Боже… сколько горя

Накренились избы, и зарос погост

Горькою полынью, да репеем в рост.

Буйствует крапива, хмель и лебеда –

Детская обида, скудная еда.

Боже… сколько горя испытал народ:

Крови по оборье, бед невпроворот.

Память, только память да седой гранит

То, что было с нами, пусть всегда хранит.

 

БАСКОВЫ – БОБИНЫ

(по воспоминаниям

Савиной (Басковой) Зинаиды Ивановны из Ирбита)

 

     Живописный берег реки Шемельдейки, согласно легенде, в своё время облюбовал первый поселенец, татарин, по имени Шемельдан. Река, плодородная земля и богатый дичью  лес привлекали людей, так и образовалась деревня Шемельдей в Знаменском районе Уральской области, состоящая из сотни домов. Жили при керосиновых лампах, трудились, словом, жизнь протекала своим чередом, как и повсеместно в России.

     Но вот пришли горевые тридцатые,  и был организован колхоз им. Свердлова. Нагрянула коллективизация и связанное с ней раскулачивание…

    Иван Изекильевич Басков, прознав о предстоящем выселении, уехал в Ирбит, тая надежду, что без него семью не тронут, и устроился работать на строительство вблизи Пассажа. Однако это не спасло. У семьи отняли всё, ничего не разрешили взять с собой. На его жене, Агафье Антионовне, была одна холщёвая юбка, а во вторую она завернула свою трехлетнюю дочь Зину. С тем и отправили их пешим этапом в путь  – двадцать километров до Ирбита.

     Именно тогда, в тридцатых, и по этой причине, начала погибать красивая, но небогатая (большинство домов были покрыты соломой) деревня Шемельдей, а в 1971 году и вовсе прекратила своё существование.

     Когда Иван Изекильевич увидел около Пассажа в группе измученных дорогой людей свою семью, сердце его дрогнуло и он, не раздумывая, присоединился к ним…

     Иван Изекильевич стал работать коневодом, а Агафья Антионовна – конюхом, жили в «маленьком» посёлке, где располагались конюшни. Основной посёлок ещё строился в некотором отдалении.  Работать приходилось по 24 часа в сутки. В бараке было очень холодно, поэтому приходилось зимой спать одетыми. Вши заедали. Их приходилось вытрясать из одежды. В посёлке была, конечно, бревенчатая баня с общей душевой и помещением, где можно было проводить санобработку. Только Басковым, на первых порах, не во что было переодеться, да и после одежды было нелишку. Сестра Ивана Изекильевича, Анна Изекильевна вспоминала: «разбросишь свои «ремки» на плетень, а вши так и ползут из швов… серо-о-о…».

     Кормились в основном картошкой. Вблизи поселка для жителей были нарезаны участки по одной две сотки, там только одну картошку и выращивали. После войны смогли приобрести корову. Держали в сараях около бараков. Коров в посёлке было много. Некоторые на две три семьи держали одну корову, а ухаживали и доили по очереди. Сено на зиму заготавливали ночами. Днём с работы не отпускали, и выходных не было. Так и выкручивались, иначе было бы просто не выжить.

    Сестру Ивана Изекильевича, четырнадцатилетнюю Анну, определили катать вагонетки с кирпичом после обжига – адский труд. Летом от жары плавились гребёнки в волосах, дымилась одежда. Чтоб охладиться, женщины окунались в чан с водой, установленный около цеха, и в мокрой одежде катили гружёную вагонетку дальше.  А зимой ещё и резкие перепады температуры, из пышущего жаром цеха приходилось выходить на лютый мороз – нестерпимо тяжкая работа для взрослого человека, а тем более  для юной девушки. 

 

     Братья Бобины высланы из деревни Голодаевой  Клевакинским сельсоветом Покровского района Шадринского округа Уральской области. Рано оставшись без родителей, Павел так же, как и Анна, с четырнадцати лет стал работать на комбинате и заботиться о младших братьях. Перед войной он взял в жёны Баскову Анну Изекильевну, а в 1941 году у них родился сын Анатолий.

     В сентябре 1941 года Бобин Павел Иванович был призван на фронт. В октябре 1942-го Анна Изекильевна проводила в армию его брата Фёдора, а в 1943-м  и младшего Аркадия.  А потом она получила одну за другой две похоронки:  на мужа Бобина Павла Ивановича, пропавшего без вести в декабре 1943 года, и его брата Бобина Фёдора Ивановича, также пропавшего без вести под Сталинградом.

     А младший, Аркадий, воевал на 1-м  Прибалтийском фронте и получал боевые награды.  Из наградных листов:

«Бобин Аркадий Иванович 29 августа 1944 года в бою в районе Кайюкрога (Латвийская ССР) проявил смелость и отвагу и действуя вместе с наводчиками установки уничтожил два немецких танка типа Тигр и Пантера, два пулемёта с расчётами, 10 автоматчиков противника. В боях  за Стопница в ночь на 26 июля с.г. вместе с другими членами экипажа под сильным миномётным огнём противника эвакуировал с поля боя две подбитые противником самоходные установки» – награждён медалью «За отвагу».

«Бобин Аркадий Иванович в бою 7.10.1944 года в районе Укри (Латвийская ССР) проявил смелость и отвагу и, действуя в составе экипажа самоходной установки, уничтожил два пулемёта и до 15 немецких солдат. Будучи тяжело ранен, не покидал своей машины, продолжая выполнять боевую задачу» – награжден орденом Красной Звезды.[1]

Далее связь с сержантом Бобиным Аркадием Ивановичем прервалась...

    

Басковы:

Глава семьи – Басков Иван Изекильевич 1895 г.р.

отец – Изекилий Дмитриевич

мать – Татьяна Тимофеевна

жена – Агафья Антионовна 1902 г.р.

сестра – Анна Изекильевна 1917 г.р.

дочь – Зинаида Ивановна 1927 г.р.

другие члены семьи, появившиеся в ссылке:

муж сестры – Бобин Павел Иванович 1920 г.р.

Бобин Фёдор Иванович 1923 г.р.

Бобин Аркадий Иванович 1926 г.р.

Внучатый племянник – Бобин Анатолий Павлович 1941 г.р.

 

 

БУЛАНОВЫ – ЛИХАНОВЫ

(по воспоминаниям Анны Леонтьевны Лихановой (Булановой) из Ирбита).

 

     Буланов Александр Степанович был из бедной семьи. Длительное время жил в работниках в семье будущей жены Варвары Булановой и женился на ней. Пошли дети: Александр, Леонтий, Валентина, Анна. 

     В 1933 году Булановским сельсоветом был организован колхоз им. Сталина. Вступили в него и Булановы. Будучи грамотным, его сын Леонтий Александрович был назначен бригадиром, а  сам Александр Степанович определён на должность инспектора по качеству.

     Появление колхозных инспекторов в то время носило ещё стихийный характер. Выбирали из колхозных активистов опытного и добросовестного человека, который был обязан следить за вспашкой полей, севом, уборкой хлебов и так далее.

Если, к примеру,  инспектор обнаружит плохую уборку и потери – оставшиеся колосья или плохо связанные снопы, то бригадир иправление колхоза обязаны были применять меры административного характера к нерадивым работникам.

     Понятно, что при такой должности, пожалев голодного или слабого, можно было запросто попасть в число «социально вредных и  опасных для общества элементов». Полагаю, что знаменитый «закон о колосках», действовавший с августа 1932года, особенно широко применявшийся в период Великой Отечественной войны, и послужил основанием для применения репрессий в 1937–1938 годах в отношении колхозников.

     31 августа 1937 года пришли двое в форме и увели Александра Степановича с сыном Леонтием. Утром в правлении колхоза Варваре Александровнесказали, что их отправили в Ирбит. Побежала с передачей. Не приняли и отказались что-либо объяснять. Осталась одна с двумя детьми на руках.

      После длительных поисков в 1945 году семье сообщили, что Леонтий Александрович умер от воспаления лёгких, а об Александре Степановиче не удалось получить никакой информации. И только в 1999 году, когда были опубликованы первые списки  жертв политических репрессий Свердловской области,  родные узнали, что ещё 22 сентября 1937 года отец и сын были расстреляны.

 

     Семью Лиханова Михаила Михайловича раскулачили и выслали в Ирбит летом 1930 года по решению Речкаловского сельсовета Зайковского района Ирбитского округа.

     Сначала работал землекопом. Землю долбил ломом, лопатой, да кайлом, возил на тачках по катальным доскам. Потом стал работать в плотницкой бригаде. Тоже всё вручную. Из брёвен пилили доски маховыми пилами до весны 1931 года, потом была запущена лесопильная рама. Плотники в то время были очень востребованы, так как к началу 1931 года в посёлке было построено только семь бараков, основная масса ссыльных проживала в Пассаже и Воскресенской церкви.  (К зиме 1931–1932 года большинство семей было переведено в бараки, но многие ещё долгое время проживали в Пассаже, было занято даже подвальное  помещение). Умелый плотник, Михаил Лиханов вскоре был назначен бригадиром.

     В марте 1943 года он  проводил сына Александра на фронт. А сам честно трудился, за что и награждён медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.».

Во время войны люди самоотверженно трудились не из-за страха, а по совести. Не умели иначе. Так были воспитаны.

     Вернувшись с фронта, его сын Александр пошёл работать на мотозавод.  Там и встретился в 1948 году Лиханов Александр Михайлович сын раскулаченного в тридцатом крестьянина с дочерью расстрелянного в тридцать седьмом колхозника – Булановой Анной Леонтьевной.

 

Лихановы: 

Глава семьи – Лиханов Михаил Михайлович 1893 г.р.

жена – Лукия Герасимовна 1897 г.р.

сын – Александр Михайлович 1925 г.р.

мать – Ирина Васильевна

 

 

 

ГНЕВАНОВЫ    

(по воспоминаниям Гневанова Николая Павловича из Ирбита)

 

     Хозяйство Гневановых считалось зажиточным. Добротный двухэтажный дом в деревне Бутаково Костинского района Ирбитского округа был  рассчитан на большую семью. Наёмных работников не держали, сами справлялись. Василий Николаевич всю семью держал крепко возле себя. Мудрый глава семейства понимал, что без образования жить невозможно, поэтому все дети учились, и все были приспособлены к трудовой честной жизни. Сын Василия Николаевича – Павел до раскулачивания отслужил в Красной армии. Казалось, ничто не предвещало о крутой перемене их судьбы в скором времени.

     Дружную и большую семью раскулачили и увезли на телегах из родного дома летом 1930 года в Ирбит. Разрешили, правда, забрать с собой крайне необходимые вещи – постельные принадлежности, немного посуды и кое-какую одежду. Как и всех сначала поселили в Пассаже, а потом перевели в 10-й барак.

     Первое время все взрослые члены семьи работали на котловане под строительство фундамента корпусов комбината – копали и перетаскивали землю в тачках. Потом Василий Николаевич был трудоустроен по плотницкой части, сын Павел, будучи грамотным, стал учётчиком в сельхозартели «Переселенец».

     Сноха  Прасковья Спиридоновна и дочери Василия Николаевича, Евдокия и Ирина, работали подсобными рабочими у каменщиков. Подносили кирпич по трапам на высоту 30–40 метров. Готовили бетон и поднимали его на стены строящегося здания в окорятах (полубочонок, укрепленный на носилках).

       Работать приходилось по 12 часов, к малолетним деткам (в ссылке Прасковья Спиридоновна родила ещё троих сыновей) с производства не отпускали. Уставала страшно. Постоянно хотелось есть и спать… спать… спать…

Бывало, свекровь даже выговаривала ей, что она после работы мало внимания уделяла детям.

      6 августа 1937 года, ночью, не объясняя причин, сына Василия Николаевича – Гневанова Павла Васильевича арестовали, и  25 сентября 1937 года он был расстрелян, но об этом семье стало известно только в 1957 году.    

    Василий Николаевич доживёт до 75 лет, так и не узнав о гибели сына, а жене его, Евдокии Стратокисовне, придётся испить эту горькую чашу, пережив мужа на три года.

 

Гневановы:

Глава семьи – Гневанов Василий Николаевич 1882 г.р.

жена –  Евдокия Стратокисовна (Старатониковна) 1883 г.р.

сын – Павел Васильевич 1903 г.р.

сноха – Прасковья Спиридоновна 1902 г.р.

дочь – Евдокия Васильевна

дочь – Ирина Васильевна 1919 г.р.

внучка – Мария Павловна 1924 г.р.

в ссылке родились:

внук – Александр Павлович 1931 г.р.

внук – Юрий Павлович 1934 г.р.

внук – Николай Павлович 1937 г.р.

    

 

ДАВЫДОВЫ – БАТУЕВЫ

(по воспоминаниям

Батуевой (Давыдовой) Нины Васильевны из Ирбита)

 

     В раскулачивании семьи Давыдовых из деревни Курень, Туринского района Ирбитского округа должен был участвовать муж дочери, Анны Фёдоровны, жившей отдельно – коммунист Ефим Андреевич. Однако он постыдился и не пошёл, хотя и рисковал прослыть неблагонадёжным, послал других. Они и разорили хозяйство.     

     Родители, сыновья, снохи, дочери – все взрослые, трудились, не покладая рук, с утра до ночи. Сами обеспечивая семью всем необходимым, а потому не было необходимости держать наёмных работников. В хозяйстве была лошадь, корова и прочая живность, необходимый сельскохозяйственный инвентарь. Отняли то немногое, что было у этой крестьянской семьи и выслали.   

     В посёлке поместили в 10-й барак. Жили, терпели нужду и лишения, как и все поселенцы. Анастасия Алексеевна вязала настольники и меняла их на продукты. Шила на швейной машинке  рубахи мужикам и одежду женщинам и детям из посёлка – тоже кусок хлеба. Как-то приехали их навестить родственники из деревни и, позарившись на машинку, просили отдать. Анастасия Алексеевна отказала, не отдала кормилицу, как ни просили. (Эту швейную машинку внучка её – Нина Васильевна до сих пор хранит как семейную реликвию). Сначала Анастасия Алексеевна работала на строительстве комбината, после запуска производства выучилась на моториста. Родила в ссылке шесть детей. Пришлось и великое горе испытать – двое мальчиков, 1928 и 1935 года рождения, умерли во младенческом возрасте.

 

     Батуев Степан Андреевич раскулачен и выслан в Ирбит в 1930 году с женой, двумя сыновьями и матерью из деревни Конево, Юго-Коневского района Шадринского округа. В ссылке, родились ещё трое сыновей.

     В сорок первом Степан Андреевич проводил на фронт сына Николая, а в сорок втором – Ивана. В марте 1943 года отец получил «похоронку» на старшего сына. В ней сообщалось, что рядовой Батуев Николай Степанович 1921 года рождения погиб

7 марта 1943 года. Захоронен в деревне Иванчуково, Изюмского района, Харьковской области.

     До боли нестерпимая, но такая обычная история, как для ссылки, так и для периода Великой Отечественной войны.

     Судьбы двух раскулаченных крестьянских семей связали младший сын Степана Андреевича Батуева – Геннадий Степанович и внучка Давыдова Фёдора Яковлевича – Нина Васильевна. Общая боль, и общие горькие воспоминания…

 

Давыдовы:

Глава семьи – Давыдов Федор Яковлевич 1876 г.р., умер в 1933 г.

жена – Прасковья Тимофеевна 1874 г.р.

сын – Василий Федорович 1906 г.р.

сноха – Анастасия Алексеевна 1906 г.р.

внучка – Надежда Васильевна 1925 г.р.

внук – Михаил Васильевич 1928 г.р. умер в 1930 г.

сын – Павел Федорович 1911 г.р.

сноха – Анисья Алексеевна 1912 г.р.

сын – Петр Федорович 1916 г.р.

в ссылке родились:

внук – Анатолий Васильевич 1935 г.р., умер в 1935 г.

внук – Анатолий Павлович 1936 г.р.

внучка – Нина Васильевна 1937 г.р.

внучка – Маргарита Васильевна 1939 г.р.

внук – Александр Васильевич 1945 г.р.

внучка – Галина Павловна 1935 г.р.

внук – Леонид Павлович 1939 г.р.

 

Батуевы:

Глава семьи – Батуев Степан Андреевич 1897 г.р.

жена – Варвара Григорьевна 1899 г.р.

мать – Мария Савельевна 1875 г.р.

сын – Николай Степанович 1921 г.р.

сын –  Иван Степанович 1923 г.р.

в ссылке родились:

сын – Сергей Степанович 1932 г.р.

сын – Александр Степанович 1935 г.р.

сын – Геннадий Степанович 1939 г.р.

 

 

ДИАТОМИТСТРОЙ

(Из книги Фёдора Петровича Демина «Ирбитский стекольный завод»)

 

     Передо мной оригинальная рукопись книги Фёдора Петровича Демина «Ирбитский стекольный завод 1930–1980 годы», человека, на себе всё испытавшего, бывшего очевидцем и участником интересующих нас событий. И хотя написана она в духе советского времени (а разве мог он поступить иначе?),  автору удалось воссоздать живую картину условий труда и быта сецпереселенцев, и мы получили достоверные данные об этом.

     Полагаю, что для потомков репрессированных эта книга источник важной информации о своих предках, так как в ней подробнейшим образом описаны этапы становления завода, названо более сотни имён строителей и работников из числа раскулаченных.

     Объективно и подробно автор описывает события, ловко и мудро включая реплики в угоду советской власти, к примеру, об «организованном порядке» прибытия крестьян на стройку и прочее.

