Все чувствовали тогда в Одессе, что так дальше нельзя. Разложение армии по тысяча и одной причине было ясно. Ясно было, что именно потому она и отступает, что наступила осень и зима не только в природе ...
В душе моей зима парила,
Уснули светлые мечты . . .
(Романс барона Врангеля)
Что делать?
Прямой путь был ясен. Надо было встряхнуть полки железной рукой. Но для этого надо было, во-первых, где-то их собрать. На бесконечных «отступательных» дорогах этого нельзя было сделать. Ибо можно было писать {43} сколько угодно приказов, и они писались, но исполнять их было некому. Командиры частей частью сами «заболели». частью были бессильны. Надо было иметь возможность, опершись на какую-нибудь дисциплинированную часть, привести остальных «в христианскую веру» ...
Таких «мест», центров, куда стекала отступающая стихия, было собственно три: Кубань. Крым и район Одессы.
В каждом из этих центров было одно несомненное данное: дальше было море. Дойдя до моря, надо было или сдаваться или «драться»... Но был еще третий выход — корабли... Конечно, ясно было, что всем не сесть на пароходы, но каждый думал про себя, что он-то сядет, а остальные ... ну что остальные — chacun pour soi. dieu pour tous!
Однако, конечно, везде были элементы, которые не желали садиться на пароходы. Они готовы были драться и уже поняли, что опасение в покаянии и в дисциплине. Были такие элементы и в Одессе.
Если бы в Одессе оказался «человек», сопротивление было бы ... Но человек этот непременно должен был быть получен «иерархическим» путем, т. е. сверху. Короче говоря, это должен был бы быть назначенный главнокомандующим Деникиным генерал. Естественным генералом был бы, конечно, главноначальствующий Новороссийской областью генерал Шиллинг.
Но генерал Шиллинг ни в какой мере нужным «человеком» быть не мог.
Я совершенно не касаюсь всего того дурного, что о генерале Шиллинге говорили. Все это я слышал, все это я впускал в одно ухо и выпускал в другое, твердо памятуя, что человеческая гуща вообще легкомысленно-лжива, «отступающая» стихия непременно озлобленно-несправедлива, а «Одесса-мама», сверх того, всегда была виртуозно изобретательна в смысле сочинения всяких мерзостей ... Этому мутному потоку вообще не следует поддаваться.
Но что генерал Шиллинг не был «человеком» в нужном смысле, человеком момента, — это для меня совершенно ясно. Он не мог решиться на то, что должен был сделать: расстрелять нескольких командиров полков для того, чтобы {44} привести остальных в сознание действительности. Не мог он и собрать около себя дисциплинированного кулака, который сумел бы внушить расхлябавшейся массе, что главноначальствующий имеет возможность заставить себе повиноваться.
Раз генерал Шиллинг, т. е. естественный «человек», человек «сверху», не мог ничего сделать, а революционный путь, т. е. путь нахождения «неестественного» человека «снизу» или «сбоку», был исключен, то мысль заработала еще в каком-то третьем направлении.
Это, «еще какое-то» направление действительно было «какое-то», т. е. несуразное.
Возникла мысль почти у всех одновременно такая: если старые части разложились, значит надо формировать новые.
В сущности говоря, это было повторение пройденного: ведь когда погибла старая русская армия, генерал Алексеев сейчас же взялся за формирование новой — добровольческой армии. Но существенная разница состояла в том, что тогда во главе стал бывший верховный главнокомандующий, старый техник, хорошо знавший свое ремесло. Теперь же, здесь, в Одессе, за негодностью «генералов», за дела схватились кто как мог, и получилась эпоха одесской «отрядомания».
Кто только не формировал отряды! И «Союз Возрождения», и «немцы-колонисты», и владыка митрополит высокопреосвященнейший Платон, и экс-редактор «Киевлянина» ...
Генерал Шиллинг помогал этим начинаниям так, как говорят хохлы: «як мокре горыть» ... Шаг вперед, два назад, а в это время большевики делали три шага к Одессе.
Я пошел к митрополиту Платону.
Я люблю бывать у владыки иногда.
Во-первых, уже самое настроение этих митрополичьих покоев действует как-то утешающе ... Ну, что же такое, что придут большевики! Они уже были и ушли. Еще придут и еще уйдут. А митрополичьи покои стоят и {45} будут стоять. И так же в них будет, как было. Государства валятся, троны рушатся, а церковь устоит... Устоит русская церковь, устоит русский язык... Эти две силы создадут третью: единого двуглавого орла... Одной головой он будет смотреть на наше Великое (да, великое, безумцы) Прошлое, другой зорко искать путей к Великому (верю, господи, помоги моему неверью) Будущему...
Владыка митрополит был очень увлечен своим «священным отрядом».
И митрополит Платон, как тогда в Одессе было обязательно, тоже «формировал» что-то... Но до меня уже дошли кое-какие сведения о том, что там делалось. Увы, в «священный отряд» вошли каким-то образом... «уголовные элементы». Я в осторожной форме предупредил владыку, как легко погубить дело и как особенно на виду отряд, создаваемый под покровительством митрополита.
