хижинах, отапливавшихся «по-черному», без трубы и без окон (тем более, что окна облагались налогом)*, одевались в грубую домотканую одежду, в зимнюю стужу надевали деревянную тяжелую обувь — сабо; их поля по преимуществу обрабатывались примитивными самодельными орудиями. Небольшая группа крестьян позажиточней выделялась в их среде, образуя прослойку так называемых «землепашцев» (laboureurs); остальные искали выхода в домашних кустарных промыслах, дополняя занятие сельским хозяйством работой на городского скупщика.

Налоги, поступавшие с крестьянства в королевскую казну, шли на содержание армии, королевской администрации и двора. И, поскольку доступ к командным должностям в армии, к руководящим постам в администрации и тем более ко двору был открыт только дворянам, налоговые поступления шли в первую очередь — не говоря уже о прямых сеньериальных поборах — тем же дворянам. Следует отметить, что высшие должности в иерархии католической церкви тоже были привилегией дворянства: туда, как правило, устремлялись младшие сыновья дворянских семей, и высокий церковный сан обычно сопутствовал знатному титулу.

Население городов Франции состояло из торговой и денежной верхушки, к которой примыкали зажиточные ремесленники, цеховые мастера. Они составляли привилегированную прослойку буржуазии, пользующуюся некоторыми правами, начиная от права быть избранными в городское самоуправление и кончая правом откупиться от габели. Они отстаивали свое привилегированное положение, отказывая в нем представителям «механических искусств» — цеховым подмастерьям и ученикам, образующим городское плебейство. Ниже их была деклассированная беднота, разоренные крестьяне, бежавшие в город и здесь работавшие поденщиками, чернорабочими, носильщиками или просто нищенствовавшие.

Экономическое значение имели главным образом приморские города: Марсель, Бордо, Нант, Сен-Мало, Гавр, которые вели заморскую торговлю. Что касается внутренней торговли Франции, то она все еще была затруднена внутренними границами —

______

* До первых десятилетий XX  века во Франции можно было видеть в сельской местности дома с разрезной дверью: верхняя деревянная половина откидывается, впуская свет в помещение.

[254]

Трапеза крестьян. Картина Ленена.

наследием былой феодальной раздробленности Франции. Наличие областей с разными системами мер и веса, с разными экономическими правами и положениями — старой Франции и провинций, «почитаемых чужими», пользующихся торговыми и таможенными привилегиями по недавним договорам о их присоединении к Франции, или наоборот, отделенных от нее таможенными барьерами, оставшимися от прошлого,— все это мешало развитию единого внутреннего рынка страны. Ища приложения своим капиталам, буржуазия, как и раньше, вкладывала их в откупа налогов *. То же наблюдалось и в меньшем масштабе: какой-нибудь деревенский богатей откупал у разорившегося сеньора баналитет на один год или на несколько лет или другие виды сеньориальных доходов, обеспечивая себе прибыли за счет своих односельчан.

______

* С. R. Treasure. Seventeenth Century France. London, 1966.

[255]

Другим способом вложения денег была покупка поместий. Буржуа приобретал землю разорившегося феодала со всеми правами, связанными с нею, вплоть до пользования титулом владельца и поборами с крестьян. Права эти подтверждались королевским патентом, и буржуа-землевладелец через некоторое время «одворянивался» — хотя родовые дворяне не считали его своим и он не имел, например, права устанавливать над своим домом флюгер.

Можно было также вкладывать деньги в государство, приобретая для себя и своих потомков должности, дающие право войти в так называемое «дворянство мантии», идущее по значению после «дворянства шпаги». Такие должности покупались за сумму от 30 до 100 тыс. ливров *, но обеспечивали потом доход (не считая выгоды стоять близко к правительственным и государственным постам); они могли передаваться по наследству, как всякое другое имущество; правительство лишь взыскивало с этого наследства особый налог, именуемый «полетта».