     Судите сами:  

      «В августе–сентябре 1930 года на Диатомитстрой из ближайших районов прибыло много крестьян в организованном порядке. Среди них были специалисты строители, кузнецы, слесари-монтажники. На стройке наступило оживление».[2]

     «13 августа 1930 года начали планировку местности для печей обжига № 3 и № 4. Особенно трудной была копка котлованов под печи. Сверху твёрдый грунт – красная глина, а ниже вязкая месника. Траншеи заливало водой, так как рядом было болото, в котором стояла вода на уровне канав, а сверху подпирала ключевая вода. Приходилось ставить сплошную опалубку. Из-за недостатка рабочих, работы шли медленно и развернулись лишь с 15 мая 1931 года, когда на Диатомитстрой прибыла большая партия крестьян, из которых добавилось в ряды рабочих около тысячи человек».[3]

     «Трудящиеся не только самоотверженно работали на строительстве завода, они горячо откликнулись на призыв партии дать государству денег из своего заработка. Они подписывались на заём «Пятилетка в четыре года» на месячный и полуторамесячный заработок. Вступали в добровольные оборонные и другие общества, вносили по 5 – 10 рублей на дирижаблестроение, а месячный заработок у них был 80–145 рублей».[4]

     «Для того, чтобы оценить величие подвига стахановцев-добытчиков трепела достаточно вдуматься в цифры. Шахов и Парфенович в отдельные смены добывали 42–48 метров кубических, а Ваулин – 57 кубометров. Это значит, что рабочий за 8 часов должен накопать трепела, насыпать в вагонетки и откатить каждую от забоя общим весом 32–57 тонн. В переводе на автотранспорт это составляет 10–19 трехтонных машин. Не каждый человек способен на такую истинно богатырскую работу. Прошло время и сейчас трудно этому поверить, но документы и люди подтверждают, что это было именно так.

В то же время забойщикам приходилось в течение всей смены «акробатничать» – после каждой вагонетки влезать на забой высотой 6–12 метров и, высыпав вагонетку спускаться, откатив её на 20–100, а иногда и 150 метров на основной путь и снова поставить порожнюю к забою. А ещё мешала взмыленная от пота рубаха, которая прилипала к телу».[5]

     «Немногие дожившие до сегодняшних дней женщины сейчас вспоминают, как они подносили каменщикам кирпич, песок, известь на третий этаж, преодолевая подъём через семь шестиметровых трапов. А для того, чтобы носилки не вываливались из уставших рук, их подвязывали лямками через плечи».[6]

     «А насколько была трудна работа съемщиц видно из такого подсчёта: вдвоём за 8 часов они снимали с пресса до 25 тысяч штук кирпича, а в последующие годы при развитии стахановского движения до 40–50 тысяч. Кирпич в сыром виде весит четыре килограмма. Эти 4  килограмма умноженные на 25000 и делённые на два дают 50 тонн на съемщицу. Это солидный груз для женщин. Но молодёжь работала с огоньком, с молодым задором преодолевая трудности, и выходила победителем. Не легче было и в цехе обжига кирпича».[7]

     Людям, рождённым в советское время, легко верилось, в то, что только коммунисты и комсомольцы совершали героические трудовые подвиги на стройках первых пятилеток.  Правда же в том, что коммунистов и комсомольцев на тех самых стройках было совсем незначительное количество. Основной костяк строителей составляли люди подневольные. И те и другие были тружениками и героями в полном смысле этого слова, но при советской власти, называя имена,  не уточняли, кем в действительности эти люди являлись.

     За примером далеко ходить не надо. Ирбитский диатомитовый комбинат, так необходимый для развития индустрии страны (для строительства Уралмаша, Уралвагонзавода, Челябинского тракторного, Магнитогорского металлургического комбината), был построен в кротчайшие сроки благодаря усилиям тысяч спецпереселенцев.

     В 1928 году у подножья горы Пушкарёвой были обнаружены значительные залежи диатомита, а весной 1930-го начались земляные работы под фундаменты комбината. Одновременно на открытых площадках был налажен выпуск продукции. А в конце зимы 1930/31 года ещё недостроенный комбинат должен был произвести 27500 тысяч кирпича. И планы, как по строительству, так и по объёмам производства, были выполнены.

      Когда знаешь, кем была основная масса строителей и работников, задействованных непосредственно на производстве – душа замирает от боли. Потому что знаешь, что приведённые под конвоем и работающие под конвоем люди выбивались из сил, получали увечья и инвалидность. Потому что знаешь, что у них отнимали последние копейки на дирижаблестроение, государственные займы и прочее, а в это время в холодных бараках умирали от голода их младенцы и старики. Бесправные рабы, подписав ведомость на облигации государственного займа, лишь горько шутили: «Опять добровольно-принудительно подписался на двадцать пять процентов», – и работали.

     Работали на совесть – только так и умели. Выполняли план на 190–230 процентов, включаясь в «стахановское движение», возникшее в 1935 году.  Например, Петр Родионов, Иван Ваулин, Михаил Новоселов, Вениамин Новгородов и другие. Множество имён из списков, приведенных в этой книге, называет Ф. П. Дёмин.

 

     Фёдор Петрович Демин родом из деревни Прищановой Богдановичского района, Шадринского округа. Окончил церковно-приходскую школу. В родном селе в 1928 году был секретарём земельного комитета и председателем ревизионной комиссии колхоза, с мая 1930 года – секретарём сельсовета и членом исполкома.

     Летом 1931 года был выслан с женой, детьми и родителями в Ирбит на диатомитовый комбинат. «Кулак и кулацкий сын» за тридцать три года работы на заводе, прошёл путь от землекопа до старшего бухгалтера.

     Ф. П. Демин был одним из организаторов и создателей заводского музея трудовой и боевой славы. Автор книги «Ирбитский стекольный завод 1930–1980 годы» и составитель  книги-альбома участников Великой Отечественной войны Ирбитского стекольного завода «Героям бессмертная слава».

      Время стирает многое из сознания людей, но нельзя допустить, чтобы память о достойных людях, тех, о ком писал и думал Фёдор Петрович, ушла в небытие.

 

Демины:

Глава семьи  – Демин Петр Ефимович 1878 г.р.

сын – Фёдор Петрович 1904 г.р.

сноха – Мария Дмитриевна 1904 г.р.

внучка – Галина Фёдоровна 1930 г.р., умерла младенцем.

внучка – Лидия Фёдоровна 1925 г.р.

дочь – Екатерина Петровна  1916 (1912) г.р.

брат  – Демин Георгий Ефимович 1885 г.р.

племянница – Демина Анна Георгиевна 1919 г.р.

в ссылке родились:

внук – Александр Фёдорович  1933 г.р.

внук – Юрий Фёдорович 1936 г.р.

внук – Владимир Фёдорович 1939 г.р.

 

 

ЖОЛОБОВЫ – САВИНЫ

(по воспоминаниям  Артемёнок (Савиной) Степаниды Федоровны из Туринска и Белоноговой (Савиной) Людмилы Федоровны из Ирбита)

 

    Вечерело…  по деревне Митрофановке медленно шёл убогий странник и посохом стучал в дома, но никто ему не открывал. «Эх, люди-люди, – шептал старик, – сидите по своим норам и не ведаете, бедные, что скоро по оборье в крови будете…». Вот он остановился у большого крепкого пятистенка и вновь постучал. Молодая женщина уняла собак и впустила старца:

    – Проходи, добрый человек.

    Старец вошёл, перекрестившись, огляделся, окинув убранство избы и, помолчав, вдруг промолвил:

     – Да… Хорошо гнездо свито, но придёт время и на этом месте козы пастись будут…

      Скрипнул табурет под хозяином, Андреем Ильичем, домочадцы замерли… Тятенька был крутого нрава, только бровью поведёт – разом в доме мёртвая тишина установится. Воля и слово отца – закон.

    Андрей Ильич нахмурился и сказал:

     – Девки, соберите на стол. А ты, добрый человек, отведай нашего хлеба-соли, отдохни, да и пойди с Богом куда шёл...

 

    Как и предрекал странник, время пришло.  Крови действительно было много, а семья и хозяйство – разрушены.

У Андрея Ильича было пять сыновей: Михаил, Александр, Петр, Максим, Василий  и три дочери: Пелагея, Домна, Анна. 

     Александра, Максима и Петра арестовали в 1929-м, по оговору завистливых соседей, которые указали на них, когда, по какой-то причине сгорел Народный Дом. 4 ноября 1929 года они были приговорены к расстрелу, который был исполнен только в отношении Максима.  16 ноября 1937 года Александр и Пётр, не дожидаясь расправы, совершили самоубийство. По рассказам сокамерников-очевидцев, братья, прощаясь друг с другом, пели и плакали… плакали, и пели…

Такова была их горькая доля.

     Жена Петра – Татьяна, вскоре после ареста и гибели мужа, когда во двор вошёл милиционер за какой-то надобностью, решив, что пришли её арестовывать, бросилась в колодец и утонула на глазах детей.  Её дочерей Александру и Анну увезли в свердловский детский дом. Душевная травма, полученная в детстве, оказалась  настолько глубока, что Александра Петровна Нужина (Жолобова), ныне здравствующая (97-ми лет), никому не позволяет даже касаться этой темы.

     Сын Максим Андреевич жил своей семьёй и был купцом низшей гильдии. Торговал товарами, которые сам привозил из Монголии. Его жене Варваре с двумя детьми каким-то образом удалось скрыться после ареста мужа, и судьба их родным до сих пор не ведома.

     Сын Михаил также жил своей семьёй, работал на железной дороге в Тавде. И он был арестован. О его дальнейшей судьбе родным так и не удалось что-либо узнать. На все запросы был получен стандартный ответ – Сведениями не располагаем.

     После семейной трагедии 1929 года, люди предупреждали Андрея Ильича, мол, уезжайте, большая смута будет, но он отвечал: «А я за собой вины не чувствую».

     Вину нашли и раскулачили. Сын Василий, бросив семью на стариков, бежал. В Ирбит с Андреем Ильичем были высланы: жена Агафья Осиповна,  дочь Анна Андреевна  и жена Василия – Анна Кузьминична с детьми. Позднее Василия задержали и также доставили в Ирбит.

В 1933 году умерли в ссылке от голода старики Жолобовы Андрей Ильич с Агафьей Осиповной…

 

     В одно время с Жолобовыми выслали из деревни Бор Туринского района семью Савиных.  

    Савин Спиридон Георгиевич происходил из очень бедной семьи, которая жила в избушке-развалюшке. Рано остался без матери, его воспитала добрая женщина, которая растила его как родного. Женился на единственной дочери богатого мужика Хомутовой Клавдии Тимофеевне и стал владеть десятью десятинами земли. В хозяйстве было три рабочих лошади и одна выездная, две коровы и прочий домашний скот. Кроме того он был мастеровым мужиком – бондарем. Мастер «золотые руки» делал бочки, ушаты, кадушки, шайки, ложки, словом любую домашнюю утварь и инструмент. К Ирбитской ярмарке готовилась вся семья. Снаряжали целый обоз бондарских изделий, сбруи, домотканых холстов, полотенец и прочего ходового товара. 

     В селе Спиридона Георгиевича очень уважали, именно поэтому при раскулачивании разрешили взять из одежды всё, что они хотели. Конечно Клавдия Тимофеевна выбрала самое лучшее: шубы, тулупы, чёсанки (валенки) пуховые шали и файшонки (женские кружевные косынки из тончайшей шелковой нити) черные и коричневые и прочее. Всё это было поменяно на еду в голодном тридцать третьем.

     Жена сына Фёдора, Екатерина Сергеевна страдала эпилепсией и летом 1937 года, когда полоскала бельё, утонула в небольшом, но глубоком озерке, которое находилось в посёлке. Много людей там потонуло или просто от безысходности утопилось. После войны ещё это озерко было, а потом, каким-то странным образом, исчезло. Ушло под землю.

     Фёдор Спиридонович Савин женился во второй раз, взяв в жёны Анну Андреевну Жолобову, семья которой жила в том же 14 бараке. Анна Андреевна, работала на обжиге – катала вагонетки с кирпичом. Сиротку Степаниду она вырастила как родную, если бы «добрые люди» не рассказали Стефе, что мать ей не родная, она бы и не подозревала. И теперь Степанида Фёдоровна говорит и рассказывает о ней как о родной матери. Фёдор Спиридонович пошёл в отца и был хорошим мастером по столярной и плотницкой части.

     Большая семья всегда голодала. В войну дети бегали на колхозное поле собирать мёрзлую картошку, но старший барака Буданцев верхом на лошади гонял их и стегал плёткой, не позволяя собирать. Между собой люди в посёлке называли его полицаем.

     В 1943 году мобилизовали с завода 40 человек, в том числе  сыновей  Спиридона Георгиевича – Фёдора и Георгия. Но Фёдора Спиридоновича в последнюю минуту оставили по производственной необходимости, а Георгий Спиридонович ушёл на фронт. Дошёл до Германии, затем был отправлен воевать в Манчжурию. Отслужил Родине солдат ровно семь лет и уволен в запас в 1950 году. Был награждён медалью «За взятие Кенигсберга» и орденом Красной звезды.   

     После войны в 1946 году завод стал давать ссуды на индивидуальное строительство. Тогда одновременно строилось сорок однотипных домов на Пушкарёвой горе по улицам: 8 Марта, Степана Разина, Мамина Сибиряка и Молодой Гвардии. Получил ссуду и Фёдор Спиридонович, которую семья выплачивала 15 лет. Вот и получилось, что потеряв в тридцатые имущество, пройдя тяготы ссылки, оказался ещё на полтора десятка лет в долгу у государства.    

      Спиридон Георгиевич Савин скончался в 1956 году. Тоска по земле и прежней вольной жизни не покидала крестьянина  до последних дней, и он обращался сыну: «А помнишь, Федьша…» и всё говорил-говорил о покосе, хлебе, сельской жизни… 

     В конце 60-х Анна Андреевна  попросила дочерей свозить её на родину в деревню Митрофановку Туринского района. Слова старца сбылись слово в слово – на месте усадьбы Жолобовых действительно бродили овцы и козы…

 

 Жолобовы:

Глава семьи – Жолобов Андрей Ильич 1859 г.р.

жена – Агафья Осиповна 1864 г.р.

сын – Василий Андреевич 1908 г.р.

сноха – Анна Кузьминична 1904 г.р.

дочь – Анна Андреевна 1911 г.р. (после замужества Савина)

внучка – Галина Васильевна

внук – внук Андрей Васильевич

 

Савины:

Глава семьи – Савин Спиридон Егорович 1883 г.р.

жена – Клавдия Тимофеевна 1880 г.р.

сын – Фёдор Спиридонович 1908 г.р.

сын – Георгий Спиридонович,1926 г.р.

сноха – Екатерина Сергеевна

внук – Николай Васильевич

в ссылке родились:

внук – Иван  Фёдорович 1931 г.р., умер в 1931 г.

внучка – Валентина Фёдоровна 1932 г.р. умерла в 1933 г.

внучка – Степанида Фёдоровна 1936 г.р.

внук – Николай Фёдорович 1939 г.р.

внучка – Альбина Фёдоровна 1941 г.р.

внучка – Людмила Фёдоровна 1943 г.р., умерла в 1943 г.

внучка – Клавдия Фёдоровна  1945 г.р.

 

 

ЗОРИНЫ

(по воспоминаниям Зорина Юрия Степановича

из д. Урвановой Туринского района)

                                              

     Село Грачи, что в Казанском районе Тюменской области расположено в живописном месте Сибири. Оно словно обнимает своими улочками неглубокое озеро с юга. Места вокруг лесные, да озёрные, а травы – по пояс. Воля… Народ, в большинстве своём сибиряки, люди степенные, обстоятельные, не сказать, что зажиточные, но хозяйство держат крепко и твёрдо стоят на ногах.

     Лето 1932 года выдалось на загляденье. Шли умеренные дожди, а травы и хлеба радовали глаз. Крестьянин хлебушком живёт. Вот и Зорины пахали землю-кормилицу, сеяли, убирали урожай. Держали небольшое хозяйство: трёх лошадей, двух коров, поросёнка, кур и, конечно стадо гусей. Грех жить около озера и не держать гусей да уток. Семью в семь человек кормить чем-то надо.

     Постепенно волнения гражданской войны, когда проходили то «красные», то «белые» и те и другие грабили и пороли нагайками крестьян, стали забываться. Правда, доносились слухи о раскулачивании в соседних сёлах и районах, но Грачей это как-то не касалось. Да и сельсоветчики особую активность не проявляли – насильно не загоняли в колхоз. Деревня Грачи жила в основном по старинке – сельский сход решал все назревшие вопросы.

     Но однажды ранним июльским утром, когда народ собирался на покосы (самая страда), по селу, к сельсовету, проскакал отряд вооружённых всадников. 

     – Что это, мама? Что-то случилось? Люди какие-то скачут, – обратилась Федора Петровна к свекрови, выглянув в окно.

    – Да, не к добру это, Федорушка, ой, не к добру… – прошептала Прасковья Исааковна, – Господи, спаси и сохрани нас грешных, – кинулась она к образам.

     – Будет тебе, мать! Не причитай, сказал! – строго оборвал её свёкор и вышел во двор к сыну. 

     Степан Яковлевич, только что привёл коней из лугов и намеревался уже запрягать, но отец остановил его:

     – Погоди-ка, сынок, – осипшим вдруг голосом сказал отец, – ты видел, ты понял кто это такие?

    – По всему видать красноармейцы, или чекисты, да кто их разберёт, но точно «красные».

    – По нашу, стало быть, душу… и до нас докатилось…

     –  А может к нам и не придут, что мы, самые богатые что ли. Да у нас и брать-то нечего. Работников не держим, сами управляемся… Бог даст, пронесёт.

    – Нет, Стёпа, не пронесло, – обречённо прохрипел старик, кивая на калитку, и опустился на лавку у крылечка.

    В распахнутую дверь уже входили вооружённые люди и председатель сельсовета с активистами.

    – Ты, Яков Парфёнович, прости, и ты Яковлевич тоже… но так уж получилось, – виновато сказал председатель, – вот описывать имущество у вас пришли…

    Степана Яковлевича, как и его отца, в селе уважали все от мала до велика. В округе не было лучшего кузнеца, чем он. Кому соху отремонтировать, кому борону  все спешили к Яковлевичу, зная, что он всё сделает, как надо. Хоть и молод был, но отцом приучен и жить и трудиться по совести, потому и величали его смолоду – Яковлевичем.

     – Что ж… описывайте… коли совесть позволит, – жёстко ответил Степан Яковлевич, сверкнув глазами.  И тут же, выдернув засов, распахнул ворота: «Посторонись!», – закричал собравшимся возле дома соседям и принялся хлестать лошадей, выгоняя их на волю. Кони, вставая на дыбы, сминая друг друга, унеслись со двора.

