Глава IV. Борьба «державы» Само с Аварским каганатом и с королевством франков и её историческое значение

То страшное иго, которое авары установили над среднеевропейскими славянами, описанное в «Хронике Фредегара» и в ПВЛ, не могло не вызывать сопротивления. Оно унижало славян, тормозило развитие славянской экономики, культуры и политической жизни, принуждало их воевать за интересы своих поработителей.

В параллель к рассказу Фредегара об аварском иге над славянами Чешского региона можно привести сообщения византийских источников об отношениях аваров со славянами. Они относятся к другим территориям, преимущественно к районам, находящимся к югу и востоку от Паннонии, которые, в первую очередь, были в фокусе внимания византийцев, но помогают лучше понять характер аваро-славянского противостояния, развернувшегося по всему периметру Аварского каганата.

Менандр Протектор (VI в.) сообщает: «Правители антов (одного из славянских этнополитических объединений – М.Ж.) были поставлены в бедственное положение и против своих надежд впали в несчастье, авары сразу же стали опустошать [их] землю и грабить [их] страну» (Свод I: 317); «С того времени более, чем раньше, стали они (авары – М.Ж.) разорять землю антов, и не переставали порабощать жителей, грабя и опустошая [её]» (Свод I: 317); «Когда же [Баян] (аварский каган – М.Ж.) переправился на противоположную сторону потока, то немедленно принялся жечь деревни славян, разорять поля, всё грабить и опустошать… [славяне] были ему [Баяну] ненавистны из-за собственной вражды» (Свод I: 321).

Тот же автор передаёт слова аварских послов, сказанные в Константинополе в 565 г., которые, дабы получить дары от императора Юстина II (565 – 578), в числе прочих заслуг аваров перед империей указали: «и отца твоего, дарами нам изъявлявшего расположение, мы отдаривали тем, что и имея возможность, не совершали набегов на ромейскую [землю], но выказывали [и] нечто большее. Ведь из ваших соседей мы разом истребили варваров, постоянно грабивших Фракию, и никого из них не осталось для набегов на фракийские пределы.  Ибо боятся они силы аваров, дружественно относящихся к державе ромеев» (Свод I: 319).

Очевидно, что «варвары, грабившие Фракию» – это, преимущественно, славяне, ведь далее Менандр рассказывает: «[Тиверий] (отец Юстина II, византийский император в 578-582 гг. – М.Ж.) побуждает его (кагана авар – М.Ж.) поднять войну против славян, чтобы те, кто разоряет [землю] ромеев, отвлекаемые своими бедствиями и желая помочь отеческой [земле], скорее бы прекратили разграбление ромейской [земли], а другие приняли на себя опасности своей [земли]» (Свод I: 319-320).

Менандр Протектор говорит и о том, что славяне оказывали аварам серьёзное сопротивление. Один из славянских правителей, Даврентий (Δαυρέντιον)[1], так ответил аварам на их требование подчиниться и платить дань: «родился ли среди людей и согревается ли лучами солнца тот, кто подчинит нашу силу? Ибо мы привыкли властвовать чужой [землёй], а не другие нашей. И это для нас незыблемо, пока существуют войны и мечи» (Свод I: 321).

По сообщению Феофилакта Симокатты (580-е гг. – середина VII в.), в 602 г. «хаган (авар – М.Ж.)… отправил Апсиха с войсками, чтобы уничтожить племя антов, которое было союзником ромеев (византийцев – М.Ж.)» (Свод II: 43). Удалось ли аварским войскам выполнить задуманное – неизвестно, скорее всего, нет (Литаврин 2001: 568-578), но показательно само намерение, хорошо передающее колорит аваро-славянских отношений.

Можно указать конкретные события, которые могли стать катализатором недовольства славян, находившихся в зависимости от аваров. В 626 г. аварский каган подступил к стенам Константинополя. В его войске были и славяне, на которых он особо рассчитывал в действиях на воде (у кочевников-аваров не было лодок, а у земледельцев-славян они были[2]). Данные факты описаны в ряде византийских источников, среди которых особое внимание привлекает «Пасхальная хроника» (30-е гг. VII в.), поскольку её рассказ содержит параллель к словам Фредегара об использовании аварами славянской пехоты в первой боевой линии, что указывает на то, что речь в двух источниках хотя бы частично идёт об одних и тех же славянах (в подчинении у аваров, очевидно, находились разные славянские «племена» из разных регионов, а Фредегар знал только славян, живших близ границ Франкского государства).

«(29 июня 626 г. авангард аварской армии появился у стен Константинополя. 31-го произошли первые стычки, но до 8 июля передовые части врага оставались в удалении от города. Авары с помощью костров-сигналов координировали действия со своими союзниками персами, стоявшими на другом берегу Босфора, у Хрисополя.)

29 июля сам богомерзкий хаган подступил к стене со всем своим сбродом и показал себя горожанам. Через день, то есть 31 числа того же июля месяца, он явился, готовый к бою, и вёл его с раннего утра и до 11 часа [у городской стены] от так называемых Полиандрийских ворот до ворот Пемпта и даже дальше... Там он расположил свои огромные полчища, а вдоль остальной части стены, так, чтобы их было видно, выставил славян. Он оставался там, осаждая [стены], от рассвета и до 11 часа. В первой линии [у него были] пешие легковооруженные славяне, а во второй – тяжеловооруженная пехота. А к вечеру он поставил несколько осадных машин и “черепах” от Врахиалия и до Врахиалия.

(Горожане сжигают некоторые орудия. Магистр Вонос предлагает хагану дань, но он требует себе весь город.)

...Он попробовал спустить на воду моноксилы, которые привёз с собой, но ему не позволили [этого ромейские] военные корабли. В конце концов на третий день осады он подготовил их к спуску у моста св. Каллиника. Он подготовил моноксилы к спуску именно там потому, что места там были мелкие и военные суда не могли туда подойти. Корабли остались в пределах видимости с моноксил, [расположившись] от св. Николая до св. Конона, что на стороне Пиг, и не позволили моноксилам проскользнуть.

(В субботу 2 августа к хагану прибыло византийское посольство. Он опять требовал отдать ему город, указывая на присутствующих персидских послов и говоря, что персы пришлют ему трехтысячное подкрепление. Переговоры прервались. Византийцы захватили персидских послов при их возвращении и убили.)

В это воскресенье проклятый хаган отправился в Халы и спустил на море моноксилы, которые должны были переправиться на другую сторону [пролива] и привезти ему персов, согласно их обещанию. После того как это стало известно, вечером и с нашей стороны, несмотря на встречный ветер, отплыло в Халы около 70 кораблей, дабы воспрепятствовать моноксилам переправиться.