*

К концу правления Ришелье и Людовика XIII Франция могла продолжать свое участие в войне лишь с чрезвычайным финансовым напряжением. Поэтому с самого начала царствования малолетнего Людовика XIV (за которого правила его мать Анна Австрийская, объявленная регентшей королевства, а фактически ее фаворит и первый министр кардинал Джулио Мазарини) повторились те же трудности, что и после смерти Генриха IV. Война еще длилась, а при дворе уже образовалась группка знати (включающая ближайших родственников короля — его дядю Гастона Орлеанского, принцев Конде и Конти, герцога Бофора и Гонди), пользующаяся слабостью регентши, чтобы потребовать от нее наград и пенсий, а заодно и удаления Мазарини от власти. С этим преемнику кардинала Ришелье удалось справиться довольно легко: часть претензий одних была удовлетворена, других отправили в ссылку, и вельможи на некоторое время притихли.

Гораздо сложней было справиться с народом: разоряемые солдатскими постоями, сборщиками налогов и откупными приставами, крестьяне не могли и не хотели больше терпеть: после Ришелье народные бунты продолжались — весной 1643 г. произошел мятеж в Руэрге, а вскоре восстания перекинулись на другие провинции, в Гиень-и-Гасконь, Сентонж, Ангумуа и Пуату. Часть повстанцев уходила в горные и лесистые местности; другие, вернувшиеся в свои хижины, отсиживались, не подавая признаков бунта, но и не

_______

* R. Mousnier. La venalite des offices sous Henri IV et Louis XIII. Paris, 1945.

[256]

уплачивая накопившихся недоимок 34. Волнения продолжались также в Лангедоке, Провансе и Турени, они волнами перекатывались с запада на восток и с юга на север страны.

Из правительственной переписки эпохи видно, как были озабочены правящие круги проблемой локализации беспорядков, как пробовали умиротворить страну, где незначительными уступками, где террором. Местами провинциальные парламенты шли навстречу требованиям народа и издавали постановления об отсрочке или сокращении платежей, но это еще больше способствовало возбуждению крестьян, уверенных в том, что сами власти на их стороне, против откупщиков и сборщиков налога. Усмирение также далеко не всегда приводило к ожидаемым результатам, ибо зверства усмирителей, вызывая ожесточение крестьян, толкали их на еще большее сопротивление.

Волнения не ограничивались деревней, известны непрекращаю- щиеся бунты в городах Франции: в 1643 г. (история отмечает и много более ранних городских восстаний, но мы начинаем отсчет заново, от избранного рубежа) в том же Вильфранше (Руэрг), где городское плебейство поддержало крестьянское восстание, в Ножа- не (Гиень-и-Гасконь), Сан-Сальвадоре (Гиень-и-Гасконь), Иссуаре (Овернь), Туре (Турень), Анжере (Анжу), Ангулеме (Ангумуа); в 1644 г.— в Марселе (Провансе Арле (Прованс), Романе (Дофине), Балансе (Дофине), Даксе (Беарн); в 1645 г. в Монпелье (Лангедок), Безье (Лангедок), Манде (Жеводан) и, наконец, в Бове (Иль-де-Франс), меньше 20 льё к северу от столицы Франции. Но и эти восстания городской бедноты были лишены организующего центра, оставались спорадическими разрозненными вспышками и каждый раз подавлялись городской буржуазной стражей, правительством, а то и дворянским ополчением.

В 1645 г. волнения перебросились на Лангедок, где к социальным корням народного движения прибавлялись религиозные: на юге Франции жило много гугенотов, и они надеялись воспользоваться переходом власти в руки нового малолетнего короля, чтобы попытаться хотя бы силой восстановить свои права, урезанные при Ришелье. Впрочем, в лангедокских волнениях участвовали и «дурные католики».