    – Ах, ты, вражина! Ты что делаешь, кулацкая морда?! Да я тебя сейчас… – раскрасневшись и выхватывая из кобуры пистолет, заорал оперуполномоченный, – Да я тебя в расход пущу, сука!

Но в распахнутые ворота уже ввалились односельчане и встали стеной, закрывая Зориных.

    – За что? По какому такому праву грабите? Не дадим Зориных! – кричала толпа.

   – Готовсь! – отдал команду красноармейцам уполномоченный. Красноармейцы ощетинили штыки, вытесняя народ со двора. В них полетели камни и поленья. – Не уймётесь, твари, всех перестреляю, всех раскулачу и отправлю туда, где Макар телят не пас! – кричал опер и палил в воздух из пистолета. Народ отступил, но не отходил от дома Зориных. А в доме и на дворе полным ходом шла опись имущества. Управились быстро. Всё описали вплоть до продуктов. С собой не разрешили взять ничего.

    – Этих на телегу! И глаз не спускать! – процедил сквозь зубы уполномоченный, – Если что – стреляй без предупреждения, – приказал он молоденькому солдатику и вышел со двора. Службисту предстояло подготовить к отправке ещё восемь семей.

     Прасковья Исааковна, простоволосая, сидя рядом с мужем под палящим солнцем на  голой телеге, то собирала в гармошку фартук, то разглаживала его натруженными руками, не видя и не слыша ничего. В один момент, рухнула вся её жизнь. Понять и осмыслить это, было невозможно. За что? Почему? И куда нас собираются везти? Господи, конец света, что ли уж, пришёл… шептали губы пожилой женщины. Она не замечала, как Федора Петровна металась по двору в поисках Юрика. Шестилетний Гриша и четырехлетняя Верочка уже сидели на телеге вместе с отцом, а Юры нигде не было. Она обыскала все надворные постройки, огород, даже в колодец заглядывала – мальчика нигде не было.

     – Мама, мама! – трясла она за плечи безучастную свекровь, – Мама, ты не видела Юрика? Его нигде нет…

Встревоженный голос снохи привёл в себя Прасковью Исааковну.

    – Как нет?.. А ты в доме искала?

    – Да искала, мама, искала, – рыдала отчаявшаяся мать.

     – Ты разреши, сынок, нам в дом войти, мальчик пропал, может, спрятался куда, – обратилась Прасковья Исааковна к конвоиру. Тот, пряча глаза, виновато кивнул.

    Они нашли Юру за печью. В домах пятистенках зачастую русскую печь ставят в углу, оставляя небольшое пространство между стеной и печью. Туда обычно хозяйки убирают ухваты, пехло (деревянная лопата для хлеба) и прочую подобную кухонную утварь. От выстрелов, ржания коней, криков людей двухлетний мальчик забился в эту щель. Он не мог ответить на зов матери, так как от страха у ребёнка отнялся язык и ещё, как выяснилось, отнялись ножки. Пришлось доставать Юру кочергой… 

Только через два года, уже в ссылке, он снова научится ходить и говорить…

     Мать, обливаясь слезами, вынесла сыночка и устроилась с ним на повозке. Старшие дети просили пить, но не было даже ведра, чтоб зачерпнуть воды из колодца. Всё описано и изъято. И тут во двор вошла крупная старая женщина, властно распахнув калитку. Даже не взглянув на конвоира, она уверенным шагом прошла к телеге и передала Прасковье Исааковне узелок с продуктами и жбан с квасом.

     – Простите нас, милые! Простите, Христа ради, что не смогли вас оборонить, – и, поклонившись несчастным до земли, она также уверенно прошла мимо охранника обратно.

     Этот узелок с едой был настоящим спасением для обездоленной семьи на какое-то время пути. После полудня раскулачивание в селе Грачи было завершено и колонна из девяти телег, в сопровождении вооруженных всадников, отправилась в путь.

    Семьдесят километров до Ишима спецпереселенцев везли на телегах, потом по железной дороге, через Тюмень на Свердловск. На свердловской пересылке семью разделили: Якова Парфёновича с Прасковьей Исааковной отправили в  Верхнюю Салду, а Степана Яковлевича с женой и детьми – в Ирбит. Больше им не пришлось увидеться.

     Поселили семью Степана Яковлевича в комнату № 8 двадцать первого барака, где уже проживала одна семья. Степан Яковлевич был трудоустроен по слесарному делу, а Федора Петровна копала и била кайлом трепел в карьере и летом в жару, и в лютую стужу зимой.

     В августе и сентябре 1937 года много людей было арестовано. Брали и на рабочем месте, и в бараках, ночью. Как правило, барак окружался вооружёнными людьми, а трое оперов заходили в помещение.

     9 сентября 1937 года, ночью, пришли за соседом Спицыным Максимом Платоновичем. Загремели сапоги по коридору, проснулись и затаились в ужасном ожидании люди: за кем сегодня?.. Стук раздался в комнату № 8. Ребятишки посыпались с полатей. Они вцепились в Спицына со всех сторон и, не отпуская, кричали: «Дяденьки, не надо! Не надо!», оперуполномоченные отбрасывали их от Максима Платоновича. Юра Зорин, ухватив Спицына за ногу, волочился по полу, тогда один озлобленный работник НКВД, сначала попытался его оттащить, но затем мощным ударом ноги обутой в кованый сапог отбросил-таки семилетнего ребёнка в сторону. Мальчик почернел от боли и не мог дышать. Потом старушки из барака, как могли, «правили» его и лечили испуг. Очень долго болело подреберье.

     Эту отметину, горькую память детства – неправильно сросшиеся рёбра,  Юрий Степанович носил всю жизнь. Он умер в 75 лет, немного не дождавшись выхода этой книги.

    Спицына Максима Платоновича расстреляли 25 сентября 1937 года в Буграх…

 

                

Зорины:

Глава семьи – Зорин Яков Парфёнович

жена – Прасковья Исааковна

сын – Степан Яковлевич 1902 г.р.

сноха – Федора Петровна 1906 г.р.

внук – Григорий Степанович 1926 г.р.

внучка – Вера Степановна 1928 г.р.

внук – Юрий Степанович 1930 г.р.

в ссылке родились:

внучка – Валентина Степановна 1938 г.р.

внук – Анатолий Степанович 1940 г.р.

внучка – Любовь Степановна умерла малолетней

внук – Анатолий Степанович умер младенцем

 

 

КОНЕВЫ – КОЗЫРЧИКОВЫ

(по воспоминаниям

Старковой (Коневой) Нины Гавриловны из Ирбита)

 

     Свадьбу сына Гаврилы Иван Васильевич Конев праздновал широко. Невестку выбрал – на загляденье, хоть и не из богатой, но порядочной и работящей семьи Козырчиковых из деревни Мыс Ирбитского района. Орловский рысак примчал молодых в Богоявленский собор. Во время венчания люди шептались, мол, невеста – что царица, а жених – так себе… Иван Васильевич только ухмылялся. Он гордился своим трудолюбивым сыном и невесту для него выбирал тоже не по красоте. Но получилось так, что оказалась ещё и красавицей. Любо. Вскоре появилась внучка Нина и внук Александр – наследник. Радость была и надежда на будущее…

     Вечером 30 января 1930 года в тридцатиградусный мороз из деревни Ерзовка, Гаевского сельсовета, Ирбитского района увозили шесть семей.

     В число этих горемычных попала и семья Конева Ивана Васильевича. Утром пришли, описали инвентарь, домашний скот, имущество в доме. Забрали всё, вплоть до продуктов. Четырёхлетняя внучка Нина, стояла, прижавшись к бабушке Екатерине Тимофеевне, и наблюдала за происходящим. Девочка никак не могла понять, почему чужие дяди и тёти распоряжаются в их доме, а добрый дедушка Иван сидит на лавке и молчит. Когда дело дошло до сундука, где хранилась одежда, вещи не стали описывать, а принялись тут же раздавать собравшимся.

     – Это кому? – спрашивал мужчина, доставая вещь за вещью.

      – Дай мне, – говорил кто-нибудь из выстроившихся у стола в ряд людей.

Когда он достал белую вязаную салфетку, Нина подошла и забрала. Мужчина отдал, даже не взглянув на девочку, и все промолчали. (Эту когда-то связанную матерью салфетку Нина Гавриловна хранит всю жизнь).

     – Оставьте, хоть лопатины-то… Мороз, чай, на дворе, – осмелилась Екатерина Тимофеевна. 

Оставили худенькую верхнюю одежду, да пару чугунков, забрав всё доброе и праздничное.  Разрешили Ивану Васильевичу взять с собой топор да двуручную пилу, сказали что пригодится на новом месте…  Только-то – из нажитого работящей семьёй.

     А наживали с великим трудом. Незадолго до тридцатого года у них сгорел дом и всё имущество, домашний скот и лошадей, правда, удалось спасти, благодаря помощи односельчан. Только отстроились, только стали обзаводиться имуществом – новая беда, что хуже пожара.

     На розвальни положили  скудные пожитки и уместились с внучкой Ниной и внуком Сашей. Сын Гаврила Иванович находился в это время на лесозаготовках, а сноха Мария Елизаровна  уехала к нему. Сын Дормидонт успел убежать из избы, в чём был.

      Около их дома собрались сочувствующие. На север, на север, говорят, их повезут – услышала Екатерина Тимофеевна и закричала:

     – Да куда же мы с малыми ребятёнками-то… Почему родителей-то не дождались… Господи!...

     Колонна саней двинулась, в сопровождении двоих конвоиров. Односельчане столпились вокруг отъезжающих, провожая их на неведомый Север. Едва выехали за околицу,  произошло какое-то замешательство у впереди двигающихся подвод, и конвой

направился туда. Екатерина Тимофеевна столкнула ребятишек с саней. Малышей люди тут же подхватили, спрятали под полушубки и затерялись в толпе.

     Конвойные отогнали людей и шесть саней двинулись дальше.

    – Едрёна матрёна!  А ребятишки-то где? – заметил пропажу один конвоир.

    – Да и чёрт с ними! В дороге подохнут, или тут пропадут, – отмахнулся второй, – Нам мороки меньше. Поехали, и так уж припозднились.

     В Ирбите, на сборном пункте Коневы встретились со сватами Козырчиковыми, с которыми пришлось разделить горечь потерь в Конде. Киргинский сельсовет отправил в тот день в ссылку десять семей.

     Елизара Трофимовича и Марию Никитичну Козырчиковых (родителей снохи Коневых – Марии Елизаровны) выслали с двумя детьми: восемнадцатилетним Пантелеймоном и одиннадцатилетней Клипой (Клеопатрой).    

      При раскулачивании Козырчиковым «повезло» еще меньше, чем Коневым. Да и жили эти «кулаки» – горе мыкали. Одежды даже  подходящей не было. Однажды зимой в мороз поехали по сено, за Берёзовку, а на Клипе только тиковые кальсоны отца. Бежала всю дорогу, чтоб не околеть, рядом с возом. Обморозилась. Волдыри вскочили на ногах и бёдрах. Две недели на печи лежала, думали, что помрёт.

     Сельсоветчики отняли последнее. Даже на валенки позарились, не постыдившись снять с ребёнка. Одна родственница  долго бежала за подводами со своей парой валенок и кричала: «Дайте хоть обуть девочку… совсем звери вы что ли…», но конвой не позволил остановиться. Рукавичек тоже не было, и в дороге дочка обморозила руки, сильно простудилась и долго болела. Хворь, полученная в юном возрасте, будет преследовать Клеопатру Елизаровну  до конца дней.

     В пути на далёкий Север маленькие дети умирали, хоронить не получалось, так как конвой не разрешал подолгу задерживаться, устраивая похороны. Разгребали снег, укладывали трупик и засыпали. Вот и всё погребение. В дороге сыну Пантелеймону Елизаровичу удалось бежать.

     Сколько раз во время долгого пути на Север да и по прибытии к месту ссылки Екатерина Тимофеевна будет  благодарить случай, что удалось оставить внуков в деревне.

     Привезли и высадили среди леса. Первое время маялись в шалашах. Мужики взялись сначала долбить землю и строить землянки – надо было как можно скорее укрыть женщин и детей от 45-градусного мороза. Сами спасались у костров. Жили общиной, всё в общий котёл. Благо рыбы на севере достаточно. Поленницами лежала рыба. Потом построили первый барак, разместили там стариков и детей, а уж после началось строительство домов. Так зародился новый посёлок, будущего Кондинского района.

 

     Гаврила Иванович Конев, участник  Первой Мировой войны, три года воевал в Польше. Страшные времена пережили русские солдаты. Всего насмотрелся, всё претерпел: и голод, и холод, и вшей, бессчётное количество смертей однополчан… После службы женился, завел детей, но пожить нормально не удалось.

     Когда они с женой вернулись с лесозаготовок, их с детьми, а их уже было трое, сразу выслали на Средний Урал в посёлок Полевское на сернокислый завод (в настоящее время криолитовый). Пришлось и на производстве серной кислоты поработать и на строительстве новой очереди завода.

     Посёлок Леуши, что на Севере, в котором находились родители, был в двух километрах от Устье-Ахи. Козырчиковым удалось сбежать с поселения и добраться до Ирбита.  Сначала остановились у знакомых, потом снимали углы.  Наивная и простодушная женщина (Мария Никитична) сказала: «Пойду в гепеу, может, на свою печку пустят, косточки прогреть», – и пришла… Её тут же арестовали, поместили в тюрьму и вскоре отправили назад. Там и померла. А Елизар Трофимович остался в Ирбите и жил с дочерью Клеопатрой на улице Свободы.

    Здоровье Гаврилы Ивановича Конева было основательно подорвано, может быть, поэтому в 1936 году ему разрешили покинуть Полевское, и семья приехала в Ирбит. Остановились у Елизара Трофимовича, зиму пережили, а потом устроились в деревне Бузиной. Много лет они скитались по съёмным квартирам, живя в большой нужде. Зимой Гаврила Иванович работал на лесозаготовках, а летом возил горючее в бочках из Ирбита. 

    А вскоре он получил известие о гибели на северной ссылке тёщи Марии Никитичны Козырчиковой и отца – Конева Ивана Васильевича. Эту утрату Гаврила Иванович очень сильно переживал. По рассказам его дочери, Нины Гавриловны, долго плакал. Кто-то из родственников съездил в Кондинский район и привёз мать – Екатерину Тимофеевну. 

     До войны в семье появилось ещё трое детей, а в 1941 году его призвали в армию. На сборном пункте в Свердловске он вышел из строя и заявил, что является сыном кулака, надеясь, избежать отправки на фронт, но командир, махнув рукой, ответил, что это всё в прошлом. С войны вернулся солдат с наградами, хоть и контуженный, но зато живой.

 

     Елизар Трофимович  Козырчиков умер в 1943 году. Его шубейка «на рыбьем меху» досталась внучке Нине. В ней, волочившейся по снегу, подпоясанная ремешком, да в чунях с пришитыми теплушками и ходила в школу девочка из Бузиной до Ирбита в любую погоду.  Школьникам давали на обед кружку галушек да четвертинку куска хлеба. Галушки Нина съедала, а кусочек хлеба прятала подальше в холщовый мешок, в котором носила учебники. Как же ей хотелось съесть этот маленький кусочек, но она всегда приносила хлебушек сестрёнке Римме. Только девочка всё равное не выжила, голод и простуда сделали своё дело. Умерла.

     С четвёртого класса Нина научилась шить на швейной машинке. Даже шила одежду для детей своей учительницы. Эту ножную швейную машинку Зингер родители привезли из Ерзовки, после возвращения из Полевского, там она была закопана в землю и ждала своего часа. Будучи уже замужней, Нина Гавриловна обшивала на ней свою семью. А рубахой сшитой дочерью, Гаврила Иванович очень гордился, и похоронили его в этой рубахе, да костюме, подаренном тоже Ниной.         

      После войны он прожил недолго, 15 февраля 1958 года скончался. Семья по-прежнему жила в крайней нищете, жена его – Мария Елизаровна испекла морковный пирог, только тем и смогла помянуть мужа…

     Клеопатра Елизаровна Козырчикова, несмотря на слабое здоровье,  долгие годы проработала на Ирбитском элеваторе. Мария Елизаровна, мать Нины, до последних дней всё просила дочь: «Вы уж Клипу-то не бросайте, не оставляйте без помощи…».

     Дормидонт Иванович Конев, после побега из деревни, поселился в Верхнем Уфалее, где и прожил всю жизнь. Честного труженика гранитных карьеров и уважаемого в городе человека, провожало в последний путь множество народа. Люди, меняя друг друга, несли гроб на руках от дома до самой могилы.

     Пантелеймон Елизарович Козырчиков в 1941 году был призван в армию. По пути следования на фронт, немцы эшелон разбомбили. Погибло много новобранцев, но он выжил, потеряв только пальцы левой руки.

     Вот такую непростую историю двух обездоленных, но честных, порядочных и дружных семей поведала нам и предоставила фотографии для книги Старкова (Конева) Нина Гавриловна 1926 года рождения из Ирбита.

 

Коневы:

Глава семьи – Конев Иван Васильевич

жена –  Екатерина Тимофеевна

сын – Дормидонт Иванович

сын – Гаврила Иванович

сноха – Мария Елизаровна (Козырчикова) 1903 г.р.

внучка – Нина Гавриловна 1926 г.р.

внук – Александр Гаврилович 1927 г.р.

внучка – Валентина Гавриловна 1930 г.р.

внук – Геннадий Гаврилович 1935 г.р. умер во младенчестве

внук – Геннадий Гаврилович 1937 г.р.

внук – Виталий Гаврилович 1939 г.р.

внучка – Римма Гавриловна 1940 г.р. умерла в войну

 

Козырчиковы:

Глава семьи – Козырчиков Елизар Трофимович 1874 г.р.

жена – Мария Никитична 1878 г.р.

сын – Пантелеймон Елизарович 1912 г.р.

дочь – Клеопатра Елизаровна 1916 г.р.

 

 

 

 

 

 

МОЛОЧКОВЫ

(по воспоминаниям

Лебедевой (Молочковой) Любови Ивановны из Ирбита)

 

     Деревня Борисова Богдановичского района Шадринского округа – родина маршала Советского Союза  Филиппа Ивановича Голикова. Здесь прошло его детство и боевая юность в знаменитом на Среднем Урале полку «Красных орлов»  в годы Гражданской войны. 