(Переговоры горожан с аварским военачальником Гермицисом.)

В понедельник, когда начало светать, их моноксилы безуспешно пытались обмануть наши дозоры и переправиться к... [персам. Ромеи] потопили и перерезали всех находившихся на моноксилах славян.

А армяне вышли за Влахернскую стену и разожгли огонь на близлежащем портике [храма] св. Николая. Те славяне, которые вплавь спаслись с моноксил, из-за [этого сигнала] огнём решили, что стоящие у моря [люди] – это авары. Они выбрались [на берег] в этом месте и были перебиты армянами. А те немногие славяне, кто, спасшись вплавь, вышел [на берег] в том месте, где стоял безбожный хаган, были убиты по его приказу. [Так] по велению Божию, чрез предстательство Владычицы нашей Богородицы в мгновение ока потерпел [хаган] поражение на море. Наши вытащили все моноксилы на сушу. После того, как всё это случилось, проклятый хаган возвратился в свой лагерь. Он отвел от стены осадные приспособления, которые там поставил, а также заграждение, которое выстроил, и принялся разбирать осадные башни, которые изготовил, а ночью сжег свой лагерь и башни, содрал шкуры с «черепах» и ушёл.

Некоторые же говорили, что, увидев происшедшее, снялись и ушли славяне – потому-то и проклятый хаган был вынужден уйти и последовать за ними.

(8 августа авары сожгли предместья и отступили. Хаган заявил, что видел на стене Богородицу.)» (Свод II: 76-79)[3].

Для нашей темы данный рассказ интересен в нескольких отношениях. Собственно авары поражения под Константинополем не потерпели, просто после того как византийцы уничтожили ладьи их вассалов-славян, каган понял, что хорошо укреплённый город ему не взять и кочевники отхлынули от Константинополя. При этом за поражение разгневанный аварский каган обрушил на славянских воинов жестокие репрессии.

Эти два факта (большие потери среди славян, вынужденных сражаться за интересы аваров, в морской битве с византийцами, и жестокие несправедливые репрессии кагана против выживших) не могли не вызвать гнев славян. Они, наш взгляд, и стали своеобразной последней каплей, вызвавшей широкое вовлечение среднеевропейских славян в антиаварскую борьбу, возглавленную Само.

Согласно «Хронике Фредегара», купец прибыл к славянам в год 40-й царствования Хлотаря II, то есть в 623/624 г., что очень близко к 626 году. Скорее всего, дата, указанная Фредегаром, имеет приблизительный характер и в реальности Само мог появиться в Чехии именно в 626 г. или позже. На такую возможность указывает то, что тем же сороковым годом правления короля Хлотаря IIФредегар датирует заговор лангобардов против короля Адалоальда и восшествие на престол сменившего его короля Ариоальда (Fred. IV. 49-50), которое согласно Павлу Диакону произошло на два года позже: не в 623/624 г., а в 625/626 г. (Paul. Diac. H. L. IV. 41; Павел Диакон 2004). По сути, Фредегар описывает под этим годом всё правление Адалоальда и там же сообщает о том, что Адалоальд принимал посла византийского императора Маврикия, который на самом деле был свергнут и убит в 602 г., то есть задолго до восшествия Адалоальда на лангобардский престол, которое произошло в 616 г. после смерти его отца Агилульфа (интересно, что в другом месте, Фредегар даёт верную дату убийства Маврикия, датируя его седьмым годом правления короля Бургундии Теодерика II, начавшего править в марте 596 г.: Fred. IV. 23). Хронология историй, отнесённых Фредегаром к сороковому году правления Хлотаря IIявно нарушена и они как бы «спрессованы».

Но даже если указанная Фредегаром дата прибытия Само к славянам точна и антиаварское восстание чешских славян началось ранее 626 г., несомненно, что произошедшие у стен Константинополя события, способствовали расширению фронта антиаварской борьбы и вовлечению в неё новых групп славян.

Само сумел сплотить славян, и с помощью своего знания франкского военного дела и проявившего у него таланта выдающегося полководца, нанести аварам сокрушительное поражение. О масштабах победы славян над аварами говорит следующий факт: после сообщения Фредегара о гражданской войне в Аварском каганате из-за спора о том, кому быть каганом под 631/632 г. (Fred. IV. 72), авары исчезают из источников вплоть до 663 г., когда Павел Диакон сообщает о военных действиях аваров в Италии (Павел Диакон 2004). То есть на протяжении всего существования «державы» Само об аварах на западе не было ни слуху, ни духу. Очевидно, что «государство» Само полностью отрезало аваров от владений франков и лангобардов: в его составе оказались Чехия, Западная Словакия, Карантания, земли лужицких сербов. С аварским игом здесь было покончено, отныне славяне не должны были платить дань и служить жестоким кочевникам, и славянское общество получило возможность спокойного поступательного демографического, экономического, социально-политического и культурного развития.

Карантанские славяне помогли врагам аваров, болгарам во главе с их вождём Алциоком, предоставив им убежище на своей территории (Fred. IV. 72). Очевидно, это было сделано с ведома Само[4].

Поскольку в состав славянского объединения, возглавляемого Само, вошли сербы (Fred. IV. 68), вполне правомерна гипотеза С.В. Назина, согласно которой именно с победами Само над аварами связано продвижение части сербов и хорватов на Балканы (Назин 2017: 159). Хорваты были одним из племён Чешской долины и по их имени Константин Багрянородный называл всю Чехию Белой Хорватией (Łowmiański 1963-1985. II: 163-168; Константин Багрянородный 1991: 370-371. Коммент. 14-15; Алимов 2016: 154-155)[5].

Проживание хорватов на востоке Чехии документировано рядом источников. В «Житии Вячеслава Чешского» сказано, что после его убийства братом Болеславом «убоявши же ся мати его смерти бѣжа въ Хорваты» (Житие 2004: 172).

В дополнительных известиях составленного в конце IX в. королем Альфредом (872 – 899/901) или кем-то из его окружения перевода на англосаксонский язык «Истории против язычников» Павла Орозия, хорваты (Chorigti) упоминаются как проживающие к востоку от далеминцев (Dalamentsan) – одного из сербо-лужицких «племён»: «За моравами (Maroara), к западу от них, тюринги (Thytingas), богемы (Behemas) и бавары (Begware)… К востоку от страны моравов (Maroara londe) страна вислян (Wisle lond)… К северо-востоку от моравов (Maroara) сидят далеминцы (Dalamentsan). К востоку от далеминцев (Dalamentsan) сидят хорваты (Chorigti). К северу от далеминцев (Dalamentsan) сидят сербы (Surpe). Западнее их сусельцы (Sysyle)» (Пауль 2014. Перевод А. Пауля дан с нашими уточнениями – М.Ж.).