Волна этих осуществившихся или только назревавших, но подавленных в зародыше, волнений, бунтов и восстаний, острый дефицит бюджета и голод во многих провинциях заставили правительство срочно менять как внутреннюю, так и внешнюю политику. Пришлось временно ослабить налоговый пресс, давивший на-

________

См.: Б. Ф. Поршнев. Народные восстания...; см. также: Е. Bonnemere. Histoire des paysans, t. II, p. 35.

[257]

род, даровать некоторые поблажки типа отсрочки или снятия платежей и вместо этого обратиться к тактике «выжимания губок», отдавая откупщиков под суд за «злоупотребления» (еще вчера не только терпимые, но и поощряемые) и экспроприируя их богатства. Другим способом извлечения средств был нажим на «дворянство мантии»: распродажа новых должностей, взыскание «полет- ты» вперед и т. п. Этих средств, однако, для ведения войны не хватало. А, кроме того, Франции вообще мир был необходим, так как правительство опасалось «дурного примера» английских событий (успешной борьбы Долгого парламента против Карла I): боялись, что под их влиянием отдельные восстания перерастут во всефранцузскую революцию. Поэтому Мазарини уже в 1645 г. поручил французской делегации на мирных переговорах в Мюнстере выдвинуть лишь самые умеренные требования.

Однако еще прежде, чем мир был подписан, во Франции разразились события так называемой Фронды — серьезнейшего кризиса, потрясшего всю государственную систему феодально-абсолютистской Франции.

Историки условно делят Фронду (дословно — «праща») на два этапа — «старая», или «парламентская» Фронда (1648—1649), и «новая», или «Фронда принцев» (1650—1653).

Фронда началась с того, что парижский парламент, с одной стороны, обиженный финансовым нажимом на «дворянство мантии» и, с другой, побуждаемый примером Англии, выступил 13 мая 1648 г. против финансовых эдиктов Мазарини. Парламент Парижа, представлявший собой, как и все парламенты Франции, только судебное учреждение, обладавшее правом регистрации новых законов, отказался зарегистрировать создание новых судейских должностей. Но, кроме этого, парламент выдвинул широкую программу реформ, напоминавшую программу Долгого парламента в Англии: введение налогов только с согласия парламента, запрещение произвольных арестов и т. п.; он потребовал также отмены института интендантов, как бесконтрольных агентов правительственной тирании, введенных только при Ришелье и чуждых духу и законам Франции. Было также предъявлено требование удалить от власти ненавистного народу сюринтенданта финансов д Эмери, с именем которого было связано представление о непосильных поборах. Регентша ответила на эти требования заявлением, что «эта сволочь (canaille) оскорбляет королевское величие» *. Но двору пришлось маневрировать: Эмери был выслан в свои поместья, была обещана отмена интендантов. Двор лишь

_____

* Voltaire. Histoire du Parlement de Paris. – “Oeuvres completes”, t. XXX, Paris, 1785, p. 313.

[258]

запретил совместные заседания палат парламента, но они продолжались.

Воспользовавшись тем, что победа принца Конде при Лансе временно подняла авторитет правительства, Мазарини попытался перейти в наступление на оппозицию и приказал арестовать двух видных членов парламента (в том числе советника Брусселя 73 лет), и 26—27 августа 1648 г. парижский народ ответил на это баррикадами, на которых буржуа боролись вместе с простонародьем против войск правительства *. Мазарини был вынужден распорядиться об освобождении задержанных и даже вступить в переговоры с парламентом, пообещав принять ряд его требований.

Одновременно он дал указания французской делегации в Мюнстере подписать мир во что бы то ни стало; и, хотя по условиям Вестфальского договора 1648 г. Франция получила Эльзас (без Страсбурга) и за ней был признан суверенитет над принадлежавшими ей уже 100 лет Мецом, Тулем и Верденом в Лотарингии, это скромное достижение и в малой мере не соответствовало военному превосходству Франции и Швеции над Империей (Германией) **. Но Испания, хотя и ослабленная, отказалась подписать мир с французской монархией, рассчитывая, что последняя вскоре рухнет в пожаре внутренней смуты.