     Он вырос вместе с сельскими парнями и девушками, многие из которых попали в тридцатых под раскулачивание, оказавшись «врагами народа». А тогда, в юности, вместе играли, гуляли по селу, пели песни... Когда в 1919 году он прибыл на побывку в родную деревню, будучи инструктором политотдела, вечерами встречался с ровесниками. «Девушки у меня частенько выпытывают, не завёл ли зазнобу в каком-нибудь городе или в армии. Этот вопрос, как мне показалось, особенно волнует Палашу, дочь Ивана Осиповича. Она славная девушка. Многие наши парни на неё заглядываются».[8]

 

     Ту самую Палашу, что жила в одной деревне (Борисовой) с будущим маршалом Голиковым, выдали замуж за Молочкова Климентия Васильевича. Свекровь – Александра – была властной и сильной женщиной. В семье руководила она, а не муж. (Настоящая Васса Железнова: «Я – всех кровь!»).

    У Молочковых был каменный дом, крепкое хозяйство и большой надел земли. Пятерых женатых сыновей Александра держала около себя, а также в своих руках всё большое хозяйство, которое нажито было усилиями этой работящей семьи. Кузнец в деревне в то время первым человек считался, без дела никогда не был. Только одних коней подковать – море работы, не говоря уже о боронах, сохах, плугах и прочем сельскохозяйственном инвентаре. Потомственные кузнецы Молочковы трудились не покладая рук как в кузнице, так в поле и дома. Снох Александра выбирала сама, причём при выборе невесты предпочтение отдавала не богатству, а приглядной певунье.  Все сыновья играли на гармошках.  На покос катили весело на шести телегах, с песнями и гармошками…

    Трудолюбивую, дружную и жизнерадостную семью раскулачили и выселили весной 1931 года. Отняли всё. Обращались очень жёстко и жестоко. Пытались даже снять пуховую шаль, в которую был укутан двухгодовалый внук Александр. Описи имущества не делали, просто разбрасывали вещи в толпу односельчан, а те хватали…

     Всех разослали по разным местам. Судьбы троих сыновей и мужа не известны, а самой Александре как-то удалось бежать.  Волевая и властная женщина в силу своего характера никак не могла подчиниться ни гнёту, ни унижениям и сбежала во время ссылки. После войны она приезжала в Ирбит в облачении похожем на монашеское, вероятно, до этого времени скрывалась в каком-то староверческом скиту.

     Двоих её сыновей Климентия и Якова привезли на Диатомитстрой. Сразу по прибытии Климентия Васильевича парализовало, но сила и жажда жизни, полученные от матери, взяли верх над болезнью и с мая 1931 года он уже работал в кузнечном цехе. Брат Яков руководил бригадой кузнецов. В годы войны, как отмечает в своей книге  Ф. П. Демин, Климентий Васильевич Молочков «работал за двоих».

 

Молочковы:

Глава семьи – Молочков Василий

Жена – Молочкова Александра

сын – Климентий Васильевич 1904 г.р.

сноха – Пелагея Ивановна 1902 г.р.

внучка – Нина Климентьевна 1926 г.р.

внук – Александр Климентьевич 1928 г.р., умер 1932 году

сын – Яков Васильевич

сноха – Аксинья Афанасьевна 1909 г.р.

в ссылке родились:

внук –  Михаил Яковлевич 1931 г.р.

внук – Александр Климентьевич 1935 г.р.

внук – Анатолий Яковлевич 1946 г.р.

 

 

НОВОПАШИНЫ

(из публикации в газете)

 

     «Мой дед, Кузьма Ефимович Новопашин, родился в 1875 году. Проживал он в деревне Рыбалово, что на байкаловской земле.

В 1891 году дед женился на моей будущей бабушке Анастасии Ефимовне. Они вырастили и воспитали дочь Ефросинью Кузьминичну, 1898 года рождения, и трёх сыновей: Ивана (1906), Сергея (1908) – моего папу и Фёдора (1917).

     По социальному положению мой дед был  из крестьян, владел движимым и недвижимым имуществом: домом, тремя лошадьми, двумя коровами, мельницей, наделом земли, на которой выращивал хлеб.

     Кузьма Ефимович кроме сельского хозяйства подрабатывал ещё и ямщиком.

      В 1930 дед попал под раскулачивание, а его семья была признана социально опасной. Двадцать восьмого апреля 1930 года он подал заявление в районный исполнительный комитет Краснополянского района Ирбитского округа с просьбой рассмотреть вопрос о неправомерности раскулачивания его семьи. «Против Советской власти я не выступал, батраков не держал, эксплуатацию чужого труда не применял, кроме личного труда моей семьи», – написал в прошении. Но решением закрытого заседания Президиума Ирбитского Окружного исполнительного Комитета Советов депутатов было принято постановление с заключением окружного отдела ОГПУ – в ходатайстве ему отказать, как бывшему крупному арендатору и подрядчику, а утвердить принятое решение о высылке его семьи, являющейся бесспорно кулацким элементом в прошлом и настоящем.

     Всё имущество, принадлежащее им, было конфисковано и все они были высланы в Ирбит. Это глава семьи, Кузьма Ефимович Новопашин, 55-ти лет, его жена Анастасия Ефимовна, 55-ти лет, их сын, Сергей Кузьмич, 22-х лет, моя мама, Агафья Николаевна, 23-х лет, и их дочь Августа, которой не было и года, Фёдор Кузьмич с женой Александрой Алексеевной, их дочь Анна, трёх лет.

     В дорогу Новопашиным разрешили взять только самое необходимое. На одной подводе вся семья и прибыла в Ирбит и была поселена в числе многих переселенцев в подвале Пассажа. До этого там располагалось овощехранилище. Условия жизни были крайне тяжёлыми. Спали на холодном полу, постелив солому, каждая семья отделялась друг от друга тряпками, так как стен или даже простых перегородок не было.

     От холода, голода и болезней умерли самые младшие члены семьи. Августу и Анну мои родители похоронили вечером после работы. Гробики папа сделал сам и нёс их на своих плечах до общей ямы, куда разрешили хоронить умерших, а моя мама шла позади него с лопатой.

     Содержались и работали спецпереселенцы под конвоем. Дед Кузьма Ефимович сначала работал землекопом, потом коновозчиком. В 1934 году его не стало. Бабушка Анастасия Ефимовна осталась на чужой стороне одна с детьми и их семьями. Она продолжала трудиться на диатомитовом комбинате чернорабочей.

     К этому времени подрос её младший сын Фёдор Кузьмич. С 1932 года он трудился на комбинате в лесопильно-тарном цехе. В 1940 году у него родилась дочь Нина. В конце мая 1941 года главу семьи призвали в ряды РККА. Пятнадцатого марта 1943 года  Ф. К. Новопашин погиб в бою. Захоронен он в селе Летиши Камаричского района Орловской области. Было ему в то время всего 26 лет.

     Не лучшим образом сложилась жизнь моего папы Сергея Кузьмича. На комбинате он работал с 15 августа 1930 года путейцем, затем в цехе обжига кирпича. В результате несчастного случая получил ожог глаз и в ноябре 1957 года вышел на пенсию по второй группе инвалидности. Умер в 1973 году. Был награждён медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.».

     Моя мама Агафья Николаевна работала на диатомитовом комбинате с 1931 года в цехе обжига на погрузке кирпича, затем – на стекольном заводе. Умерла она в 1964 году. У мамы с папой после смерти Августы родилось ещё четверо сыновей: я (1935 года рождения), Аркадий (1938), Геннадий (1945) и Анатолий (1948).

     Несмотря на все невзгоды, мы выросли достойными людьми.

Родители воспитывали нас в труде. Говорили, что дедушка и вся семья работали не покладая рук, значит и нам нужно хорошо трудиться. Такие заветы мы даём и нашим детям и внукам. Я не застал своего деда, но горжусь им!

     В день памяти жертв политических репрессий мы не только отдаём дань памяти невинно осуждённым, но и должны задуматься о том, как важно сохранять единство, быть близкими друг другу, уметь слышать друг друга. Если мы, россияне, будем едины, тогда и будем народом, который имеет будущее и не повторит ошибок прошлого».

                                                                                                                         Вениамин Сергеевич Новопашин

«Восход», 2011 год, 29 октября.

 

     Иллюстрированное фотографиями родословие Новопашиных, составленное Вениамином Сергеевичем и его женой Идой Петровной с большой теплотой и любовью, содержит массу информации, интересной потомкам Кузьмы Ефимовича Новопашина.

     Судьба поколений этой семьи, как две капли воды, схожа с судьбой любого из  героев моей книги.

     Когда началось раскулачивание в 1930 году Кузьма Ефимович

решил, что старшие дети сын и дочь должны уехать. Внучку Анну Ивановну было решено оставить, так как ей не было ещё и трёх лет.

     Иван Кузьмич с женой Прасковьей Филипповной, дочь Ефросинья Кузьминична с зятем Молоковым Иваном Николаевичем и дочкой Женей восьми лет, ночью тайно покинули отчий дом и уехали на Дальний Восток. Поселились на станции Седанка около Владивостока.

    Остальных членов семьи выселили в Ирбит. Они жили в Пассаже до 1935 года. За это время Сергей Кузьмич Новопашин похоронил отца, дочь Августу и племянницу Анну.  Там же, в подвале Пассажа, на полу, устланном соломой, в 1935 году родился сын Вениамин…

 

Новопашины:

Глава семьи – Новопашин Кузьма Ефимович 1875 г.р., умер в 1934 г.

жена – Новопашина  Анастасия Ефимовна 1875 г.р.

сын – Сергей Кузьмич 1908 г.р.

сноха – Агафья Николаевна 1909 г.р.

сын – Фёдор Кузьмич 1917 г.р.

внучка – Августа Сергеевна  1930 г.р., умерла в 1933 г.

внучка – Анна Ивановна 1926 г.р., умерла в 1932 г.

другие члены семьи, появившиеся ссылке:

сноха – Александра Алексеевна (Калинина)

внук – Вениамин Сергеевич 1935 г.р.

внук – Аркадий Сергеевич 1938 г.р.

внучка – Нина Фёдоровна 1940 г.р.

внук – Геннадий Сергеевич 1945 г.р.

 

 

 

 

 

 

 

 

НОВОСЕЛОВЫ – ЯРУТИНЫ

(по воспоминаниям

Ловцовой (Ярутиной) Регины Ильиничны из Ирбита)

 

     Новоселовых выслали из деревни Чуваши решением Ницинского сельсовета. У них был новый большой дом, построенный в 1924 году и большое хозяйство. Раскулачили зимой, разрешили,  взять с собой одежду, домашнюю утварь, словом, всё необходимое. Два сундука с вещами увозили Новоселовы. Основанием для раскулачивания назвали службу главы семьи – Ефима Васильевича Новоселова у Колчака. Но кто спрашивал мнение крестьян, когда их мобилизовали в свои армии «белые» или «красные»? Попробуй, не пойди!

      Но в действительности причина была в том, что сельсоветчик «сохнувший» по его жене Елизавете Фёдоровне таким подлым образом хотел, по-видимому, устроить свою личную жизнь – оторвать  женщину от детей и родителей. Когда их грузили в сани, он, удерживая её силой, просил остаться. Елизавета вырвалась из его рук, подводы с раскулаченными двинулись, а он всё бежал следом и кричал: «Лиза, останься!». Потому и много вещей разрешили взять с собой, надеялся сельсоветчик так откупиться от мужа любимой женщины. Не вышло.

     Привезли в Ирбит, поселили в Пассаже. В скором времени началась эпидемия тифа. Он буквально косил людей. По 10-12 трупов выносили ежедневно. Заболел крошечный сынок Коля. Тесть Ефима Васильевича – Агапитов Фёдор Поликарпович в своё время вёл большую торговлю и через это имел в Ирбите надёжных людей. Подкупив  охранников, он перенёс внука  к знакомым,  и те месяц «отпаривали» малыша на печке. Выжил. Через непродолжительное время всю семью перевели в посёлок.

     Люди здесь жили дружно, как в деревне. Но, всё-таки, были и доносчики. Однажды в 12 бараке, где жили Новоселовы, кто-то решил для молодых устроить свадьбу. Всем миром собирали продукты и посуду – кто что сможет. Одна соседка принесла старинную вазу, а её разбили во время свадьбы. Мать невесты купила другую и принесла с извинениями. А женщина только-то и сказала: «Ну и зачем это ты принесла советское г…но? У меня ваза-то была ещё царская»,  и  получила 3 года лагерей за антисоветскую пропаганду.

     В голодном тридцать третьем умерли Агапитовы – тесть и тёща Ефима Васильевича. А в тридцать седьмом Новоселова Ефима Васильевича арестовали, и семье ничего о нём не было известно. Лишь в 1958 году пришло извещение: «Новоселов Ефим Васильевич до ареста работал машинистом экскаватора на Диатомитстрое. Постановление Тройки при УНКВД Свердловской области от 21 сентября 1937 года в отношении Новоселова Ефима Васильевича отменено за недоказанностью вменённого состава преступления». Семье выдали 200 рублей – двухмесячную зарплату Ефима Васильевича. 

     По данным Книги памяти жертв политических репрессий Свердловской области Ефим Васильевич Новоселов был арестован 21 августа 1937 года и расстрелян 25 сентября 1937 года. 

     Елизавета Фёдоровна одна воспитывала двоих детей и трудилась дояркой в подсобном хозяйстве много лет. Отправляли её и на ВДНХ в Москву в составе делегации от Свердловской области.

      В 1946 году была награждена медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.».

 

     В том же тридцатом раскулачили и отправили в Ирбит  семью Егора Ярутина из деревни Соколовой Бруснятского сельсовета Белоярского района, Уральской области.

     И здесь, в Ирбите, пошли беды одна за другой: погиб под колёсами паровоза сын Николай Егорович, умерла годовалая внучка Мария, умерла в 1936 году и сноха Анна Ефимовна, получив тяжёлое ранение грудной клетки на производстве. С осени 1941 года его внук Герман будет считаться пропавшим без вести на фронте.

     А тогда в тридцать шестом на руках деда Егора и бабушки  остались малолетние внуки: Герман, Илья и Зина. Дед Егор работал в сельхозартели «Переселенец».

     Рослый и одарённый природой крепким здоровьем, дед Егор вынесет всё и, вырастив внуков, доживёт до 96 лет. Женит внука Илью на дочери Ефима Новосёлова из того же 12 барака – Галине.

 

Новоселовы:

Глава семьи – Новоселов Ефим Васильевич 1899 г.р.

жена – Елизавета Федоровна 1903 г.р.

тесть – Агапитов Фёдор Поликарпович 1868 г.р.

тёща – Агапитова Анна Никандровна 1865 г.р.

дочь – Галина Ефимовна 1925 г.р.

сын – Николай Ефимович 1930 г.р.

в ссылке родился:

сын – Анатолий Ефимович 1936 г.р., умер в 1945 г.

 

Ярутины:

Глава семьи – Егор Ярутин

жена – имя не известно

дочь – Анна Егоровна

сын – Николай Егорович 1897 г.р.

сноха – Анна Ефимовна 1897 г.р.

внук – Герман Николаевич 1920 г.р.

внук – Илья Николаевич 1929 г.р.

внучка – Зинаида Николаевна 1925 г.р.

в ссылке родилась:

внучка – Мария Николаевна 1936 г.р., умерла младенцем.

 

 

ПЕЛЕВИНЫ

(из воспоминаний Клавдии Николаевны Огибениной из Ирбита)

 

     Сестра моей мамы Мария Алексеевна Дубских, 1891 года рождения, вышла замуж за Пелевина Александра Николаевича, 1892 года рождения, проживавшего в деревне Пелевиной Еланского района совместно со своими родителями.

     Его отец Николай связан был по службе с лесным хозяйством (лесник или иначе называлась его должность – не знаю). В нашей семье о нем говорили с уважением, рассказывали, что был в хороших отношениях с главным лесничим Кухцинским. С детских лет я запомнила со слов моей мамы, что Кухцинский ещё при жизни построил себе кирпичное надгробие, которое до сих пор стоит при входе на кладбище, слева от дороги.

     Возможно, дело своего отца продолжал и Александр Пелевин. Чувствовалось, что он был человек грамотный, культурный, не какой-то мужлан.

     Как там было – можно только догадываться, но стихия раскулачивания с конфискацией имущества и выселением прошлась по семье Пелевиных в роковом 1930 году. (Стариков Пелевиных уже не было в живых).

     Александр Николаевич, не дожидаясь, когда повезут под конвоем, забрал старшего 15-летнего сына Александра и тайно уехал с ним.  Почти три года наши родители ничего не знали о них. А Марию Алексеевну с младшим 12-летним Павликом привезли в Ирбит, на поселение – строить диатомитовый комбинат. Одновременно сооружались первые бараки. Как-то все же удалось тетушке известить сестру Евдокию, где они находятся. И вот однажды мама сказала, что поедем тетку Марию навестить. Я запомнила самый момент их встречи. Они разговаривали, а я впервые увидела тетю, но больше смотрела  на глиномешалку – интересно было. Как у нас в огороде «на ладони» молотили снопы, так и здесь ходили лошади за вагой, вал крутился, глина перемешивалась. Из нее потом делали кирпичи. А Павлика я так и не видела.

     Что же сталось с Александром Николаевичем? Он с сыном Александром поехал в Нязепетровский район Уральской  (ныне Челябинской) области к Василию Алексеевичу Дубских, который уехал со своей женой на её родину в Нязепетровск (не от раскулачивания). Потом А. Н. Пелевин устроился на работу в одном из совхозов. Обжился там и в 1932 (вероятно) году решил восстановить семью. Как ему удалось забрать с диатомитового комбината жену и сына, это интересно, но мне не известно.

 

     Могу привести ещё пример, когда люди по чьей-то воле, наговорам были лишены собственности и прав.

     Анна Ивановна Дубских рано овдовела, оставшись с сыном-подростком и двухлетней дочкой. Ясно, что вести хозяйственные работы было невозможно, и в страду иногда приглашала одного мужика психически больного из другой деревни.