Все-таки стало легче на душе, когда я ушел оттуда. Я почти был убежден, что из священного отряда ничего не выйдет священного. Я получил достаточные сведения о «священных людях», которые туда пошли ... И все же ...
И все-таки соприкосновение с «духовным» миром всегда освежает. Я вовсе ничего не идеализирую ... Я знаю и вижу нашу русскую церковь... И все-таки среди этого расцвета зла, когда поля и нивы заросли махровыми, буйными, красными будяками, церковь уже потому утешает, что она молится ...
Молитва богу всегда белая. Белая — вековечно ... А бог — сама Вечность.
Очень большой какой-то дом. Не помню, где это.
Тут формируется «самый важный» отряд. Этот отряд, кажется, находится под «сильным покровительством» ... Но чьим? Хорошенько не разберу.
Кажется, он называется... впрочем, оставим это. Nomina sunt odiosa.
Словом, это должен быть «полк»... Первый батальон такой-то организации, второй — такой-то общины, третий — {46} такого-то учреждения... четвертый — мог бы быть наш «отряд особого назначения»...
Я добираюсь до командира полка. Двигаюсь постепенно из этажа в этаж, из комнаты в комнату. Внизу меня слегка коснулся запах спирта. Затем этот запах все усиливался, по мере того, как я двигался выше. по всяким «отросткам» мгновенно сформировавшегося штаба ... Вообще мы двигались беспрепятственно. Мой спутник называл меня. И тогда пьяные и полупьяные лица. перед этим скользившие по моим «подпоручицким» погонам полупрезрительным взглядом, делались любезными и милыми, поскольку они могли быть милыми. Потому что ... ведь так много разрушено за это время. Разрушалось и искусство быть любезным ...
Запах спирта достиг наивысшего напряжения, когда я достиг командира полка.
Этот полковник был пьян. Он был молод, и лицо у него было тонкое. Бритое, худощавое, оно носило отпечаток энергии. Но какой «энергии»? Это было почти очевидно.
Полковник принял меня в высшей степени любезно. Но из его «повышенных» объяснений я понял, что денег ему еще не дано — раз, и что полк его еще не «утвержден»— два. Что кто-то (кто, неизвестно, но какие-то люди или «силы») мешает... Что генерал Шиллинг сочувствует, но...
— Впрочем, мы их зажмем! В два счета. Церемониться не станем... Нет, уж не до церемоний... Куда же дальше ... ведь штабы будут на пароходе ... а мы? Нас, как цыплят, угробят? Нет! Довольно!
Запах спирта усилился, потому что пришел кто-то с докладом ...
— Господин полковник, разрешите доложить ..,
Офицер тянулся, хотя был пьян...
Полковник, приняв доклад, продолжал громить... кого-то.
Я его плохо слушал. Я понял.
Все пьяны, денег нет, разрешения нет... и это при сильном «покровительстве».
{47} А большевики в этот день опять сделали большой скачок.
Мы «драпанули» — «в два счета» ...
* * *
Опять здание. Опять этажи. Но спирта что-то не слышно.
Добираюсь еще до одного формирующего полковника. Молодой очень, но энергичный, производит симпатичное впечатление. Из «осважников». Переменил перо на винтовку. Тут «что-то слышится родное».
— Деньги получили?
— Нет — какое там ...
— Как же?
— Да как-то наскребаем пока.
— Утверждение?
— Да вот хлопочем.
— Много у вас ...
— Пока около ста человек ...
— А ведь большевики движутся ... .— Конечно, движутся ...
— А знаете что, будем связь держать ...
— Хорошо ... а зачем?
— Да мало ли что может случиться ... драпанут в два счета ... теперь не на кого надеяться ... только на себя... в случае чего... перебирайтесь к нам ...
Мы уславливаемся.
В городе по самому скромному счету двадцать пять тысяч одних офицеров. А тут два отряда, общей численностью не превышающие двести человек, «договариваются» о «совместных действиях».
***
Еще какое-то формирование. Та же картина. Здание, этажи.
***
Штаб. Денег дока нет. Разрешение — «хлопочут»...
{48} И еще ... и еще ...
Есть еще немцы-колонисты. У них свой «генерал». У них свой комитет — какой-то немецко-русский совдеп, где одерживаются бескровные победы на внутреннем фронте.
Деньги? Кажется, есть.
Люди? Говорят, были. Но разошлись... И вообще они желают защищать только каждый свою колонию, а другой не желают. Кроме того, немцы говорят: «мы пойдем, если русские (крестьяне) пойдут». А русские крестьяне будто бы говорят: «мобилизуйте нас — тогда пойдем, а добровольно не пойдем — страшно»...