Согласно описанию границ Древнечешского государства, дошедшему до нас в составе грамоты императора Священной Римской империи Генриха IV (1084 – 1105) Пражскому епископству 1086 г., отражающей ситуацию, существовавшую в этом регионе в 70-80-х гг. X в. и заимствованной, по-видимому, из учредительной грамоты, выданной в 973 г. в связи с основанием Пражского епископства, среди ряда чешских «племенных» или территориально-политических групп упоминаются две группы хорватов: «Chrouati et altera Chrovati» (Bogusławski 1892: 299).

Ал-Мас‘уди говорит о центральноевропейских сербах и хорватах: «Племя, называемое сарбин (сербы – М.Ж.); это славянское племя грозно (своим противникам) по причинам, упоминание коих было бы длинно, по качествам, изложение которых было бы пространно, и по отсутствию у них закона, которому они бы повиновались. Затем идёт племя, именуемое марава (мораване – М.Ж.); затем племя, называемое харватин (хорваты – М.Ж.)… Упомянутое нами племя под именем сарбин сожигают себя на огне, когда умирает у них царь или глава; они сожигают также его вьючный скот» (Гаркави 1870: 136, 166-167; Мишин 2002: 63).

Еврейская «Книга Иосиппон» середины Х в. перечисляет славинии Центральной Европы и среди них называет хорватов: «И Морава (мораване – М.Ж.), и Харвати (хорваты – М.Ж.), и Сорбин (сербы – М.Ж.), и Лучанин (лучане – М.Ж.), и Ляхин (ляхи – М.Ж.), и Кракар (Краков – М.Ж.), и Боймин (богемцы – М.Ж.) считаются (происходящими) от сыновей Доданим, живут же они на берегу моря, от границы Булгар до Венетикии на море; и оттуда простираются до границы Саксонии, до великого моря; они то и называются Склави (славяне – М.Ж.)» (ДРЗИ III: 173)[6].

Весьма вероятно, что «чешские» хорваты также вошли в состав «государства» Само. Именно от них, согласно Константину Багрянородному, ведут своё происхождение далматинские хорваты.

«Хорваты жили в то время (первая половина VII в., т.к. в другом месте Константин датирует приход хорватов в Далмацию временем правления императора Ираклия (610 – 641) – М.Ж.) за Багиварией (Баварией – М.Ж.), где с недавнего времени находятся белохорваты. Один из родов, отделяясь от них, а именно – пять братьев: Клука, Ловел, Косендцис, Мухло и Хорват и две сестры, Туга и Вуга[7], – вместе  с их народом пришли в Далмацию и обнаружили, что авары завладели этой землёй. Поэтому несколько лет они воевали друг с другом – и одолели хорваты; одних аваров они убили, прочих принудили подчиниться... С тех пор эта страна (Далмация – М.Ж.) находится под властью хорватов.  Прочие же хорваты остались у Франгии и с недавних пор называются белохорватами, т.е. “белыми хорватами”, имеющими собственного архонта» (Глава 30; Константин Багрянородный 1991: 131).

В другом месте Константин Багрянородный подчёркивает роль императора Ираклия в произошедшем с хорватами: «Хорваты, ныне живущие в краях Далмации, происходят от некрещёных хорватов, называвшихся “белыми”, которые обитают по ту сторону Туркии (Венгрии – М.Ж.), близ Франгии и граничат со славянами – некрещёными сербами… Эти хорваты оказались перебежчиками к василевсу ромеев Ираклию в то время, когда авары, пойдя войною, прогнали оттуда римлян (византийцев – М.Ж.). Когда упомянутые римляне были прогнаны аварами, в дни того же василевса ромеев Ираклия, их земли оказались пустыми. Поэтому, по повелению василевса Ираклия, эти хорваты, пойдя войною против аваров и прогнав их оттуда, по воле василевса Ираклия и поселились в сей стране аваров, в какой живут ныне» (Глава 31; Константин Багрянородный 1991: 135-136).

Тот же источник повествует о происхождении балканских сербов: «Сербы происходят от некрещёных сербов, называемых также “белыми” и живущих по ту сторону Туркии (Венгрии – М.Ж.) в местности, именуемой ими Воики (вероятно, Богемия – М.Ж.). С ними граничит Франгия, а также Великая Хорватия, некрещеная, называемая также “Белой”. Там-то и живут с самого начала эти сербы. Но когда двое братьев получили от отца власть над Сербией, один из них, взяв половину народа, попросил убежища у Ираклия, василевса ромеев. Приняв его, сам василевс Ираклий предоставил ему в феме Фессалоники как место для поселения Сервии, которая с той поры и получила это прозвание» (Глава 32; Константин Багрянородный 1991: 141).

Очевидна заинтересованность Византии в союзе со славянами против аваров, совершавших в начале VIIв. набеги на земли империи, вплоть до Константинополя (события 626 г.). В Римской, а затем в Византийской империи, существовала практика использования «варварских» народов в качестве федератов, которые, получая от империи приграничные земли, должны были защищать её от нападений других «варваров» (Ермолова 2001: 33-44). В рассказе Константина Багрянородного хорваты и сербы выступают типичными федератами империи, заключившими с ней союз и получившими земли в обмен на её защиту от аварских набегов.

Сербы, принадлежность которых к славянам подчеркнул Фредегар (gentes Srbiorum, que ex genere Sclauinorum erant– «народ сорбов, которые были из рода славян»: Fred. IV. 68; Monod1885: 150; Хроника Фредегара 1995: 371), и хорваты оказываются соседями как на своей центральноевропейской «прародине», так и на западе Балканского полуострова. В. Тыпкова-Заимова констатировала: «Близость между племенными группами сербов и хорватов была весьма велика. Это находило иногда отражение даже в неопределённости представлений об их этнической территории. Так, например, в некоторых текстах упоминается, что “сербы” населяли земли к западу от Дукли, в других же источниках те же земли называются “хорватским” владением» (Тыпкова-Заимова 1987: 120)[8].

Весьма перспективным мы считаем наблюдение Г.Ф. Ковалёва: «Интересно, что у лужицких сорбов главным героем народного эпоса является народный заступник, парень из гущи народной по имени Крабат (Krabat: ср. хорват). Здесь-то, вероятно, и следует искать корни истории двух братских народов с одним языком и двумя разными названиями… Такое двойное членение одного племени было характерно и для других народов, в частности, для древних арабских племён, калмыков и монголов» (Ковалёв 1991: 82).