     После Гражданской войны некоторые люди в поисках пропитания приходили из дальних деревень и городов и приобретали оседлость. Были такие и в Дубской. Вот Анна Ивановна и приглашала одну женщину, по имени Дарья, посидеть с дочкой, пока сама на работе. Дарья уж имела свою избушку на два окошка, но все равно приходила к Анне Ивановне не только в горячую пору страды, но и зимой, иногда ночевала, питалась тут. Когда в период раскулачивания её спросили, работала ли она у Анны, Дарья сказала, что работала. Этого было достаточно, чтобы забрать у бедной вдовы дом, живность и выселить из деревни.

     Но трудолюбивой женщине добрые люди помогли найти место домработницы и няни у какого-то начальника. С ней была и дочь Настя. Ей помог этот начальник поступить в вечернюю школу, которую она окончила успешно. Когда у этих хозяев вырос ребенок, они порекомендовали Анну Ивановну свердловским знакомым. Те, видя толковую дочь Анны Ивановны, помогли ей поступить в горный техникум, после окончания которого Настя уехала на Дальний Восток, в Комсомольск-на-Амуре, и маму к себе забрала. Печальная история раскулаченной получилась с хорошим концом.

                                                        К. Н. Огибенина (Дубских).

 

     В списках раскулаченных, работающих на Диатомитстрое, по состоянию на 9 октября 1930 года, значатся Пелевин Александр Николаевич 1892 г.р. и Пелевина Мария Алексеевна 1893 г.р.[9]

     По-видимому, Александру Николаевичу со старшим сыном Александром удалось бежать из Ирбита, а после каким-то образом вызволить и остальных членов семьи.

     Со слов внучки Александра Николаевича Ольги Павловны Ведениной (Пелевиной), проживающей ныне в Ярославле, семья долгое время скрывалась где-то в Сибири. Вернулись на Урал и поселились в Серове они только в 1944 году.

Её отец, Павел Александрович Пелевин защищал Родину в период Великой Отечественной войны 1941–1945 гг.

 

Пелевины:

Глава семьи – Пелевин Александр Николаевич 1892 г.р.

жена – Мария Алексеевна  1893 г.р. (урождённая Дубских)

сын – Александр Александрович 1911г.р.

сын – Павел Александрович 1918г.р.

 

 

РАГОЗИНЫ

(Одиннадцать писем издалека, 1938–1940 годы.)

«Не считаю за собой вины…»

 

     1958 год. Анастасия Георгиевна сидела, склонив седую голову к столу, на котором лежали 11 писем от мужа Рагозина Семёна Васильевича из далёкого Тайшетского лагеря НКВД, погибшего там же в 1941 году.

     Всего одиннадцать… она каждый день их перебирала и читала дорогие строки. Сегодня она получила зарплату мужа за два месяца – 844 рубля 80 копеек… Так государство компенсировало невосполнимую утрату. По прошествии двадцати лет, дела осуждённых были пересмотрены, и люди были признаны невиновными. Через двадцать лет, размером в 2-х месячную зарплату были оценены годы заключения и гибели человека в лагере. Все слёзы были уже давно выплаканы ещё в те далёкие тридцатые, но душевная боль не отпускала.

     В 1931 году их с мужем выслали из деревни Худышиной, Краснополянского района Ирбитского округа.  Накануне они потеряли сыночка – по недосмотру бабушки, дитя разорвали свиньи. Жуткая семейная трагедия, усугубилась ещё и ссылкой.

     В 1934 году в семье Рагозиных появилась приёмная дочь – сиротка Римма, мать которой скончалась при родах, очевидно, в том же 10-м бараке.

     Человек, находящийся в безысходной ситуации, в конце концов, смиряется и привыкает к тем условиям, в которые поставлен в силу обстоятельств. Привыкли и Рагозины. Семен Васильевич работал плотником в сельхозартели, дочка росла здоровенькой и радовала приёмных родителей. Хоть при пересмотре списков раскулаченных их и восстановили в правах, но имущество не вернули, идти было некуда, вот и остались Рагозины, как и другие «восстановленные», в ирбитском спецпоселении. Из бывших кулаков при посёлке была организована артель «Переселенец» (позже переименованная в «Новую жизнь»). Там и трудились Рагозины.

     «Комбинат имел мощное подсобное хозяйство . Так в 1934 году было посевов зерновых и овощных культур 864 гектара. В хозяйстве было 299 лошадей и коров, 133 свиньи и поросёнка, 1743 кроликов, телята, овцы. В том году  собрано продукции 3217 тонн. В работе хозяйства принимали участие 580 семей. Работали подростки с 12-летнего возраста и пожилые».[10]

     Наступил страшный 1937 год. Один за другим в посёлке пошли аресты, суды, расстрелы.  С августа по ноябрь 1937 года было расстреляно 40 человек, к различным срокам лишения свободы приговорено  более 50 человек. Только 13 ноября 1937 года в одном заседании Тройки рассмотрено 39 дел, причём все  были осуждены на 10 лет ИТЛ (исправительно-трудовых лагерей).

     За Семёном Васильевичем пришли 27 октября 1937 года.

     Когда его забирали, он отстранил от себя дочку и потом сожалел, считая, что этим обидел дорогого ему ребёнка. «Дальше шлю привет многоуважаемой сиротке и деточке Римме. Извиняюсь перед сироткой и жалею. Помнишь, Нася, когда Римма ушла от меня и встала у заборки как большая, я вспоминаю об этом и очень жалею. Я считаю, Римма будет толковая девочка, только, Нася, если надо, всё же пригрози, чтобы Римма не была балованной и слушала Вас», – писал он в одном из писем. 

     Забота и тоска о дочери в каждом письме:  «Нася, денег не посылай, расходуй на свои нужды и корми сиротку Римму», «Много раз, Нася, я Вас благодарю, за карточку, что Вы прислали. Я каждый день видаюсь с Риммой. Но, Нася, пиши, как Римма растёт какое состояние. Понятно надо, Нася, чтоб она Вас слушала, она сейчас уже всё понимает. Вы, Нася, пишете, что Римма меня не забыла, может, Нася, увижусь я с Вами…».

     Вновь и вновь перечитываемые строки вызывали боль в сердце и вопросы, на которые не находилось ответа: Почему? За что?.. 

     «Вы, Нася, сами знаете, что я ничего плохого не сделал. И суда мне никакого не было, и всем кто взят вместе, суда не было. Мне предъявили вредительство производства, когда я этого ничего не знаю, даже не понимаю. Хоть бы я знал за что отбываю, но не считаю за собой никакой вины и приходится отбывать наказание. Но что поделаешь, Нася, не я один. Со мной много наших ребят: Иван Прохорович, Миронов Василий и Грушевские оба, Вепрев, Никонов, Смирнов П. А., Бабик, да ещё Кривых Е.».

 

     О каком разбирательстве может быть речь, когда в один день  решились судьбы тридцати девяти человек?! Как же безупречно точно ретивые служаки НКВД  следовали указаниям М. Лациса – «Не ищите на следствии материалов и доказательств того, что обвиняемый действовал словом или делом против Советов. Первый вопрос – к какому классу он принадлежал...».

     Ни понять, ни простить не могла Анастасия Георгиевна тех, кто так жестоко распорядился её жизнью. Всю жизнь она, зная их наизусть, будет читать, и перечитывать эти одиннадцать писем, мысленно разговаривая с близким человеком.

    Сиротка Римма выросла «толковой», как и хотел отец, заботилась о матери, до конца её дней, согревая своей любовью…

 

Рагозины:

Глава семьи – Рагозин Семен Васильевич 1897 г.р.

жена – Анастасия Георгиевна 1897 г.р.

дочь – Римма Семеновна 1934 г.р.

 

 

РОДИОНОВЫ

(по архивным материалам, предоставленным Гуровым Владимиром Витальевичем из Екатеринбурга и воспоминаниям Родионова Николая Ивановича из Екатеринбурга)

 

    Род Родионовых  из деревни Чусовляны Ирбитского района пошёл от Семёна Родионова, 1640 года рождения. «Сенька Родионов сказал, родился де онъ в Важском уезде в Усть-Куловской волости в деревне Милетине, жил за Великом Государемъ во крестьянех. И в Сибирь пришол и живет в Ырбитской слободе со 178 году…» [11] – из родословной росписи Родионовых составленной В. В. Гуровым.   «А в 1913 году, согласно Посемейного списка Фоминской волости Чусовского общества и деревни из 167 дворов, в 61-м проживали Родионовы».[12]    Владимиру Витальевичу Гурову удалось установить и  составить родословие одиннадцати поколений древнего рода Родионовых. Их потомки могут узнать имена своих предков, ознакомившись с родословной росписью из книги «Сплетались времена, Сплетались страны» в Государственном архиве Ирбита, а также Ирбитской районной библиотеке.

     Восьмому и девятому поколениям Семёна Родионова выпала тяжкая доля –  Первая мировая война, Гражданская война, раскулачивание, репрессии 1937 года, и Великая Отечественная война. После этих событий в Чусовлянах осталось лишь 18 семей

с фамилией Родионовы. К сожалению, не представляется возможным рассказать обо всех, кто покинул родные места.

    24 января 1930 года Кирилловским сельским советом  было принято решение о раскулачивании, конфискации имущества и выселении пяти семейств Родионовых из деревни Чусовляны: Сергея Алексеевича, Василия Николаевича, Афанасия Павловича, Гавриила Дмитриевича и Павла Павловича.  

 

      Родионов Сергей Алексеевич, 1881 года рождения, участник Первой мировой войны 1914–1918гг., призван по мобилизации в сентябре 1916 года, кавалер Георгиевского креста IV степени, комиссован по ранению в 1917 году,  в тридцатом раскулачен.

     Было указание «сверху» – «раскулачиванию не подлежит»,

но новая власть не посчиталась с заслугами солдата перед Отечеством. О неминуемой высылке семью предупредил член правления колхоза Субботин. На сборы времени не было.  Скрылись в одночасье, бросив  хозяйство.

     После десяти лет скитаний  Сергей Алексеевич вернулся на родину и поселился с семьёй в деревне Давыдково Ирбитского района.

     Дети Сергея Алексеевича Петр и Галина, также как и отец в своё время, служили Родине на фронтах Великой Отечественной войны.

     Связист 61 армии 1-го Белорусского фронта, а затем 3-й ударной армии Группы Советских оккупационных войск в Германии Родионова Галина Сергеевна в сентябре 1945 года награждена медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.».

    Дочь вернулась с войны, а вот сын…

    Пётр был призван ряды Красной армии 7 июня 1941 года. Красноармеец 153 стрелковой дивизии Родионов Петр Сергеевич пропал без вести в октябре 1941 года. Последнее письмо с фронта пришло в июле 1941 года из Витебска.

   

        Кажется символичным и особо значимым то, что на месте бывшей усадьбы кавалера Георгиевского креста – Родионова Сергея Алексеевича в селе Давыдково Ирбитского района, местный житель Коста Стефанов (к сожалению, скончавшийся в ноябре 2016 года) построил часовню в честь Святого Георгия Победоносца, которая была освещена в 2012 году. А по проекту правнука Родионова Сергея Алексеевича – Гурова Владимира Валентиновича, подполковника запаса, более года собиравшего архивные материалы на погибших воинов села Давыдково, около часовни установлен памятный камень павшим в период Великой Отечественной войны, а также погибшим в Афганистане и Чечне.

 

      Родионов Василий Николаевич, Родионов Афанасий Павлович, также участники Первой мировой войны, и Родионов Гавриил Дмитриевич с семьями отправились этапом на Север в Кондинский район.

     Судьба семьи Василия Николаевича не известна. А из других семей из ссылки с Севера вернутся только Родионов Гавриил Дмитриевич и дочери Афанасия Павловича Родионова – Анастасия и Вера. Остальные навеки останутся в мёрзлой кондинской земле. 

    

     Гавриил Дмитриевич Родионов, отец трёх сыновей, кроме землепашества заниматься мелкой торговлей. Сыновья были работящими, потому в наёмных помощниках хозяйство не нуждалось. У Гаврилы Дмитриевича было добротное хозяйство и большой двухэтажный просторный дом, вызывавший зависть односельчан. (Этот дом сохранился и до сих пор радует глаз).   В доме было несколько комнат, одна из которых была больше других – гостиная. Светлые половики, белые шторы и множество цветов: фикусы, розы, аспарагусы. На первом этаже дома небольшая комната была оборудована под торговую лавочку, которая имела вход с улицы. Хозяин привозил из Ирбита соль, спички, керосин и прочие товары первой необходимости.  

     Трудился Гаврила Родионов и для «домашнего благополучия и блага общественного». Вот строки из письма В. В. Гурова, переворошившего немало архивных материалов: «(…) Ещё на одном из сельских сходов 1914 года я обнаружил доклад Гаврилы Дмитриевича о расходах в качестве начальника пожарной дружины д. Чусовляны. Везде мужик поспевал, и пахать, и торговать, и общественные поручения выполнять, также в сентябре 1914 года из 400 пудов ржи, пожертвованных жителями д. Чусовляны (160 дворов) на нужды действующей армии 50 пудов отгрузил Гаврила Дмитриевич». [13]

     Его старший сын, Павел Гаврилович Родионов, был призван в армию и пропал без вести в годы Гражданской войны.

     Сын Иван был женат на Евгении Ильиничне Дубских из деревни Малой Дубской и имел уже двоих детей.

     Когда в округе началось раскулачивание, Гавриил Дмитриевич, поступив разумно, отправил младших сыновей из родного дома.  Иван Гаврилович с семьёй поселился в Ирбите и стал работать на гавани, а Георгий Гаврилович уехал в деревню Ключи и там женился.

     В 1941 году оба сына ушли на фронт.

     Иван Гаврилович Родионов рядовой 1243-го стрелкового полка 375 Уральской стрелковой  дивизии в декабре 1941 года был тяжело ранен.  Ему предлагалась ампутация ноги, но он не согласился, лечился в госпитале до апреля 1942 года и вернулся домой.

     Гвардии старшина 153 стрелковой дивизии Родионов Георгий Гаврилович умер от ран 7 апреля 1942 года и похоронен в деревне Жарок, Киришского района Ленинградской области.

     «С марта 1942 года дивизия вела ожесточённые бои за взятие ст. Погостье (между Мгой и Киришами). Артиллеристы выбиваясь из сил перетаскивая свои орудия, наступали в боевых порядках пехоты. Железнодорожная ветка Кириши–Мга была перекрыта нашими войсками, но какой ценой!  Вот, что пишет в своих воспоминаниях лейтенант Александр Афанасьев: «Оставшиеся живыми не понимали, как они остались живы...на спасение не было никаких надежд... Мы, пережившие эти бои, чувствуем себя виноватыми перед теми, кто остался навечно у станции Погостье... Команды, посланные для сбора оружия и документов, только одних красноармейских книжек доставили в  штаб несколько мешков...».[14]    

     Сам Гавриил Дмитриевич, после десятилетней ссылки на Севере, вернулся в Ирбит и жил до своей кончины (в 1946 году) в семье сына Ивана.

 

     Родионов Павел Павлович с женой и тремя детьми был отправлен  в Ирбитский спецпосёлок. Восстановленный в правах, после пересмотра списков раскулаченных, он остался в поселении  и за проведение «антисоветской агитации против внеуставной сельхозартели» в 1933 году был осужден на 10 лет лагерей. Дальнейшая его судьба не известна.

     Дочь – Раиса Павловна была отправлена в детский дом, а младенцы Толя и Алеша умерли в голодные 1932 и 1933 годы.

     Старший сын – Иван Павлович  в 1939 году был переведён со своей семьёй из Ирбита в спецпоселение города Верхняя Салда на лесоповал.

     Там семью разделили. Его жену Анну Фёдоровну с детьми оставили в Салде на 8-м посёлке, а Ивана Павловича отправили в Берёзовку на 3-й посёлок. Для того, чтобы навестить семью требовалось особое разрешение, поэтому с женой и детьми приходилось видеться редко. Его неоднократные просьбы о переводе его в восьмой посёлок или переводе семьи на третий  комендатура оставляла без удовлетворения. За выезд из Берёзовки в Салду без письменного разрешения, в апреле 1946 года, он был подвергнут  аресту сроком на трое суток на основании Постановления СНК СССР № 35 от 8 января 1945 года «О правовом положении спецпереселенцев».

     Замечу, что шёл уже шестнадцатый год ссылки, но правила передвижения  спецпереселенцев оставались такими же  жёсткими, как и вначале. Согласно пункта 3 названного постановления спецпереселенцы не имели права без разрешения коменданта спецкомендатуры отлучаться за пределы района расселения обслуживаемого данной комендатурой. Самовольная отлучка за пределы района расселения, рассматривалась как побег и влекла ответственность в уголовном порядке. За нарушение режима и общественного порядка спецпереселенцы могли быть подвергнуты административному взысканию в виде штрафа до 100 рублей или ареста до 5 суток.

     Лишь в апреле 1947 года Родионов Иван Павлович с семьёй был освобождён и в 1953 году вернулся в Ирбит…

 

Глава семьи – Родионов Сергей Алексеевич 1881 г.р.

жена – Ульяна Андреевна 1890 г.р.

сын – Петр Сергеевич 1911 г.р.

дочь – Анна Сергеевна 1913 г.р.

дочь – Галина Сергеевна 1923 г.р.

 

Глава семьи – Родионов Василий Николаевич 1877 г.р.

жена –  Наталья Степановна 1884 г.р.

 

Глава семьи– Родионов Гавриил Дмитриевич 1872 г.р.

жена –  Анна Ипполитовна1874 г.р.

 

Глава семьи – Родионов Афанасий Павлович 1896 г.р.

жена – Екатерина Осиповна 1901 г.р.

дочь – Вера Афанасьевна 1925 г.р.

дочь – Анастасия Афанасьевна 1928 г.р.

мать – Агриппина Афанасьевна 1861 г.р.

 

Глава семьи – Родионов Павел Павлович 1889 г.р.

жена – Варвара Федоровна 1895 г.р.

сын – Иван Павлович 1912 г.р.

дочь – Раиса Павловна 1922 г.р.

сын – Анатолий Павлович 1929 г.р., умер в 1932 г.

другие члены семьи, появившиеся в ссылке:

сноха – Анна Федоровна 1909 г.р. (до замужества Орлова)

сын – Алексей Павлович 1931 г.р., умер в 1933 г.