Вскоре после подписания Вестфальского мира правительство и двор бежали из Парижа. Войска Конде, вернувшиеся с войны, осадили мятежную столицу; со своей стороны, парламент и парижане приготовились защищаться. Парламент провел самообложение, конфисковал имущество сторонников двора и на эти деньги организовал и вооружил армию защитников города. Парижане держались в течение трех месяцев; некоторые провинции — Гиень, Нормандия, Пуату — поддерживали их; крестьяне вооружались и нападали на правительственные войска.

Однако во время осады Парижа обнаружилось расхождение между народом и буржуазией: беднота требовала мер против хлебных спекулянтов и этим пугала буржуазию. Пугала ее и возможность углубления классовой борьбы «по английскому образцу» — особенно после получения в феврале 1649 г. известий о казни Карла I. Поэтому парламент вступил в переговоры с правительством и 15 марта 1649 г. огласил договор о своем примирении с двором. Королева и Мазарини торжественно въехали в Париж.

_____

* Р. В. Лившиц. Народное восстание в Париже в 1648 году.— «Уч. зап. Ленинградского гос. пед. ин-та им. А. И. Герцена», т. 68.

** См. Б. Ф. Поршнев. Франция, английская революция и европейская политика в середине XVII в. М., 1970.

[259]

Но вскоре Фронда, преданная парижским парламентом, возобновилась снова; на этот раз кучка вельмож, обиженных Мазарини, попыталась использовать в личных целях недовольство масс. Принц Конде потребовал вознаграждения за осаду Парижа; в ответ Мазарини арестовал его и многих его родных. Это вызвало возмущение народа, продолжавшего ненавидеть временщика, и Мазарини вновь пришлось бежать из Парижа. Под давлением народа парижский парламент объявил его вне закона. Парламент Бордо поддержал парижан.

Но население Бордо пошло значительно дальше: там было создано нечто вроде демократического республиканского правительства, которое вступило в переговоры с английскими левеллерами и в своей программе использовало некоторые из их идей. Однако, не встретив поддержки со стороны Кромвеля, который к тому времени все больше порывал с революцией, превращаясь в «лорда-протектора», изолированное бордосское движение было подавлено правительственными войсками.

Тем временем войска принцев в деревне расправлялись с мятежными крестьянами с не меньшей жестокостью, чем войска правительства: социальных различий между фрондерами и сторонниками Мазарини не было. Поэтому война легко закончилась тем, что Мазарини договорился с мятежными вельможами, купив их подачками. 12 октября 1652 г. кардинал-министр вернулся в Париж, укрепив свое положение и могущество. Однако требования феодальной Фронды правительству пришлось принять. Если не сразу, то исподволь абсолютизм во Франции начал все больше превращаться в покровителя феодальной реакции 50—70-х годов.

Абсолютная монархия во Франции продолжала выступать как кажущаяся посредница между буржуазией и дворянством. Для абсолютизма XVII в. характерны: а) стремление правительства повысить доходы дворянства, перенося тяжесть государственного обложения с деревни на торговлю и промышленность (одновременно при этом приходилось содействовать росту этой промышленности — отсюда покровительство промышленникам и торговым кампаниям); б) попытки вырвать из рук финансистов их доходы, что сталкивалось с необходимостью опираться на этих финансистов, чтобы время от времени укреплять режим, несколько раз оказывавшийся на грани государственного банкротства; в) борьба против «дворянства мантии», засевшего в парламенте, при одновременной опоре на бюрократический аппарат, в том числе на интендантов на местах. Этот противоречивый курс на безмерное возвышение дворянства обусловил углубление внутренних противоречий абсолютизма.

[260]

Цитируется по изд.: История Франции. (отв. ред. А.З. Манфред). В трех томах. Том 1. М., 1972, с. 252-260.