Доводя мысль исследователя до логического завершения, можно высказать гипотезу, что изначально, ещё до своей балканской миграции, сербы и хорваты представляли собой две фратрии одного славянского этнополитического объединения, расположенного в Центральной Европе. Дуальная организация (о её универсальности в древних обществах см.: Золотарёв 1964, о дуалистических верованиях и дуальной организации у славян на страницах 281-284; примеры исследования системы дуальной организации у отдельных народов см.: Толстов 1935: 3-41; Першиц 1958: 85-93; Крюков 1972; Карагодин 1984: 25-36) была построена, с одной стороны, на принципе взаимного заключения браков между представителями двух фратрий, а с другой стороны – на их ритуальном соперничестве. Причём это соперничество могло переживать собственно классическую дуальную организацию и дальше превращаться, например, в конкуренцию городских районов (А.В. Петров аргументировал гипотезу, что традиционное соперничество двух новгородских сторон представляет собой трансформацию древней ритуальной вражды двух фратрий «племени» словен: Петров 2003: 48-62), социальных или этнических групп, в которые, со временем, могли трансформироваться фратрии. Не в этом ли наследии тех времён, когда сербы и хорваты были двумя фратриями одной славинии, надо искать корни их традиционного исторического соперничества?

Г.А. Ильинский показал, что первоначально славянское сhъrvatъ (от индоевропейского *kher-– «резать») означало «защитник», причём это значение могло развиться из более древнего «борец, боец» или даже «храбрец» (Ильинский 1922-1923: 30). А. Брюкнер сопоставил chъrv-со слoвацким charviti se– «сопротивляться, защищаться» (от *skъrv-), родственным латинскому servare (откуда armare – «вооружаться»), литовскому šarvas – «оружие, броня, доспехи» (откуда sarvotas – «вооруженный, одетый в латы»), готскому sarwa – «оружие, доспехи» и другим соответствующим понятиям в индоевропейских языках. Суффиксальное оформление -at аналогично рог-ат’ый, бород-ат’ый, gęb-at’y, rosoch-at’yи т.д. Соответственно, hrvat(«хорват») – «защитник, вооружённый» (Geitler 1876: 111-118; Brückner 1924-1925: 211. В том же направлении «оружейной» этимологии этнонима хорваты идут поиски и ряда других исследователей, см. например: Lehr-Spławiński1951: 17-32; Popowska-Taborska1991: 65-66)[9].

Подобное образование этнонимов для славян нехарактерно, но если допустить, что изначально хорваты были одной из двух фратрий сербского «племени», лишь впоследствии трансформировавшейся в отдельный этнос, то оно представляется вполне вероятным: именование представителей одной из соперничающих фратрий «бойцами» или «храбрецами» выглядит логичным. Константин Багрянородный характеризует пришедших в Далмацию хорватов как очень воинственную общность. Л. Нидерле констатировал: «хорваты и сербы пришли на юг как сильные племена, следовательно, покидая Прикарпатье, они представляли значительную силу» (Нидерле 1956: 77).

Описанные Константином Багрянородным события времён императора Ираклия, связанные с переселением хорватов и сербов на Балканы, точно совпадают по времени с существованием «державы» Само, а территориально Константин Багрянородный локализует «прародину» хорватов и сербов на территории Чехии или по соседству с ней, то есть там, где находился центр возглавляемого Само славянского объединения. Если славяне во главе с Само по словам Фредегара «пошли походом против гуннов (аваров – М.Ж.)… и огромное множество их было уничтожено мечом винидов… Во многие битвы вступали против гуннов виниды… и… всегда одерживали над гуннами верх» (Fred. IV. 48; Хроника Фредегара 1995: 367), то хорваты, согласно Константину Багрянородному «одних аваров убили, прочих принудили подчиниться».

Таким образом, в истории борьбы славян Само с аварами, описанной у Фредегара, и в истории балканской миграции хорватов и сербов и их войны с аварами, описанной у Константина Багрянородного, совпадают и хронология, и фактография, и территориальная приуроченность.

Соответственно, вполне правомерно предполагать связь между существованием «государства» Само в Чехии и соседних областях, и хорватско-сербской миграцией из данного региона на запад Балкан. Продвижение славянского населения из пределов «державы» Само на Западные Балканы могло носить характер стратегической колонизации: Аварский каганат тем самым брался в железные клещи; возможно, на антиаварской основе создавался союз между славянами «державы» Само и Византией.

После побед над аварами славянам «государства» Само надо было в борьбе за свои независимость и достоинство выдержать битву ещё с одном серьёзным противником – с Франкским королевством Дагоберта I.

Дагоберт I (ок. 608 – 639; имя «Дагоберт» в переводе с франкского означает «блистающий, как день») – король франков (629 – 639) из династии Меровингов был сыном короля Хлотаря II (584 – 629) и королевы Бертетруды. При жизни своего отца Дагоберт стал королём Австразии (622 – 632), затем королём Нейстрии и всего государства франков (629 – 639), а после смерти своего брата Хариберта, и королём Аквитании (632 – 639). Правление Дагоберта I стало вершиной династии Меровингов и временем наибольшего расцвета возглавляемого ей государства.

«Хроника Фредегара» рассказывает следующую историю о возникновении конфликта между Франкским королевством и «державой» Само: «В тот год (в 631/632 г. – М.Ж.) славяне, именуемые винидами, в королевстве Само в большом множестве убили франкских купцов и разграбили [их] добро; это было началом распри между Дагобертом и Само, королём славян. И направил Дагоберт посла Сихария к Само, добиваясь, чтобы [тот] приказал дать справедливое возмещение за торговцев, которых его люди убили или у которых они незаконно отняли имущество. Само не захотел видеть Сихария и не позволил, чтобы тот к нему явился, [тогда] Сихарий, одевшись, как славянин, предстал вместе со своими людьми перед взором Само [и] передал ему всё, что ему было поручено. Но, как свойственно язычеству и гордыне порочных, ничего из того, что совершили его люди, Само не поправил, пожелав лишь устроить разбирательство, дабы в отношении этих и других раздоров, возникших между сторонами, была осуществлена взаимная справедливость. Сихарий, как неразумный посол, произнёс слова осуждения, которые [ему] не было поручено говорить, и угрозы против Само, ибо Само и народ его королевства должны-де служить Дагоберту. Отвечая, Само, уже уязвленный, сказал: “И земля, которой владеем, Дагобертова, и сами мы его [люди], если только он решит сохранять с нами дружбу”. Сихарий сказал: “Невозможно, чтобы христиане и рабы Божьи могли установить дружбу с псами”. Само же возразил: “Если вы Богу рабы, а мы Богу псы, то, пока вы беспрестанно действуете против Него, позволено нам терзать вас укусами”. [И] выгнан был Сихарий с глаз Само» (Fred. IV. 68; Хроника Фредегара 1995: 369. Аналогичный текст в «Деяниях Дагоберта I»: Gesta. 27).