внук – Александр Иванович 1935 г.р.

внучка – Вера Ивановна 1937 г.р.

внучка – Надежда Ивановна 1939 г.р.

внучка – Любовь Ивановна 1941 г.р.

внук – Алексей Иванович 1946 г.р.

 

   

СОРОКОУМОВЫ

(по воспоминаниям

Кировой (Сорокоумовой) Зинаиды Михайловны из Ирбита)

 

     Село Красное образовано в 1624 году боярским сыном Степаном Молчановым. Одно из крупных и богатых в Ирбитском уезде, торговое село  – здесь ежегодно проходило три ярмарки: Крещенская, Ильинская и Екатерининская. Имелись в Красном  мелкие предприятия, к примеру, ирбитский купец Старков владел там стекольным заводом, а помещики и заводчики братья Виноградовы открыли спиртово-водочный завод. Со временем село стало именоваться Красная Слобода и стало волостным центром Ирбитского уезда. В Краснослободской было несколько кузниц, магазин, три торговых лавки и гостиный двор для приезжающих на ярмарки купцов из Ирбита, Тюмени, Туринска и других мест.

     Одной из лавок владел Александр Павлович Сорокоумов, была у него и маслобойня, и кони, и коровы, была земля и большой кирпичный дом. Крепко на земле стоял мужик. Приходилось брать наёмных работников в горячую сезонную пору, особенно, когда сын Михаил ушёл на Гражданскую. Когда он вернулся и обзавёлся семьёй, Александр Павлович передал ему бразды правления хозяйством.

      Семью из семи человек раскулачили летом 1930 года и выслали в Ирбит. Невиданный случай, но погрузили на свои подводы (две лошади) Сорокоумовы несколько сундуков. Там была и одежда, и обувь, и посуда, даже фарфоровые сервизы. Было и кое-какое золотишко и серебро. Но на долго ли хватит любого количества добра, если не наживать, а только проедать? Конечно Сорокоумовым легче было, чем большинству переселенцев, переносить тяготы первых лет ссылки. Они сразу смогли приобрести корову, но в семье было пятеро взрослых и двое малышей. Потом ещё родилось трое детей. 

      «Богатство» Сорокоумовых, видимо, не давало покоя коменданту посёлка Кондрашину. В отсутствие взрослых он неоднократно приходил и перерывал сундуки, даже обыскивал дровяник и пригон для скота. Дети не знали, уносил ли с собой что-то комендант, а родители велели им молчать и сами молчали.

      Сначала все члены семьи, кроме восьмидесятилетней бабушки Фёклы, сына Виталия 6 лет, да годовалой дочки Зины, работали на котловане, готовящемся для фундамента цехов завода. Когда наладилось производство, Михаил Павлович с женой Клавдией Дмитриевной стали работать в цехе обжига кирпича. «Люди работали в жаре, в пыли поднимающейся от золы и сажы»[15]    

      В 1937 году начались аресты. Зинаида Михайловна вспоминает: «Жители посёлка находились в постоянном страхе и говорили – надо верёвки готовить…  Но всё-таки люди между собой жили дружно и старались создать уют. Между бараками и заводом был разбит сквер. Росла сирень, рябины, акация и другие кустарники, были и цветы. Молодёжь находила время погулять по аллеям сквера. А малышам и вовсе радость великая. Перед войной, когда навезли вербованных, сквер был разрушен, практически уничтожен».

     Пришло известие из Свердловска, что в городе средь улицы арестовали брата Клавдии Дмитриевны – Попова Андрея Дмитриевича. Он работал на Уралмаше технологом, за усовершенствование производства литья был награждён Сталинской премией. Родные ничего не знали о нём до конца войны, пока он не вернулся в 1945 году. Андрей Дмитриевич никогда ничего не рассказывал, где он находился всё это время.

     В 1942 году призвали на фронт Виталия Михайловича Сорокоумова. Он был очень приветлив с окружающими, хорошо учился в школе, неплохо рисовал и всё время читал…

     Командир пулемётного взвода, гвардии младший лейтенант 249 стрелкового Гвардейского полка 85 Гвардейской Краснознамённой дивизии Сорокоумов Виталий Михайлович погиб 14 августа 1944 года, захоронен: Латвия, Модонский уезд, в 300 метрах северо-западнее д. Битис.[16]

 

Сорокоумовы:

Глава семьи – Сорокоумов Михаил Александрович 1901 г.р.

жена –  Клавдия Дмитриевна 1903 г.р.

отец – Александр Павлович 1876 г.р.

мать – Анастасия Александровна 1878 г.р.

бабушка – Фёкла 80 лет.

сын – Виталий Михайлович 1924 г.р.

дочь – Зинаида Михайловна 1929 г.р.

в ссылке родились:

сын – Геннадий Михайлович 1934 г.р.

дочь – Елена Михайловна 1936 г.р.

сын – Анатолий Михайлович 1939 г.р.

 

 

СТЕПАНОВЫ–УДАРЦЕВЫ

(воспоминания Кузевановой (Степановой) Елизаветы Павловны

и Степановой Александры Федотовны предоставила Хохлова (Ударцева) Ольга Александровна из Ирбита)

 

       Степанов Павел Иванович родился 12 июля 1870 года в селе Травянка Камышловского уезда Пермской губернии  (с 1928 года село Травянка стало относиться к Каменскому району Шадринского округа Уральской области) и вырос в семье бедняков. С двух лет остался без отца. Рос с матерью Еленой и бабушкой Харитиной Степановной.

     Участвовал в русско–японской войне 1904–1905 гг., и в Первой мировой войне 1914 –1918 гг. с Германией. Прослужив в царской армии девять с половиной лет, научился читать и писать, потому после службы был назначен церковным старостой.  Домой вернулся с деньгами и обзавелся хозяйством перед раскулачиванием. Зимой 1930 года у него реквизировали всё зерно, которое вывезли со двора на восьми телегах. А за то, что отказывался сдать зерно, оставшееся на семена, был осужден на 18 лет и отправлен на лесозаготовки в Алапаевск, как политически неблагонадежный.  Семью Павла Ивановича сослали в Ирбит на строительство Диатомитового комбината. Отняли всё имущество, скот, дом, избушку-малуху, сельскохозяйственный инвентарь, домашнюю утварь и прочее –словом всё, что имела крестьянская семья.

 

      Так об этом пишет в письме от 15 декабря 1993 года его дочь –  Кузеванова (Степанова) Елизавета Павловна:

     «Мама, Анна и я остались в Травянке. Приехали ночью, я это помню. Взяли самый большой сундук, и все наше добро сложили. А также забрали половики, холсты, куделю, подушки, потники, на которых спали. Все увезли. Нас оставили ни с чем, а потом выгнали из дома. Нас приютил папин брат Иван Иванович. Они жили на той же улице. Я помню, мы весной с ним сеяли, в 1931 году. Я в школу не ходила, а ездила, боронила на лошадях. Дядя пахал, за плугом я ходила. В мае 1931 года за нами приехали на лошади с телегой. Сказали: «Вас повезем. Собирайтесь. Это было уже поздно и темнялось. Что у нас еще было не отобрано – собрали и поехали, куда не знаем – мама, Анна, и я. Привезли нас в Каменск-Уральск ночью и поместили в монастырь. Там была комната на одно окно, кирпичные стены, и больше ничего. Мы вынесли пожитки, что у нас было, а почти что ничего. А на следующий день в монастырь привезли … Александру Федоровну (сноху) с маленьким Федей. Через несколько дней привели в монастырь из Асбеста Ивана Павловича (брата), но его с нами не поместили. А он сидел в камере на втором этаже со всеми мужчинами, которых приготовили к выселке. К нему на свидание пускали меня, потому что я была маленькой. Носила ему передачу. А приносили нам продукты из Травянки и Грязнухи родственники. Передавали через ворота, они были железные, с решетками. Был конвой. В монастыре мы прожили неделю, а может больше, не помню. Снова скомандовали «Собирайтесь», и повезли нас на станцию Синарскую. Тогда отпустили брата Ивана Павловича, и мы поехали на лошадях. Я и Александра Федоровна с мальчиком. Остальные шли пешком. Когда приехали, нас погрузили в вагоны без окон (назывались тогда телячьи), и повезли – неизвестно куда. Когда стали подъезжать  – узнали что Ирбит. Остановились не на станции, а в Буграх. Высадили из вагонов, а затем приехали на лошадях за нами, и привезли нас в Пассаж. Выгрузили пожитки просто на пол вниз, и там мы спали и ели. А затем нашу семью перевели на второй этаж. Три окна на дорогу. Нас было там три семьи. И там было все же лучше. Жили в Пассаже, а семья работала. Их каждое утро уводили. Тогда вот и строили кирпичный завод. Заливали фундамент, таскали кирпич, раствор. Все делалось вручную. Копали траншеи. Вся семья работала там. Брат грузил песок в вагонетки, и таскали по рельсам для стройки. А когда стройка закончилась, он доставлял глину: копали, грузили в вагонетки и таскали в завод.  Сестре Анне было 15 лет, она тоже вместе со взрослыми работала. Около завода в лесу построили временные бараки, и нас перевезли туда. Спали все подряд на нарах. Никаких перегородок не было. А если дождик – спасались в палатках. Везде бежало. И осенью нас перевели в 15 барак, так как у нас был ребенок (Федя, сын Ивана Павловича и Александры Федоровны). Но там было холодно, мальчик простыл, заболел воспалением легких, и умер. Жили в комнате две семьи: у них 6 человек, и у нас 6 человек. Когда выстроили кирпичный завод, папа (Павел Иванович) стал работать в какой-то кочегарке, мама (Таисья Васильевна) на подсобном хозяйстве завода, брат (Иван Павлович) грузил глину в вагонетки из карьера и таскал на себе по рельсам в завод, его жена (Александра Федоровна) сырой кирпич грузила в камеры для обжигания, а потом работала на погрузке вагонов, а сестра – Анна Павловна обжигала кирпич, бросала уголь в топку. Дети зимой учились в школе, а летом работали на подсобном хозяйстве, и за день зарабатывали тарелку гречневой каши».

     А вот так рассказывает о выселении и жизни в ссылке  сноха Павла Ивановича – Степанова Александра Федоровна:

     «Ведь сколько было всякого инвентаря. Все сами обрабатывали. Хлеб поспеет – жать поденщиков нанимали. Лен сеяли, коноплю сеяли. Все было приготовлено к делу. Мужики делали боровину, ну, как веревки. Лен пряли сами и ткали холсты. Шили мешки, полога, все из холста».

      «Моего мужа Ивана Павловича отправили на лесозаготовки. Мы остались одни: свекровь, 4 дочери, и я, сноха. В 7 часов утра я родила ребенка (мальчика), а в 4 дня мне конвойные сказали строго: «Ты что ещё лежишь? Иди, выходи». Пришлось забрать ребенка и выйти из дома. Не дали забрать пеленки. В чем была в том и ушла, ничего не удалось собрать из одежды.

     Нам сказали забирать пилы и топоры. Мы ответили, что у нас ничего этого нет. Все забрали. Привезли нас в Каменск. Там уже людей навезено было целыми семьями.   Потом стали нас грузить в вагоны. Повезли. Людей везли в вагонах для скота. Не дали питья, только поставили ведра, чтоб хоть оправиться.   Когда приехали, мужчины говорят: «Ведь это Ирбит». Завезли в тупик и высадили. А там стоят бочки с водой, и вода уже вся зацвела, а дети просят пить, побежали к этим бочкам и стали пить.

     Погнали нас в Пассаж, кругом патрули с ружьями. Гонят нас как скотину на убой. У меня на руках ребенок. Устала, стала отставать. Патруль наехал и говорит: «Иди, а то пристрелю». Я едва дошла до Пассажа.

     Зашли в Пассаж, там полно людей, все с семьями. Думали, отдохнем. А увидели клопов полно,  пешком ходят. …  Нас чуть клопы не съели в Пассаже.   Я своего ребенка к ночи положила в мешок по плечи, перевязала тряпочкой. Утром встаем – у него вся шея съедена, как ровно обруч. Он плачет, мы так же.

     В Пассаже жили месяц. Потом нас погнали за город, там выстроен широкий большой барак. Нас там поселили. Дождь пойдет – везде бежит. Дожили до осени. Завели в другой барак. В бараке холодно, печек нет. Какой-то кирпичный столб с топкой  в коридор, в небо дыра. Никакого нет тепла. Мальчик мой умер, не мог перенести клопов. Приходим с работы,  не раздеваемся. Так во всем грязном ложимся спать. Холодно, дров нет, не дают. Приходим с работы, и поесть нечего. Ни картошки нет, ни куска хлеба. Да  хоть бы горячей воды попить, да умыться… Нечем эту трубу топить. Потом уж стали рейки носить. Все рейки в саже. Затопим, все выйдут на коридор, греются. Все как черти.

     Ой, не могу. 15 лет жили как в аду, мучились. Все думали легче умереть. Много еще увели мужчин из бараков, так и не вернулись. Наверно расстреляли. Я все помню. Сейчас мне 90 годов. Все пережила. Трудности, холод и голод, нага и боса.

     Когда нас привезли, так не было ни одеть, ни постлать, ни укрыться. Про себя скажу, что я тоже уже замирала. Если бы не дали молока попить, я бы умерла. Это молоко помогло. Как молоко выпила – меня на сон потянуло. А то казалось, будто я в яме, светло стало. Да с поселка много мужчин умерло. Куда когда пойдешь – лежит мужчина, еще глядит. А обратно пойдешь – он уж мертвый. Ну и женщин замирало много. Оставались дети одни. Потом сделалась война, стали ребят брать в армию. У меня муж был больной, его не взяли».

     В 1933 году за добросовестный труд на лесоповале Павла Ивановича освободили,  и он воссоединился с семьёй, а в 1937 году выдал замуж дочь Анну за Ударцева Николая Андреевича, высланного с братьями и родителями летом тридцатого года из деревни Замотаевой Слободотуринского района.

     В 1940 году Анна Павловна с мужем и полуторагодовалым сыном Александром была переведена в Тавду на судоверфь. В тавдинской ссылке в 1942 году родилась дочь Мария.

Её муж, Николай Андреевич Ударцев был призван на фронт в 1942-м, а в 1943 году погиб под Сталинградом. Анну Павловну вернули в спецпоселение Ирбита с двумя детьми, поселили в комнате, где уже проживало две семьи…

Степановы:

Глава семьи – Степанов Павел Иванович 1870 г.р.

жена – Таисья Васильевна 1876 г.р.

сын – Иван Павлович 1902 г.р.

сноха – Александра Федоровна 1902 г.р.

внук – Федор Иванович 1931 г.р. – умер младенцем

дочь – Анна Павловна 1916 г.р.

дочь – Елизавета Павловна 1921 г.р.

в ссылке родились:

внучка – Нина Ивановна 1936 г.р.

внучка – Галина Ивановна 1938 г.р.

внук – Анатолий Иванович 1940 г.р. 

 

Ударцевы:

Глава семьи – Ударцев Андрей Николаевич 1885 г.р.

жена – Мария Федоровна (Андреевна) 1887 г.р.

сын – Лука Андреевич 1908 г.р.

сын – Николай Андреевич 1910 г.р.

сын – Степан Андреевич 1916 г.р.

сын – Иван Андреевич 1926 г.р.

дочь – Екатерина Андреевна 1921 г.р.

дочь – Евдокия Андреевна 1929 г.р.

другие члены семьи, появившиеся в ссылке:

сноха – Анна Павловна 1916 г.р.  (до замужества Степанова)

внук – Александр Николаевич 1939 г.р.

внучка – Мария Николаевна 1942 г.р.

 

    

СУВОРКОВЫ – РУКОЛЕЕВЫ

(по воспоминаниям Лукояновой (Суворковой) Тамары Ивановны из Каменска-Уральского, Букиной (Суворковой) Анны Константиновны из Ирбита и Чулковой (Руколеевой) Нины Павловны из д. Елань Байкаловского района)

 

     Семья Суворкова Андрея Степановича в селе Суворы имела собственный домик пятистенок и небольшое хозяйство.  Жили бедно – еле сводили концы с концами, а в семье было шесть ртов. Поэтому жена его, Екатерина Михайловна вынуждена была в страду наниматься в работники. На счастье 1915 год  выдался урожайным, и удалось подняться, а во времена НЭПа – покрепче встать на ноги. Подросли немного и помощники – сыновья Константин и Иван. В крестьянской семье дети рано начинали трудиться. Казалось, что жизнь налаживается. Но вот грянул роковой тридцатый и всё рухнуло…

     Их раскулачили, отняв дом и единственную корову, описи имущества не было произведено. Тогда из Богдановичского района было выселено множество семейств.  Высылали крестьян в разные места, но большая их часть была направлена в Ирбит на строительство диатомитового комбината. Эта стройка по своей значимости  занимала в то время пятое место в стране. Для строительства Уралмаша и других уральских заводов срочно требовался кирпич.

     Не стерпев такой несправедливости, Степан Суворков, отец Андрея Степановича, ушёл из села, а остальных членов семьи выслали.

     Жену его Феклисту с сыном Андреем, внуками Иваном и Константином отправили в Ирбит, а, жену сына Екатерину Михайловну с дочерьми Анной и Марией (внучками деда Степана), направили в Асбест. За людей не считали, поэтому в то время ничего не стоило разделить семью на части. (Лишь во время войны Екатерине Михайловне с дочерьми позволят переехать в Ирбит).     

     Узнав, где находятся жена и сын с внуками, дед Степан пришёл в Ирбит, срубил небольшую баньку-избушку в Буграх, чтобы жить вблизи  посёлка. В силу своего возраста он ничем не мог помочь семье, разве что советом. Хотя и это порой бывает до крайности необходимо. Быть обузой для них он тоже не хотел.

Знал, что женились его внуки, взяв в жёны девушек из поселения, радовался появлению правнуков. Он скончался в 1941 году, так и не дождавшись реабилитации.

     Внук его Иван Андреевич в 1934 году женился на Чувашевой Ксении Максимовне. Её с родителями, братьями и сёстрами, всего 9 членов семьи, выслали в том же тридцатом из деревни Чувашевой, Краснополянского района. Дед Ксении, Чувашев Санарил (Саторил) Яковлевич – крестьянин среднего достатка  имел маслобойню. Не смотря на то, что отец Ксении Максим Санарилович со своей многодетной семьёй проживал отдельно от отца, летом 1930 года раскулачили и выслали обе семьи.

