По пути на юг, размышляя о беседе с графиней, Элеонора подумала о том, что, вероятно, именно такой — самоотверженной, терпеливой и милостивой была и женщина её идеала — баронесса Вревская. «Ну, хорошо, – говорила она себе, – я поставила в жизни цель: с честью и достоинством служить моему новому народу, помогать осуществить его вековой идеал — возвращение исконных болгарских земель под скипетр своего супруга и царя... А что заставляет её и таких, как она, преодолевать тяготы жизни в чужой стране и со смирением отдавать силы и тепло своего сердца людям, которые ей незнакомы?» Но в этот момент она вспомнила, что и сама немногим более семи лет тому назад поступила точно также, отправившись в далёкую и неизвестную ей Маньчжурию.
«Да, – продолжала она рассуждать, – всё-таки человек — это загадка. В нём так много ещё не раскрытого ни наукой, ни искусством. И учёные, и художники в долгу перед такими прекрасными душой женщинами, как графиня Игнатьева или баронесса Вревская... Только Тургенев и Полонский, насколько мне известно, посвятили Вревской свои стихи... Надо будет по возвращении в Софию собрать наших деятелей культуры и искусства и поделиться с ними мыслями на эту тему... Впрочем, почему бы не призвать их лично содействовать нашей армии своими благотворительными концертами, театральными представлениями, демонстрацией фильмов или творческими выставками и ярмарками. А собранные средства направлять на закупку медикаментов, помогать семьям погибших фронтовиков... Всё... Решено... Непременно сделаю это... »
От этих раздумий её лицо просветлело, словно освещённое солнечным светом. Это было доказательством той истины, что добрые мысли человека обладают какой-то таинственной силой, способной изнутри преображать его внешность, делая её пленительной. И, наоборот, каким некрасивым и даже отвратительным становятся лица, искажённые злобой и ненавистью.