Из текста очевидно, что описанные в нём события были не первыми, вызвавшими противоречия между королевством франков и «государством» Само, т.к. в тексте упоминаются «другие раздоры» (alies intencionibus), произошедшие между ними, да и общая атмосфера недружелюбия между двумя странами, явно указывает, что напряжённость назревала давно. Судя по последующим событиям, когда славяне стали регулярно совершать набеги на подвластные франкам территории (Fred. IV. 74, 75; Gesta. 30, 31), по мере укрепления «державы» Само между франками и славянами нарастал конфликт за контроль над пограничными территориями: славяне хотели продвинуть свои владения дальше к западу, получить новые выгодные места для дальнейшего расселения и земледельческой колонизации, а франки хотели подчинить соседние с ними славинии себе. К тому же сама специфика «варварского государства», основанного на военной удаче и харизме вождя, каковым была «держава» Само, требовала регулярных военных походов на своих соседей и захвата богатой добычи. Основными жертвами этой потребности славян в экспансии против своих соседей стали франки.

В «Хронике Фредегара» можно найти типологически сходную историю столкновения франков и бретонцев: «Дагоберт жил в Клиши. Он послал в Бретань посольство, требуя, чтобы бретоны немедленно заплатили за то, что совершили плохого, и покорились его власти; в противном же случае бургундское войско, каковое находилось в Басконии, должно было напасть на Бретань. Услышав это, Юдикаэль, король бретонов, быстро отправился в Клиши к Дагоберту с богатыми дарами и там, прося пощады, пообещал, что за всё, что было сделано незаконного его людьми, живущими в Бретонском королевстве, по отношению к лейдам франкского королевства, будет заплачено; и что всё Бретонское королевство, которым он правил, будет навсегда подчинено Дагоберту и франкским королям» (Fred. IV. 78; Хроники Фредегара 2015: 230-231).

При общем сходстве двух ситуаций, между ними прослеживаются и серьёзные различия:

1) Если у бретонцев Дагоберт Iпотребовал не просто возмещения убытков, но и подчинения его власти, то применительно к славянам о последнем речи не шло и соответствующее требование Фредегар объясняет самоуправством разгневанного за нанесённую ему обиду посла Сихария, превысившего свои полномочия[10]. Однако, это может объясняться попыткой Фредегара задним числом снять ответственность с Дагоберта Iза неудачу в боевом столкновении с Само и объяснить причину его возникновения неразумностью посла, втянувшего короля в ненужную ему войну, в то время как на самом деле требование о подчинении франкам, действительно, исходило от короля Дагоберта I(ср.: Labuda1949: 265-266; Avenarius 1974: 136-137).

2) Если бретонцы откровенно боятся мощи франков и короля Дагоберта I, то Само она явно не пугает и он последовательно отказывается от уступок франкам и идёт на эскалацию конфликта.

- Само не наказал своих людей за расправу над купцами из королевства франков и разграбление их каравана, т.е. де-факто одобрил их действия.

- Само отказался принять посла франкского короля, что было серьёзным оскорблением для последнего и жестом откровенно вызывающим и враждебным[11].

- Само, вопреки трактовке некоторых исследователей (Mikkola 1928: 94; Labuda1949: 265-267, 276-278; Vaněček 1963: 215; Avenarius 1974: 136; Pohl 2018: 308), отказался признавать зависимость (servicium) от франкского короля, – такое требование его разозлило (Samo respondens iam caucius dixit), – и взамен выдвинул своё понимание отношений между двумя государства: дружбу (amiciciae)[12], пусть и при некоем «протокольном» приоритете франков.

Можно провести аналогию с тем как в правление отца Дагоберта I, короля Хлотаря II(584 – 629), были утверждены отношения «вечной дружбы» между франками и лангобардами, что означало, в частности, то, что лангобарды освобождались от выплаты франкам ежегодной дани в 12 тысяч солидов (Fred. IV. 45; Хроники Фредегара 2015: 210-211. Другие упоминания Фредегаром «дружбы» как особого типа международных отношений: Fred. IV. 69, 85, 86, 87, 90). Когда впоследствии Дагоберт Iпризвал лангобардов помочь ему в войне со славянами, то они сделали это не в силу вассальной зависимости, а за плату (solucione: Fred. IV. 68).

Характерно, что Фредегар применяет к Само тот же титул, что и к самому Дагоберту I– rex(«король»), то есть рассматривает их как двух равных суверенных властителей, а послание франкского короля к славянскому князю передаёт термином paetens, выражающим у него обращение (ср.: Fred. IV. 65, 72, 74), а не приказание, которое выражалось иначе (iobit/iobet: Fred. IV. 72). Слова Само «земля, которой владеем, Дагобертова, и сами мы его [люди]» (Fred. IV. 68) не означали признания вассалитета, а были лишь данью дипломатическому этикету в случае установления «дружбы»[13].

- Слова «Хроники Фредегара», согласно которым «[он (Дагоберт I – М.Ж.) снискал у всех народов великие похвалы.] Страх же доблесть его внушала такой что уже с благоговением спешили предать себя его власти; так что и народы, находящиеся близ границы аваров и славян, с готовностью упрашивали его, чтобы он благополучно шёл позади них, и твердо обещали, что авары, и славяне, и другие народы вплоть до империи будут подчинены его власти… [он правил, окружив все народы, подчинённые ему, таким благополучием и такой справедливостью, что до того момента, когда он приехал в Париж, как я упоминал выше, ни один из предшествующих королей не снискал большей похвалы, чем он]» (Fred. IV. 58; Хроника Фредегара 1995: 366-369; Хроники Фредегара 2015: 219. Аналогичный текст в «Деяниях Дагоберта I»: Gesta. 22) являются отражением не столько реального положения дел, сколько торжественным панегириком, основанным на стандартных для Фредегара риторических приёмах – ср. его слова о короле Гунтрамне (561 – 592): «королевство при нём так процветало, что все соседние народы пели в его честь хвалебные песни» (Fred. IV. 1; Хроники Фредегара 2015: 188); о короле Хлотаре II(613 – 622): «правил благополучно… храня мир со всеми соседними народами» (Fred. IV. 42; Хроники Фредегара 2015: 209).