     Второй внук Константин Андреевич женился в 1940 году на Александре Петровне Пупышевой высланной из деревни Бушлановой Туринского района Ирбитского округа.   

    Сначала поселились в 9-м бараке. Потом семью Ивана Андреевича перевели  в 13-й барак, а Константина Андреевича – в 20-й. Поскольку его семья на тот момент состояла из трёх человек, то к ним в разное время подселяли другие семьи.  В посёлке постоянно не хватало жилья. Долгое время вместе с ними проживала Фадеева Вера Николаевна с тремя детьми и Павлова Вера с двумя сыновьями.  Жили, не ссорясь, одно горе кругом – чего делить…

     Братья Суворковы по характеру были совершенно разными людьми. Если Константин всегда был серьёзен и молчалив, то Иван – весельчак и балагур. Оба были умельцами, как говорят, мастера на все руки. Когда в посёлке режим стал свободнее, да и работа не столь напряжённой, Иван, заядлый охотник и рыболов, промышлял в лесу и выделывал шкурки. Константин стал профессиональным сапожником: сначала шил обувку ребятишкам, а потом и взрослые мужики стали заказывать ему сапоги.

     Народ в посёлке в основном жил дружно. Женщины поддерживали друг друга и, чем могли, помогали, чтобы только вырастить, не потерять детей. Детская смертность в посёлке была очень высокой, особенно младенцы часто погибали.

 

     22 октября 1937 года постановлением свердловской Тройки

В колхозе имени 12-ой годовщины Октября из д. Каменки Богдановичского района было осуждено 6 человек Руколеевых. Один из них был осужден на 10 лет лагерей, а пятеро 2 ноября расстреляны. В том числе Руколеев Сергей Фёдорович 1888 года рождения. Он был заведующим избой-лабораторией, а другие рядовыми колхозниками.

     По неустановленной причине сгорел хлеб в снопах, и люди были расстреляны как «члены контрреволюционной кулацкой террористическо-вредительской группы». Имущество было конфисковано, и его жена – Александра Даниловна, сын Александр (23 лет), дочь Лидия (11 лет), дочь Галина (9 лет) остались без крова и средств к существованию…

      Старшая дочь, Серафима Сергеевна, будучи замужем к моменту раскулачивания, ещё в 1931 году была выслана в Ирбит в составе семьи Руколеева Василия Алексеевича.

 

     Крепкая связь на всю жизнь установилась между семьями Руколеевых и Суворковых. Дружили и родители, и дети.  Когда Руколеевы завели корову, Серафима Сергеевна Руколеева не обделяла детей Суворковых молоком.  Добрая женщина, похоронившая  в ссылке троих младенцев, жалела чужих детей. Пока родители были на работе, ребятишки обеих семей пекли печёнки из картошки на печке буржуйке, и ели, запивая молоком (сами Суворковы смогли купить корову только после войны).

     Дочь Руколеева Павла Васильевича и Серафимы Сергеевны – Нина росла девочкой бойкой и смышлёной, следила и за своими сестрёнками, и детьми Суворковых, так как бабушка Феклиста Суворкова была стара и не поспевала за малышами.

      В начале войны в посёлке появилось много эвакуированных из разных мест, были и узбеки, которые съедали собак в посёлке. Поговаривали, что и дети пропадают…  Утверждать, что такое было, нельзя, поскольку нет тому документального подтверждения. Но дети называли нацменов «бабаями» и страшно боялись. Однажды шестилетняя Нина катала свою младшую подружку – четырёхлетнюю Тому на санках. Подошли две взрослых девицы, отняли Тому Суворкову и утащили к себе в 32-й барак. Нина Руколеева не растерялась и тотчас же привела к ним родителей Томы. С какой целью эвакуированные  это сделали – не известно, но бояться нацменов дети стали ещё больше.

 

     Во время войны после более чем десятилетней разлуки семья Суворковых воссоединилась и все стали жить вместе в 13-м бараке на двадцати квадратных метрах.

     Тамара Суворкова, как и многие дети из посёлка, училась в  школе № 3. Там было много детей из детского дома. Детдомовские девочки носили форменные штапельные платьица, а кулацкие дети ходили в школу, в чём придётся. Пришлось наслушаться много насмешек и обидных слов, мол, все вы враги народа, кулачьё, оборванцы, и прочее. Порой дети бывают безжалостны не потому, что они жестоки по природе, а по недомыслию в силу своего возраста. А также потому, что видят и слышат всё это от взрослых и поступают также.

     Ещё долгие годы после тридцатых, пожалуй, не одно десятилетие, с одной стороны страх, а с другой ненависть и вражда будут жить в людях. Перед празднованием дня революции в 1945-м по городу развешивали красные флаги. Семилетняя Тамара Суворкова, гуляя со своей тётей Анной Андреевной, спросила,  для чего это делается. Кто-то из прохожих услышал и донёс. Анну Андреевну вызвали в НКВД и долго допрашивали, но всё-таки отпустили. Обошлось.

      После войны стало возможным получить ссуду на приобретение дома. Иван Андреевич Суворков купил просторную половину дома по улице Коммуны. Их гостеприимный дом всегда был полон детьми своими и чужими, все находили здесь и доброе слово, и тарелку супа…

 

Суворковы:

Глава семьи – Суворков Андрей Степанович 1887 г.р.

жена – Екатерина Михайловна 1879 г.р.

отец – Степан

мать – Феклиста

сын – Константин Андреевич 1903 г.р.

сын –  Иван Андреевич 1909 г.р.

дочь – Анна Андреевна  1920 г.р.

дочь – Мария Андреевна  1923 г.р.

другие члены семьи, появившиеся в ссылке:

сноха – Ксения Максимовна 1914 г.р. (до замужества Чувашева)

сноха – Александра Петровна 1916 г.р. (до замужества Пупышева)

внук – Борис Иванович 1935 г.р.

внук – Анатолий Иванович 1936 г.р.

внучка – Тамара Ивановна  1938 г.р.

внучка – Любовь Ивановна 1941 г.р.

внучка – Анна Константиновна 1941 г.р.

 

Руколеевы:

Глава семьи  – Руколеев Василий Алексеевич 1873 г.р.

жена – Прасковья Васильевна  1884 г.р.

сын – Григорий Васильевич  1908 г.р.

сын – Павел Васильевич  1909 г.р.

сноха – Серафима Сергеевна  1909 г.р.

приёмный сын – Михаил Николаевич  1909 г.р.

сын – Михаил Васильевич  1916 г.р.

внучка – Валентина Павловна 1930 г.р., умерла младенцем

другие члены семьи, появившиеся в ссылке:

внучка – Раиса Павловна 1931 г.р., умерла младенцем

внучка – Римма Павловна 1935 г.р., умерла младенцем

сноха – Антонина Васильевна 1912 г.р.

внучка – Нина Павловна 1936 г.р.

внучка – Галина Павловна  1940 г.р.

внучка – Любовь Павловна  1942 г.р.

внучка – Галина Григорьевна 1944 г.р.

внук – Анатолий Павлович  1945 г.р.

внучка – Зоя Павловна 1947 г.р.

внук – Владимир Михайлович

внучка – Галина Михайловна

внучка – Тамара Михайловна

 

 

ТОКМАНЦЕВЫ

(из публикации в газете)

 

     Валя Токманцева родилась в деревеньке в Белоярском районе. Отец работал в Свердловске кузнецом. Детей в семье было пятеро. Старший уже совсем взрослый. Как и отец, стал рабочим. В 31-м их раскулачили, так как мать не стала вступать в колхоз.

     Не знаю, как ты, мой читатель, но я, когда смотрю фильм или читаю книгу о Великой Отечественной войне, сопереживаю героям, понимаю, что они делали святое дело. Но когда речь идёт о раскулачивании или сталинских репрессиях, до того муторно на душе: за что? почему такая ужасная несправедливость?

     Вот и Токманцевы тоже… Посадили их на телеги вместе с другими семьями. Старшего из сыновей, который уже работал в Свердловске и приехал на выходные проведать родных – вместе с ними. И повезли. Потом были товарные вагоны. До Ирбита.

     Здесь разместили в бараках. Ирбитчане помнят их на месте нынешнего заводского посёлка. Маленькое помещение – на всю семью. Когда отец, Иван Васильевич Токманцев, узнал о ссылке семьи, тоже приехал в Ирбит, устроился на работу в школу-завод (автоагрегатный – в будущем) преподавателем. Только начали обживаться, привыкать к новой жизни, отца арестовали. Это был 1937 год. Всего один допрос и через десять дней – расстрел.

     Жили после ареста отца невыносимо трудно. Полуголодные, полураздетые дети «врага народа». Даже возникал вопрос о том, чтобы кого-то отдать бабушке. Но старший брат Николай не отдал. Он в то время работал на стекольном заводе. Устроилась работать  и сестра Лида  простой рабочей в цех обжига кирпичного завода. Ирбитчане представляют, что такое кирпичный завод тогда; да в общем-то и до последнего времени он почти не менялся: в чистом поле обжиговые печи, какие-то сараюшки и глиняные карьеры. Случилось, что в смену, когда работала Лида, начался пожар. И её осудили как дочь врага народа, вычеркнули из жизни 6 лет…

 

                                  Г. Мосунова.  «Знамя победы», 1998 год, 30 октября.

 

     Автор публикации, по всей видимости, не располагал достоверными данными. Хотя это не меняет сути дела, но факты – есть факты.

    Иван Васильевич Токманцев действительно расстрелян 22 августа 1937 года, но, согласно учётных карточек раскулаченных, числящихся работниками комбината, а также данных Книги Памяти жертв политических репрессий Свердловской области, на момент ареста работал кузнецом на диатомитовом комбинате,  там же, где и его сын Николай, с мая 1931 года в кузнечно-слесарном цехе.

     Все члены его семьи – работники  диатомитового комбината, а после – стекольного завода, вплоть до реабилитации в 1947 году. 

 

Токманцевы:

Глава семьи – Токманцев Иван Васильевич 1887 г.р.

жена – Елизавета Ивановна 1884 г.р.

сын – Николай Иванович 1907 г.р.

дочь – Лидия Ивановна 1918 г.р.

сын – Виктор Иванович 1921 г.р.

дочь – Ольга Ивановна 1924 г.р.

дочь – Валентина Ивановна 1926 г.р.

 

 

ТОМШИНЫ

(по воспоминаниям Томшина Владимира Андреевича из Ирбита)

 

       Ещё в 1929 году Томшиных намеревались отнять имущество за невыполнение твёрдого задания, но глава семьи Иван Павлович, написал Калинину и власти их оставили, получив директиву «Не подлежат высылке». Однако  весной 1930 года, сразу после сева,  несколько семей из села Голубковского, в том числе и Томшины, были раскулачены.  Мужчин сразу увезли в Ирбит, а женщин с детьми обязали убрать и обмолотить хлеб, после чего в октябре отправили вслед за мужьями.

     Сноха Ивана Павловича – Агния Алексеевна была родом из деревни Щаповой Ирбитского района. Отец её не был репрессирован только потому, что его товарищ успел «шепнуть», что скоро за ними придут. Родители, бросив хозяйство и всё имущество, поехали яко бы на покос, прихватив только крайне необходимое, а сами отправились на рудник в Красноуральск, тем и спаслись.

     Зато Агнии Алексеевне пришлось сполна испытать все тяготы «кулачки»: и голод, и холод, и смерть ребёнка, и унижения, и тяжкий труд.

     Сначала их заселили в 5-й барак, где они и жили до войны. Это был маленький посёлок, находившийся в некотором отдалении от основного поселка. Там во втором и третьем бараках содержались рабочие лошади и более 100 лошадей – государственный резерв. Последние были позже отправлены на фронт, а бараки заселены людьми. После войны перевели в комнату 16 двадцать пятого барака.

    Андрей Иванович Томшин сначала работал на лесозаготовках.

Приходилось и валить лес, и доставлять на стройку. «С октября по декабрь 1930 года до сотни лошадей было задействовано для вывозки леса из делянки за деревней Волковой. Возили не только по хорошей дороге, но и в непогодь. Летом и осенью на длинных дрогах «жердниках»,  а зимой – на дровнях с подсанками. Отдыхали ночью не больше 3-х часов, когда кормили лошадей».[17]

    Когда началось производство кирпича, стал работать кочегаром, а Агния Алексеевна работала подсобницей  у каменщиков. Поднимала с улицы кирпичи на этажи строящегося завода в котомке, как говорится, «на собственном горбу».  Сколько тонн кирпича было ею перенесено, сколько песка, бетона и раствора – одному Господу ведомо.

     Голод был страшный. В посёлке бытовала такая присказка – если на Пушкарёву гору поднимешься без остановки, значит, поживешь ещё, а если нет – конец тебе. Ели всё, что попадало под руку. Однажды Агния Алексеевна с женой брата мужа Анной Николаевной наелись грибов, которые оказались ядовитыми. Не померли, правда, но хохотали так, что их долгое время не могли унять. Паёк был разным. На иждивенцев в сутки давали 250 граммов хлеба, а работающим – в зависимости от места работы. Агния Алексеевна получала 500 граммов.

      Когда перед войной в посёлок нахлынули вербованные для работы на комбинате, нередкими стали случаи воровства, и не удивительно, потому что в 1917-м были нарушены все нравственные устои, а люди поставлены в безвыходное положение. Случалось, что воровали и продуктовые карточки, которые выдавались на 10 дней.    

      В 1943 году, когда умерла свекровь Агнии Алексеевны, Анна Петровна, кто-то «обчистил» их ямку. Вынесли всё, что было выращено на небольшом огородике и припасено на зиму. Тогда, в 1943 году, особенно голодно и тяжко пришлось семье Томшиных.  Да и сама обстановка в посёлке была крайне удручающей. Ещё до войны было установлено дежурство из числа поселенцев, с тем, чтобы другие не сбежали. Во время дежурства Андрея Ивановича сбежала поселенка Панька Рубцова, за это мужа Агнии Алексеевны посадили в «шрафную» – днём он должен был работать, а ночь сидеть под арестом.

     Люди боялись друг друга, боялись что-то сделать не так или сказать лишнее слово. К примеру, в 1940 году Тоньку Семейкину (Антонину Львовну) осудили на 8 лет лагерей за частушку!

Когда в посёлок начали приходить похоронки, нельзя было ни плакать, ни показывать слёз. Если замечали, то угрожали: «Не разводи тут панику, если не хочешь, чтоб тебя посадили».

     Вечно голодные дети после занятий в школе шли работать на поля сельхозартели «Переселенец». За работу им давали немного капусты, репы и прочих овощей. А ещё они перекапывали землю за убранным, в надежде найти в земле оставленные клубни картофеля. Иногда удавалось что-то добыть, а иногда ребятишек кнутом прогоняли, отняв накопанное.

     В том же 25-м бараке жили Грушевские. Анфилофий Перфильевич Грушевский был председателем сельхозартели «Переселенец». Хотя хозяйство был крепким, и люди трудились добросовестно, в 1937 году его вместе с братом Николаем Перфильевичем арестовали, осудили, определив  каждому по 10 лет исправительно-трудовых лагерей.

    В посёлке у Анфилофия Перфильевича осталось шестеро детей: Павел, Женя, Нина, Тамара, Лёня и Неля. Лёня был большим выдумщиком, а ещё оказался и предприимчивым. Из кусочков рубероида он ловко вырезал фигурки животных и менял свои поделки на кусок хлеба.

     Поселковые дети тоже боролись за выживание, как умели…

   

Томшины.

Глава семейства – Томшин Иван Павлович 1886 г.р.

жена – Анна Петровна 1887 г.р.

сын – Андрей Иванович 1906 г.р.

сноха – Агния Алексеевна 1903 г.р.

дочь – Александра Ивановна 1912 г.р.

сын – Петр Иванович 1914 г.р.

внучка – Мария Андреевна 1929 г.р., умерла в 1931 г.

другие члены семь, появившиеся в ссылке:

сноха – Анна Николаевна 1917 г.р.  ( до замужества Чехомова)

внук – Михаил Андреевич 1932 г.р.

внук – Владимир Андреевич 1936 г.р.

внучка – Нина Петровна 1937 г.р.

внучка – Вера Петровна 1942 г.р.

внучка – Нина Андреевна 1947 г.р.

 

 

 

 

ЧЕХОМОВЫ – КРОТОВЫ

(по воспоминаниям Чехомова Павла Устиновича

и Чехомовой (Кротовой) Валентины Вениаминовны из Ирбита)

 

     Семья Чехомовых родом из д. Ялань, Костинского района, Ирбитского округа попала под пресс  репрессий  летом 1930 года.

    Выслали сразу три семьи Чехомовых, являющихся близкими родственниками: Николая Харлампиевича, Устина Дмитриевича и Поликарпа Дмитриевича.

     Устин Дмитриевич был во всей округе знатным пимокатом, жил своей семьёй, отдельно от родителей жены. Стариков не тронули, а Устина Дмитриевича с женой Ефимией Ивановной и двумя детьми Павликом 6 лет и грудничковой малюткой Нюрой погрузили на телегу и отправили под конвоем за 70 километров от родного села в Кушву.

     Павел Устинович хорошо помнит тот период, несмотря на то, что был тогда в шестилетнем возрасте. Больше года им пришлось жить в большом сарае, пока не были построены бараки. Семей там находилось много. Отгораживалась семья от семьи, чем придётся. Затем, переселили в барак. Играл мальчик катушками от ниток, да пустыми коробками из-под спичек. Большой радостью было, когда сосед по комнате принёс несколько костяшек от конторских счёт. Отец, Устин Дмитриевич, работал в шахте.

     Вскоре его жена, Ефимья Ивановна  получила письмо от своего отца с сообщением, что умерла мать. Собрав детей, Ефимья Ивановна поехала в  Ялань. Там они решили, что дед Иван продаст корову и переберётся на жительство к ним в Кушву.  Поездку на родину комендант посёлка счёл побегом, и по возвращении Ефимью Ивановну «приговорили» к каторжным работам, несмотря на грудного ребёночка. Она стала катать тележки с рудой от шахты до отвала. Для мужчин это был тяжкий труд, не говоря уже о женщине. Отец её, продав корову, так и не добрался до Кушвы. Пропал.