* * *
Есть еще «Союз Возрождения». У него дело чуть лучше. Они получили и деньги и разрешение. В благодарность за явное покровительство «белых» генералов «розовенькой общественности» эта последняя умеренно политиканствует. Создают какой-то совдеп. Как он называется? «Комитет защиты Одессы», кажется... Чуть ли не «Комитет Спасения». Они никак без этого не могут обойтись. Большевики уже давно поняли, что в совдепе несть спасения, а у этих все еще к ним «влечение — род недуга».
* * *
Городская дума. Она отнюдь не розовенькая... Наоборот. Мы победили в Одессе на городских выборах в декабре 1919 г. Казалось, это было невероятно. В Одессе победить нам — русским... А вот победили.
Выборы вели мои друзья, сгруппированные в организацию, привыкшую к дисциплине. Победу дало изобретенное ими в высшей степени удачное название. Как все «гениальное», это было в высшей степени просто: «христианский блок». Никаких программ, никаких угроз и никаких обещаний. Но все, кому нужно было, поняли друг друга,
Однако, «наша» дума, как всякий совдеп, не избежала общего закона совдепов: она собирается делать «скопом» {49} дело, которое делается только «в одиночку», т.е. защищать город.
Она тоже что-то «формирует».
* * *
У генерала графа X. Крайне любезен. Он получил специальную задачу и имеет свой штаб. Он должен «объединить» все формирования. Для этого он разбил весь район Одессы на «секторы». Каждый сектор предполагается отдать, примерно, какому-нибудь отряду, так сказать, «в лен». Но все-таки не совсем так. В каждый сектор будет послан полковник без отряда. Потом придет отряд и поступит в распоряжение полковника.
— А что же будут делать полковники, формирующие отряды?
— Да, это надо уладить...
Уладить этого никак нельзя. Ведь если люди при этой агонии еще идут в какие-то формирования, то они идут к офицерам, которых они знают или авторитет которых высок. К «каким-то полковникам» они не пойдут, ибо авторитет «погон» потерян в развале отступления — ищут людей...
Но генерал граф X. не понимает, какую смесь «французского с нижегородским» он устраивает. Или «партизанщина» — отрядомания, или «все по уставу». Но эта смесь митрополитов, редакторов, «атаманов» всякого сорта и совдепов всякого рода с старорежимными генералами дает нечто несуразное...
Да и вообще...
Нет, общий сумбур не уменьшится оттого, что изобрел новый штаб генерала графа X.
***
Куда еще?
Да вот еще есть отряд инженера Кирсты. Это рабочие, которых он вывел из Киева. Их называют «кирстовцы», еще «крестовцы»... В Киеве они назывались «рабоче-офицерская рота».
{50} Утверждение есть — киевское ... Денег, конечно, нет. Ни киевских ни одесских.... Отряд, если не ошибаюсь, сидит безвыездно в. каком-то этаже какого-то здания... за «босостью.
Вхожу с ними в контакт.
***
Есть еще атаман — Струк — «малороссийский отряд». Он бывал у меня в Киеве. Тут он тоже что-то формирует. И, говорят, у него много народу.
Разрешение — киевское. Деньги?
Денег нет, но, очевидно, он им что-то обещает. Но что? ..
* * *
Довольно. Пойду к себе в «свой» отряд.
***
«Отряд особого назначения» был попыткой создать кадр «просвещенных исполнителей» хотя бы для одного уезда.
Разумеется, теперь ясно, что был кустарный дилетантизм, Kinder - Spiel, покушение с негодными средствами ... как и вся одесская «отрядомания», впрочем. Однако, нельзя не сказать, что это обычный путь человеческой мысли: когда теряют надежду спасти целое, пытаются начинать с атомов...
Мой «атом» формировался почти исключительно из учащейся молодежи. Денег мы пока не получали, — содержали отряд всяческими ухищрениями, «утверждение» самого отряда бесконечно тормозилось в разных штабах. И то и другое было получено накануне занятия Одессы большевиками.
***
Я вошел в гимнастический зал. — Смирно! Равнение налево! Господа офицеры!
Это командовал полковник А., «назначенный» начальником отряда.
Кем он назначен? Пока никем. Мною. А я кто такой?
{51} Да, вот тут-то и начинается «часть неофициальная». Передо мной, вытянувшись, как полагается, замерла горсточка. Мой «атом». Это были почти сплошь гимназисты. Им нелепо было сказать «здорово ребята, молодцы, орлы» или что-нибудь подобное. Я сказал им:
— Здравствуйте, господа.
— Здравия желаем ...
И смешались. Одни сказали: «господин подпоручик», другие: «господин полковник», третьи: «ваше превосходительство» ...
Так и должно было быть. Кто же я был в самом деле?
Если бы они были искренни, они бы ответили:
— Здравия желаем, господин редактор «Киевлянина».
Но этого, конечно, нельзя ответить. Почему? Да потому, что «редакторы» не формируют отрядов. По крайней мере, там, где все обстоит благополучно. И если произошел такой случай, что не только редактор, но и митрополит делаются «начальниками отрядов», то, значит, все пошло шиворот навыворот...
Так оно, конечно, и было.
Но le vin est tiré, il faut le boire.