- Само отказался выплачивать франкам компенсацию (iusticia faceret emendare[14]) за поступок своих людей.

На основе слов «Хроники Фредегара» согласно которым Само «пожелал устроить разбирательство, дабы в отношении этих и других раздоров, возникших между сторонами, была осуществлена взаимная справедливость» (Fred. IV. 68; Хроника Фредегара 1995: 369; nisi tantum placeta uellens instetuere ut de hys et alies intencionibus que inter partes orte fuerant iustitia redderetur in inuicem: Monod1885: 149), В.К. Ронин предположил, что в это время уже сложилась «институционализированная система разрешения торговых споров между франками и славянами» (Ронин 1986: 44. О развитии дипломатической практики славян VI-VII вв. см.: Сахаров 1975: 133-141; 1980: 22-25; 1986: 15-34; о торговых обычаях славян и связанных с ними юридических практиках см.: Петров 2010: 31-36).

По нормам франкской «Салической правды» (Lex Salica) за действия, совершённые славянами, у которых княжил Само, полагалось следующее возмещение: «XIV. 1. Если кто ограбит свободного человека, напавши на него неожиданно, и будет уличён, присуждается к уплате 2500 денариев, что составляет 63 солида» (Салическая правда 1950: 23); «XV. 1. Если кто лишит жизни свободного человека… присуждается к уплате 8000 денариев, что составляет 200 солидов» (Салическая правда 1950: 24); «XVII. 9. Если кто попытается ограбить другого на дороге, а тот спасётся бегством, (виновный) в случае улики, присуждается к уплате 2500 денариев, что составляет 63 солида» (Салическая правда 1950: 26); «XLI. 1. Если кто лишит жизни свободного франка или варвара, живущего по Салическому закону, и будет уличён, присуждается к уплате 8000 денариев, что составляет 200 солидов. 2. Если же труп его бросит в колодец или в воду, или покроет его ветвями или чем другим, присуждается к уплате 24000 денариев, что составляет 600 солидов. 3. Если кто лишит жизни человека, состоящего на королевской службе, или же свободную женщину, присуждается к уплате 24000 денариев, что составляет 600 солидов. 4. Если же бросит его в воду или в колодец, или чем-нибудь прикроет, присуждается к уплате 72000 денариев, что составляет 1800 солидов. Если же он не покроет его соломой, присуждается к уплате 600 солидов» (Салическая правда 1950: 41-42).

Как должны были разрешаться подобные конфликты в славянском обществе VIIв., аутентичных данных нет. На основе сравнительно-исторических материалов и исторической ретроспекции, можно полагать, что тоже путём выплаты определённой компенсации. Сохранившиеся в составе русско-византийских договоров Xв. фрагменты «Закона Русского» (видимо так названа «Правда Русская» в обратном переводе с греческого), представлявшего собой, как показал М.Б. Свердлов, кодификацию обычного права восточных славян на этапе становления древнерусской государственности (Свердлов 2017: 331-485), предполагают денежное возмещение.

Статья 5 договора 911 г.: «Аще ли ударить мечем, или бьетъ кацѣм любо сосудомъ, за то ударение или бьенье да вдасть литръ 5 сребра по закону рускому; аще ли не имовит тако сотворивый, да вдасть елико можетъ, и да соиметь с себе и ты самыа порты, в них же ходить, да о процѣ да ротѣ ходить своею вѣрою, яко никако же иному помощи ему, да пребывает тяжа отоле не взыскаема» (ПВЛ 2007: 18; аналогичная норма зафиксирована и в статье 14 договора 944 г.: ПВЛ 2007: 25).

Особенно интересна для нашей темы статья 6 договора 944 г. со ссылкой на «Закон Русский» разрешающая вопрос об ограблении иноземных купцов путём выплаты компенсации: «Аще ли ключится украсти русину от грекъ что, или грьчину от руси, достойно есть да возворотитъ е не точью едино, но и цѣну его; аще украденное обрящеться продаемо, да вдасть и цѣну его сугубо, и тъ показненть будетъ по закону гречьскому, и по уставоу и по закону рускому» (ПВЛ 2007: 25).

Поскольку убитые и ограбленные купцы были подданными франкского короля, а Само происходил из государства франков и, следовательно, был знаком с франкскими законами, можно полагать, что именно компенсации, подобной описанной в «Салической правде», через посла Сихария потребовал от Само король Дагоберт I. Нежелание Само её выплачивать стало причиной или поводом к эскалации конфликта между франками и славянами.

Можно высказать гипотезу, что Само, дабы подчеркнуть суверенитет своего «государства», настаивал на том, чтобы разбирательство было проведено не на основе требований франков, а на основе славянских правовых обычаев. Именно об этом он говорил Сихарию, предлагая устроить разбирательство. Но, видимо, такая постановка вопроса не устроила франкскую сторону.

Действия Само были проникнуты стремлением подчеркнуть свою независимость и нарочитой враждебностью по отношению к королевству франков. Он безбоязненно шёл на обострение конфликта и не боялся Дагоберта I, перед которым трепетали многие другие правители (пример с бретонцами). Видимо, Само чувствовал в себе и в своём народе достаточную силу, чтобы, если понадобится, с оружием в руках отстоять неуместные притязания франков на власть над славянами и отразить их агрессию.

Интересна словесная дуэль между Сихарием и Само. Приравнивание язычников к собакам в христианской традиции связано с евангельскими рассказами и словами Иисуса[15], на основе которых сопоставление язычников с псами становится одним из общих мест средневековой литературы.

Так, в «Обращении баварцев и карантанцев» приводится следующий рассказ: «Одного из этих (направленных к карантанским славянам – М.Ж.) священников звали Инго (Ingo), он был любим людьми и замечателен своей мудростью. Весь народ настолько был ему послушен, что никто не осмеливался нарушить его приказ, даже если он кому-то был передан без единой буквы. Он также действовал удивительным образом. Он призвал к столу истинно верующих слуг (vere servos credentes), в то время как их неверующих господ (eorum dominabantur infideles) оставил на улице есть как собак, поставив перед ними хлеб, мясо и грязные сосуды с вином, чтобы они приняли такую пищу. А слугам он поставил блюдо с золотыми кубками. Тогда знатные (primi), оставшиеся снаружи, спросили: “Почему ты так поступил с нами?”. Он им ответил: “Вы не достойны с вашими нечистыми телами вкушать с ними священную трапезу, рождённую свыше от святой воды; но заслуживаете того, чтобы быть накормленными перед домом, как собаки”. Тогда они тоже получили наставление в святой вере и охотно приняли крещение» (Conversio. 7; Kos 1936: 132-133. Перевод наш – М.Ж.).

В «Хронике Фредегара» имеется показательное уподобление собакам язычников-персов в легенде о принявшей в правление императора Маврикия (582 – 602) христианство жене персидского царя: «Цезара, жена персидского императора Анаульфа, оставив мужа… бежала к патриарху константинопольскому, блаженному Иоанну. Она сказала, что явилась одна, и уговорила епископа крестить её. Она была крещена самим епископом, а воспреемницей стала супруга императора Маврикия. Император персов много раз отправлял послов на поиски супруги, но Маврикий не знал, что эта женщина и есть жена персидского императора. Но августа, видя ее необычайную красоту, подозревая, не та ли их гостья, которую ищут послы, сказала им: “Из Персии к нам пришла некая женщина. Она сказала, что она – частное лицо. Взгляните на неё, быть может, она та, кого вы разыскиваете?” Лишь только посланники увидели её, простерлись по земле и сказали, что она их владычица, которую они разыскивали. Августа обратилась к ней: “Дай им ответ”. Цезара ей отвечала: “Я не говорю с ними, так как они живут, подобно собакам. Если они, как я, обратятся в христианство, я им дам ответ”. Послы по собственному почину приняли крещение. После этого Цезара обратилась к ним с речью: “Если мой супруг пожелает стать христианином и принять благодать крещения, я охотно к нему вернусь. Никак иначе я к нему не возвращусь”. Как только послы доложили об этом императору, он сразу же отправил их в Константинополь с просьбой, чтобы блаженный Иоанн приехал в Антиохию крестить его. Маврикий приказал, чтобы в Антиохии были проведены самые пышные приготовления. Там персидский император был крещён с шестьюдесятью тысячами персов» (Fred. IV. 9; Хроники Фредегара 2015: 190-191)[16].

Если персидские послы в легенде, приводимой Фредегаром, или знатные люди в «Обращении», от сравнения их с собаками теряются и принимают крещение, то Само и не думает этого делать, и в ответ на филиппику Сихария даёт ему жёсткий находчивый ответ. Обычно считается, что пикировка Само и Сихария, описанная в «Хронике Фредегара» имеет скорее литературный характер, но, на наш взгляд, вполне правомерно ставить вопрос о том, что Фредегар передал, в общем, вполне реальный разговор. На это указывает дерзость Само и неспособность посла-христианина найти ему достойный ответ.

Ситуацию, очень близкую к той, которая описана в «Хронике Фредегара» и «Деяниях Дагоберта I», с уподоблением правителя славян-язычников псу и его ответом с угрозой отомстить, находим в «Славянской хронике» Гельмольда из Босау (1120 – 1177): «”Князьями у винулов были Мстивой и Мечидраг, под руководством которых вспыхнул мятеж”. Как говорят и как известно по рассказам древних народов, Мстивой просил себе в жёны племянницу герцога Бернарда, и тот [ему eё] обещал. Теперь этот князь винулов, желая стать достойным обещания, [отправился] с герцогом в Италию, имея [при себе] тысячу всадников, которые были там почти все убиты. Когда, вернувшись из похода, он попросил обещанную ему девицу, маркграф Теодорик отменил это решение, громко крича, что не следует отдавать родственницу герцога собаке. Услышав это, Мстивой с негодованием удалился. Когда же герцог, переменив своё мнение, отправил за ним послов, чтобы заключить желаемый брак, он, как говорят, дал такой ответ: “Благородную племянницу великого государя следует с самым достойным мужем соединить, а не отдавать её собаке. Великая милость оказана нам за нашу службу, так что нас уже собаками, а не людьми считают. Но если собака станет сильной, то сильными будут и укусы, которые она нанесёт”. Сказав так, он вернулся в Славию. Прежде всего он направился в город Ретру, что в земле лютичей. Созвав всех славян, живущих на востоке, он рассказал им о нанесенном ему оскорблении и о том, что на языке саксов славяне собаками называются… Когда герцог Бернард поднял при таких обстоятельствах оружие против императора, славяне, используя удобное время, собрали войско и “сначала опустошили мечом и огнём всю Нордальбингию, затем, пройдя остальную Славию, сожгли и разрушили все до одной церкви, священников же и других служителей церкви разными истязаниями замучили, не оставив по ту сторону Альбии и следа от христианства”, “в Гамбурге же в это время и позднее многих из священников и городских жителей в плен увели, многих из ненависти к христианству поубивали”» (Helmold. I. 16; Славянские хроники 2011: 172-173).

Совпадение с историей Само прослеживается здесь по всем пунктам:

1) И Само и Мстивоя христиане за их язычество называют собаками;

2) И Само и Мстивой в ответ заявляют, что собака способна больно покусать обидчика;

3) И Само и Мстивой жестоко мстят за нанесённое им оскорбление.

Всё это указывает на возможную типичность подобной ситуации для эпохи борьбы Христианства и язычества: язычникам часто приходилось слышать от христиан разные уничижительные эпитеты в свой адрес и отвечать на них как словом, так и мечом, отстаивая своё достоинство.

Хотя в теории союзные отношения христианских правителей с языческими осуждались, на практике они, конечно, имели место, хотя факт исповедания одной из сторон язычества всегда потенциально мог быть использован христианской стороной для разрыва союза. Характерно, что в дальнейшем отношения «дружбы» со славянами утвердит Радульф, назначенный Дагобертом Iгерцогом в Тюрингию для отражения славянских набегов, но вскоре вышедший из повиновения франкских королей и устроивший мятеж (Fred. IV. 77, 87). Видимо, мятежник в понимании Фредегара стоял на уровне «собак» – язычников и мог водить с ними «дружбу», в отличие от добрых христиан, к каковым принадлежали франкские короли.

Само не боялся войны с Дагобертом Iи не пошёл на уступки, он был готов нанести «сильные укусы» франкам и «рвать их зубами». Видимо, общеполитические противоречия и территориальный конфликт за пограничные земли между франками и славянами зашли к тому времени слишком далеко, т.к. едва ли само по себе ограбление купцов могло вызвать полномасштабную войну: в обстановке нормальных двусторонних отношений такой инцидент был бы быстро урегулирован. В нашем же случае они уже явно были недружественными.

Последующие события показали правоту Само: «Когда он (Сихарий – М.Ж.) сообщил это Дагоберту, тот надменно приказал [собранное] со всего королевства австразийцев войско двинуть против Само и винидов; когда тремя отрядами войско напало на винидов, также и лангобарды, за плату от Дагоберта, выступили в то же время как неприятели против славян. Славяне, со своей стороны, в этом и других местах приготовились; войско алеманнов с герцогом Хродобертом в [той] стороне, где оно вторглось, одержало победу. Лангобарды также одержали победу, и большое количество пленных из страны славян увели с собой алеманны и лангобарды. Когда же австразийцы окружили крепость Вогастисбурк, где заперся внутри стен многочисленный отряд стойких винидов, и три дня сражались, то многие из войска Дагоберта были там же уничтожены мечом и оттуда бегом, оставив все палатки и вещи, какие имели, возвратились в свои жилища. Много раз после этого виниды вторгались в Тюрингию и другие области ради разорения Франкского королевства. Также и Дерван, князь народа сорбов, которые были из рода славян и уже издавна относились к Франкскому королевству, предался со своими людьми королевству Само»[17] (Fred. IV. 68; Хроника Фредегара 1995: 369-370. Аналогичный текст в «Деяниях Дагоберта I» был тенденциозно выправлен и правда о поражении Дагоберта Iскрыта: Gesta. 27).

Из этого рассказа видно, что «государство» Само воспринималось франками как очень серьёзный военный противник и подготовка к походу против него носила самый тщательный характер: была проведена мобилизация по всей Австразии и осуществлено привлечение к походу союзников (алеманнов как вассалов франков[18] и находящихся с франками в отношениях «вечной дружбы» лангобардов – за плату).

Локальные успехи франкских союзников, действовавших на окраинах «державы» Само никак не повлияли на общий, неблагоприятный для франков исход войны со славянами: собранная Дагобертом Iармия франков, вторгшаяся в славянские земли, была разбита в сражении у крепости Вогастисбурк. Эта победа существенно упрочила международный престиж «державы» Само как в славянском мире, так и за его пределами, и способствовала её дальнейшему укреплению и расширению.

«Государство» Само становится признанным центром борьбы славян как с аварской, так и с франкской агрессией: другие славинии ищут его покровительства или союза с ним, вступают в его состав, а их князья признают старейшинство Само (можно полагать, что случай сербов и Дервавна был далеко не единственным), который становится «князем князей» («королём» в терминологии франкских источников) центральноевропейских славян[19].

Успешно отразив вторжение, славяне сами перешли в наступление и стали совершать на королевство франков регулярные нападения и опустошать его восточные области.

«В год 10-й царствования Дагоберта (в 632/633 г. – М.Ж.)… ему было сообщено, что войско винидов вторглось в Тюрингию» (Fred. IV. 74; Хроника Фредегара 1996: 371. Аналогичный текст в «Деяниях Дагоберта I»: Gesta. 30).

Саксы попросили короля Дагоберта Iосвободить их от ежегодной дани в пятьсот коров, которую они выплачивали франкам со времён Хлотаря I (511 – 561)[20], а за это обещали защищать границы франков от нападений славян. Дагоберт Iвыполнил их просьбу, но сдержать натиск славян саксы не смогли и те продолжили разорять франкские земли (Fred. IV. 74; Gesta. 30).

«В год 11-й царствования Дагоберта (в 633/634 г. – М.Ж.)... виниды по приказу Само сильно неистовствовали и, часто переходя их границу, вторгались ради разорения Франкского королевства в Тюрингию и другие области» (Fred. IV. 75; Хроника Фредегара 1996: 373. Аналогичный текст в «Деяниях Дагоберта I»: Gesta. 31).

При этом важно подчеркнуть, что речь шла не просто о грабительских рейдах ради захвата добычи. Славяне, видимо, хотели расширить свои земли на запад и оттеснить германцев, провести земледельческую колонизацию захватываемых у них областей. За походами Само на франков стояли национальные задачи славян по защите и расширению своего ареала, которые призвана была решить усложнённая система их социально-политической организации – «государство» Само. Есть все основания полагать, что заселение славянами земель в верхнем и среднем течении Майна было результатом побед, одержанных «державой» Само над франками.

Славянская угроза стала в правление Само столь серьёзной, что привела к существенным организационно-административным изменениям в державе франков. Чтобы остановить натиск славян из «державы» Само на восточные области франкского королевства (Австразию), требовались чрезвычайные меры, и Дагоберт I, перебравшийся в Нейстрию, был вынужден пойти на то, чтобы создать в восточных регионах Франкского государства собственные административные структуры, способные оперативно организовывать отпор славянским нападениям, что в перспективе поставило под удар целостность его королевства, за которую он долго боролся (Fred. IV. 56, 57, 67):

1) В Австразии фактически было создано королевство в королевстве во главе с сыном Дагоберта IСигибертом (Fred. IV. 75; Gesta. 31). Это соответствовало чаяниям австразийской знати, желавшей иметь собственного короля (Фредегар отмечает, что получив себе отдельного короля, австразийцы стали более усердно и успешно защищать границы от славянских набегов: Fred. IV. 75; Gesta. 31), но в будущем привело к очередному распаду государства франков на Нейстрию во главе с сыном Дагоберта IХлодвигом и Австразию во главе с Сигибертом (Fred. IV. 79, 85).

2) Дагоберт I назначает Радульфа тюрингским герцогом (Fred. IV. 77), тем самым восстановив определённую политическую автономию Тюрингии (в 530-е гг. королевство Тюрингия было разгромлено франками и включено в состав их державы), дабы Радульф отражал натиск славян на франкские границы. В дальнейшем, однако, Радульф поднял мятеж и де-факто вышел из подчинения франкских властей, заключив сепаратный мир со славянами и разгромив австразийскую армию (Fred. IV. 77, 87).

Данные шаги, имевшие для государства франков тяжёлые последствия, показывают всю серьёзность исходившей от славян угрозы для восточных рубежей франкской державы, что говорит о серьёзной военной мощи «государства» Само и его эффективной социально-политической организации. Победы Само над франками дали им надёжную острастку и на многие десятилетия остановили франкский «натиск на восток», который возобновился только при Карле Великом, начавшем новое наступление на чехов, потомков жителей «державы» Само и на их союзников сербов. Тем самым, славянский мир получил достаточную передышку для спокойного развития своей экономики, социальной системы, политической жизни и культурного творчества; активизируется расселение славян в западном (Верхний и Средний Майн) и южном (приход сербов и хорватов на Балканы) направлениях. В этом, наряду с тем, что «держава» Само вывела западнославянский политогенез на новую ступень, состоит её историческое значение для славянской цивилизации.