     Родители, уходя на двенадцатичасовую работу, запирали маленьких детей в комнате одних, оставив немного хлеба и молока. Взрослых никого в бараке не оставалось. Дети были предоставлены сами себе.

      Павлик качал Нюру в зыбке и поил молоком из рожка (коровий рог с прикреплённым к узкой части трубочкой из кусочка кожи). Одной рукой мальчик держал рожок, другой подливал молоко. Сколько было мимо пролито, сколько доставалось сестрёнке – не ведомо…

Однажды, когда мать пришла с работы, Павлик сказал:

     – Мама, а Нюрка уже давно спит.

Малышка заснула вечным сном…

     Осенью 1936 года мать сшила Павлику из домотканого холста сумку, и он отправился в первый класс.

    Отец, Устин Дмитриевич, неоднократно просил перевести его семью в ирбитский посёлок к родственникам. Вместе выжить легче. Невероятно, но в конце концов его просьба была  удовлетворена. Небывалый случай.

     В спецпосёлке Ирбита проживали, раскулаченные в 1930-м, семьи близких родственников (Николая Харлампиевича и  Поликарпа Дмитриевича). Мать, Ефимья Ивановна стала работать техничкой, а Устин Дмитриевич был трудоустроен по своей основной профессии, пимокатом в сельхозартель «Переселенец». В годы Великой Отечественной войны особенно пригодилось это его умение. Несчётное количество пар валенок, вышедших из-под его рук, было отправлено на фронт.

     Седьмой класс Павел Чехомов окончил в 1941 году  и  стал работать на торфянике. Сырые тяжёлые брикеты торфа нужно было укладывать в пирамиды, для просушки. Работа не из лёгких, а выполняли её в основном женщины и подростки. Затем некоторое время работал подсобником в бригаде геологов. Стекольному заводу потребовался песок. Бурили десятиметровые скважины на Пушкарёвой горе, но безрезультатно. В сорок третьем окончил среднюю школу.

     Осенью 1943 года призвали на фронт всех юношей 1926 года рождения. Павлу Устиновичу, как и многим из призывников, не исполнилось ещё и 17-ти. 11 ноября 1943 года под духовой оркестр, играющий марш «Прощание славянки», эшелон двинулся до станции Егоршино, где было прицеплено ещё несколько вагонов с призывниками, а оттуда, через Богданович, до Тюмени.

     Разместили в землянках на станции Андреевское. Землянки построили ещё призывники 1925 года рождения. В каждой землянке по 160 человек на голых нарах.  На другой день выдали бушлаты, ботинки с обмотками и по мешку. Будущие солдаты нарвали у озера Андреевское травы шумихи и сделали себе матрацы. Никаких постельных принадлежностей, а тем более одеял и подушек, не было. Столовую заменяла полевая кухня. В деревянные бочонки разливали суп и кашу. Столовых принадлежностей также не было предусмотрено. Кто что прихватил из дома, тем и обходились.

     Началось обучение. Было три группы по различным военным специальностям. Павел Устинович изучал миномёты. Одновременно шла заготовка кирпичей для строительства столовой. После занятий курсанты были обязаны пешком отправиться за 20 километров в Тюмень, отобрать из обломков по четыре старых кирпича, очистить их от раствора и принести в Андреевское, то есть проходить в день сорок километров.

     Скудная пища и тяжелый изнурительный труд довели новобранцев до истощения. Когда в мае 1944 года эшелон прибыл в Казань, полтора-два месяца их попросту откармливали. И только в начале августа стало возможным отправить на фронт.

     От Пскова до Риги, где проходила линия фронта, шли пешком полторы недели. Переходы были ночами, так как днём немцы устраивали бомбёжку.

     На линии фронта было некоторое затишье, после сильных боёв, в которых погибло много младших офицеров дивизии, в которую был определён Павел Устинович. Отобрали десять человек, в том числе и его, для краткосрочных курсов в прифронтовое училище младших командиров в местечке Остров Мазовицкий. Там Павла Устиновича и ещё некоторых по состоянию здоровья «забраковали» и приказали разойтись по своим частям.

      Ночевать пришлось вблизи фронтовой полосы на контрольном пункте. Там разъяснили, что добраться до своей части можно по указателям – табличкам, прикреплённым к деревьям, на которых указаны номера полевой почты. Он пришёл, согласно нужного указателя, и доложил старшему по званию:

     – Прибыл из прифронтового училища в ваше распоряжение для дальнейшего прохождения службы.

     – Мы никого не отправляли, – последовал ответ. – Ваш полк ушёл отсюда два часа назад. Куда – не известно.

    – Но я же согласно номера полевой почты…

     – Не успели ещё таблички поменять. Оставайся у нас, какая разница, где воевать.

     Павел Устинович решил остаться, и вечером был представлен командиру отделения Агалакову. А утром его уже отправляют на задание и дают в руки ящик.

     – Что, знакомый предмет? – спрашивает командир, заметив реакцию солдата.

      – Да. Здесь теодолит, прибор измерительный. Приходилось пользоваться.

     – Это же отлично!

     Оказалось он попал в отделение артиллерийского полка. 150мм пушки-гаубицы пускали снаряды за два километра от огневой. Их нужно было привязать к местности и к наблюдательному пункту. Частенько, чтобы точно определить место цели наших орудий,  приходилось проходить до переднего края и под огнём, и под прицелом вражеских снайперов. Немец постоянно простреливал наши позиции. Однажды от соседней землянки только воронка осталась. Опасная работа, впрочем, как и всякая на войне.

     Но судьба хранила солдата все шесть лет службы. После окончания войны он еще три года находился в Германии. Демобилизовался солдат в 1950 году. Имеет медали: «За отвагу», «За взятие Кенигсберга», «За взятие Берлина», «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 годов».

     4 февраля 1942 году под Ленинградом погиб в бою сын Николая Харлампиевича – Чехомов Иван Николаевич, ушедший защищать Родину в 1941 году. Захоронен: Ленинградская обл., Колпинский р-н, д. Мокколово.

 

     У Федота Матвеевича Кротова было четыре сына: Вениамин Михаил, Федор и Понтий. Большое хозяйство, надел земли и два дома. Старший сын, Вениамин Федотович, прослужив четыре года (с 1923 по 1927) в Красной армии женился, жил отдельно, но хозяйство с отцом и братьями было одно.

     Началось раскулачивание и в Большой Речкаловой. Семью грабили в два приёма. Сначала отняли один дом. А через некоторое время – в марте 1930 года забрали последний дом, хозяйство и всё имущество.

«Кротов Федот Матвеевич эксплуататор чужого труда, до революции держал трёх батраков, а после 1925 года сезонно. Заявление о пересмотре дела отклонить. Его сына Вениамина Федотовича и сноху Анастасию Поликарповну оставить в пределах сельсовета при условии раздела с отцом».

(Выписка из протокола Зайковского райисполкома от 3 марта 1930 года).[18]

Далее, 4 мая 1930 года Зайковскии райисполкомом было принято решение о восстановлении главы семейства Кротова Федота Матвеевича в правах, как неправильно раскулаченного.[19]

Однако Ирбитским крайисполкомом 27 июля 1930 года на основании заключения окружного отдела ОГПУ было принято решение о выселении семьи Кротовых в полном составе, «как являющихся бесспорно кулацким элементом в прошлом и настоящем».[20]

     Сыну Понтию удалось скрыться из села в последний момент.

Остальных разделили: Федота Матвеевича с женой и тремя сыновьями отправили на лесозаготовки на Белую Горку, а его сноху Анисию Поликарповну, которая была в положении – в Ирбит и поселили в Воскресенской церкви. В огромном здании церкви содержалось большое количество семей вплоть до конца 1933года.

     В 1932 году Вениамину Федотовичу Кротову разрешили самостоятельно отправиться к жене. И он был поставлен на учёт в Ирбитской комендатуре. А вскоре и остальных членов семьи перевели в ирбитской спецпосёлок. К тому времени его отец Кротов Федот Матвеевич, был арестован и находился в ирбитской тюрьме. Морозным днём 1933-го тюремный надзиратель  сообщил семье, что Федот Матвеевич умер и его можно забрать и похоронить. Вениамин Федотович сам тащил санки с трупом отца до родственников, живущих в городе. С их помощью отец  и был похоронен.  Смертей и похорон той зимой было столько, что весной места захоронения отца Вениамин Федотович определить не смог.

     В ссылке у него появился сын и три дочери, и всем удалось выжить. На Диатомитстрое Вениамин Федотович с братьями Михаилом и Фёдором работал и на лесозаготовках в деревне Волковой, и плотниками.  За ударную работу на лесозаготовках выдавались талоны на отоваривание  продуктами в ларьке – дополнительный паёк.  Братья были в числе ударников труда, может потому и удалось сберечь детей…

     Эти семьи, связаны не только горькой судьбой, но и семейными узами. После трудных военных дорог Павел Устинович Чехомов женился, на девушке из семьи Кротовых – Валентине Вениаминовне.

 

Чехомовы:

Глава семьи – Чехомов Устин Дмитриевич 1907 г.р.

жена – Ефимья Ивановна 1904 г.р.

сын – Павел Устинович 1926 г.р.

мать – Ольга Васильевна 1882 г.р.

дочь – Анна Устиновна 1930 г.р., умерла во младенчестве.

родилась в ссылке:

дочь Нина Устиновна 1935 г.р.

 

Глава семьи – Чехомов Поликарп Дмитриевич 1904 г.р.

жена – Ольга Ивановна 1901 г.р.

сын – Анатолий Поликарпович 1926 г.р.

дочь – Валентина Поликарповна

сестра – Антонина Дмитриевна 1916 г.р.

 

Глава семьи – Чехомов Николай Харлампиевич 1873 г.р.

дочь – Анна Николаевна 1916 г.р. (после замужества Томшина)

сын – Максим Николаевич 190 6г.р.

сын – Иван Николаевич 1921 г.р.

 

Кротовы:

Глава семьи – Кротов Федот Матвеевич умер в 1933 г.

жена – Прасковья Федотовна

сын – Вениамин Федотович 1903 г.р.

сноха – Анисья Поликарповна 1910 г.р.

сын – Кротов Михаил Федотович 1909 г.р.

сын – Кротов Фёдор Федотович 1913 г.р.

родились в ссылке:

сын – Геннадий Вениаминович 1931 г.р.

дочь – Маргарита Вениаминовна 1935 г.р.

дочь – Тамара Вениаминовна 1937 г.р.

дочь – Валентина Вениаминовна 1944 г.р.

внучка – Любовь Васильевна 1947 г.р.

 

 

 

 

 

ШЛЫКОВЫ – СУВОРКОВЫ – АНДРЕЕВЫ

(по воспоминаниям

Карначевой (Суворковой)Тамары Васильевны из Ирбита)

 

     Зима 1931 года. Пассаж в Ирбите заполнен до отказа раскулаченными. По мере постройки новых бараков какая-то часть людей уходит, а на их место прибывают новые этапы «врагов народа». Истребляющий людей механизм запущен и работает бесперебойно. Местами помещение перегорожено мешковиной, отделяющей одну или несколько семей от других, но это только видимость уединения.  Все у каждого на виду.

    Семнадцатилетнему пареньку Василию Суворкову сразу приглянулась Марфа Шлыкова – совсем юная девушка с роскошной русой косой. Её естественная красота  покорила парня и он, вернувшись с работы, искал глазами только её. По счастливой случайности и  к великой радости молодого человека, обе семьи попали в барак № 21. Всё нравилось Василию в этой весёлой певунье. Из их комнаты всегда слышались то смех, то пение сестёр  Марфы и Марии. Горькая, тяжелая, голодная была жизнь, но молодость есть молодость, а весёлый нрав, как и шило в мешке не утаишь.

     Марийка вообще была отчаянная девчонка. Старше крупной и рослой Марфы на два года, благодаря худенькой  и маленькой фигурке, она казалась моложе сестры лет на пять, что позволило ей избежать трудоустройства на тяжелые работы. А значит, и особого контроля за нею не было.

     Семью раскулачили и выслали в отсутствие главы семейства Шлыкова Ивана Андреевича, который в то время был болен и находился в больнице города Асбеста. Кто-то из вновь прибывших переселенцев, сообщил семье, что Иван Андреевич при смерти. Анастасию Степановну не отпустили проститься с мужем. Тогда шустрая Маша сумела каким-то образом сбежать из посёлка и добраться до Асбеста, успев на похороны отца.

     Голод 1932–1934 годов косил людей. Ели всё, что попадало под руку, любую траву, многие умирали от вздутия живота, так умер сосед Шлыковых по бараку Агеев Андрей Петрович.

     Предприимчивая и отчаянная Мария неоднократно тайно ездила  на родину в Травянку, Каменского района к дальним родственникам и привозила кое-какие продукты, тем и спасла семью от голодной смерти. Если не удавалось проникнуть незамеченной в вагон, спрятаться под лавкой от кондукторов, или прижаться к какой-то добродушной старушке, то у девочки хватало смелости запрыгивать на подножку вагона, вжавшись в проём удерживаться там во время  движения поезда, успеть до открытия двери  проводником на очередной остановке, спрыгнуть с подножки, спрятаться, а потом снова заскочить, чтобы ехать дальше.

     Что спасало людей в то нестерпимо трудное время? Конечно же, взаимовыручка, доброта, самопожертвование и сострадание, которых так не хватает нам сегодня. Стремление не только самому выжить, но  и помочь выжить родным и близким. Кто знает, что бы стало с семьёй, если бы не эти рискованные поездки Маши… После 1934 года Мария сбежала из ссылки в Свердловск, сумела выучиться там на продавца, а потом вообще перебралась в Ленинград, где и прожила всю свою жизнь.

     Не только голод, но и непосильный рабский труд уничтожал людей. Свёкор Анастасии Степановны, дедушка Маши и Марфы, Шлыков Андрей Андреевич – рослый и здоровый когда-то мужик, через два года после прибытия в Ирбит умер (1933г.) от надсады. Сначала слёг, а в скором времени «растаял»… Чувствуя близкую кончину, говорил внучке Марфе, которая вилась около него в свободное время:

     – С сынком Иваном скоро встречусь…

     – Ну что ты, дедуля, вот весна придёт и поправишься, - щебетала Марфа.

     – Нет, внученька… скоро уж…

Андрею Андреевичу было только 60 лет…

В тот же 1933 году умерла в семилетнем возрасте сестричка Аня.

    Марфа с четырнадцати лет катала вагонетки с кирпичом для строительства электростанции и на станционные пути по узкоколейке до места погрузки кирпича в вагоны. Труд немыслимый для современной 14-летней девочки. Но разве у неё был выбор?

    Когда Андрей Андреевич умер, она сама ночами копала могилу. Днём с работы не отпускали даже по  такому случаю.

Покойников было столько, что умершие в гробах и без гробов лежали на улице вдоль бараков. Марфа не могла позволить, чтоб деда похоронили в общей могиле, вот и копала. Холмики над захоронениями не позволяли делать, поэтому через какое-то время точного места, где покоятся близкие, установить было невозможно. Даже мёртвым им не было чести – равняли  землю. Хоронили под западным склоном горы Пушкарёвой.

    После смерти Андрея Андреевича и побега Марии, в комнату  к Шлыковым  подселили семью Хомутовых – мать с дочерью. Так и жили вместе, ребятишек спасали на полатях. В бараках, тогда уже в каждой комнате стояли русские печи. А до этого

в бараках было очень холодно. На две комнаты стояла одна печь-столб, с топкой из коридора.  И только в 1934 году, когда жильцы сами сделали ремонт, сложили в каждой комнате русские печи за свой счёт, жизнь стала более сносной. Но, чтоб протопить печь, родителям, после 12-ти часового трудового дня приходилось ночью идти и заготовлять дрова. Благо – лес был кругом.

    У девочек даже подходящей одежды не было. Когда их выселяли, Анастасия Степановна надела на себя несколько парочек (юбки и кофты) и взяла ещё узелок с одеждой для себя и детей, но соседка, принимавшая непосредственное участие при раскулачивании, отняла узелок:

    – Ни к чему это тебе. Вам всё равно помирать!

    – Бог-то, он всё видит… –  только и ответила Анастасия Степановна. То, что успела она на себя надеть, с тем и приехали в Ирбит. Потом она из этих юбок шила платьица девочкам.

 

     В 1937 году Марфа решилась выйти замуж за Суворкова Василия. Шесть лет парень ждал дня, когда сможет обнять бойкую и весёлую красавицу. Да он и сам был красавцем и неробкого десятка. Рубил дерево по себе!

    Ещё в 1931 году, как только произошло переселение из Пассажа в бараки, Василий пришёл к коменданту и заявил:

   – Запишите меня под правильной фамилией – Андреев, потому что Суворков Василий Екимович мне не родной отец, а отчим.

Комендант смерил смельчака презрительным взглядом:

    – Пошёл вон, мерзавец! Прибыл с Суворковыми, значит, будешь Суворков и точка! А будешь настаивать, загоню тебя в такое место, откуда не возвращаются. Понял, щенок!

     Так и жил Василий Васильевич под чужой фамилией до 1944 года, а его детям, при оформлении документов на реабилитацию, пришлось восстанавливать родовую фамилию через суд.

    В образовавшейся семье появились на свет семеро детей. Двое из них умерли младенцами.

    Марфа Ивановна во время войны работала на производстве изоляторов. Василий Васильевич, сначала работал в бригаде каменщиков, а после окончания строительства, окончив курсы, стал работать электриком. Их дочь Тамара Васильевна, 45 лет отработала на стекольном заводе табельщицей. Сын Леонид Васильевич, как и отец, трудился на стекольном заводе электриком.

    Так спецпереселенцы  – «враги народа» навсегда связали свою жизнь с заводом и Ирбитом, образовав настоящую  трудовую династию.

 

Шлыковы:

Глава хозяйства – Шлыков Иван Андреевич не был выслан.

жена – Анастасия Степановна 1894 г.р.

отец – Андрей Андреевич 1873 г.р., умер в 1933 г.

дочь – Марфа  Ивановна 1917 г.р.

дочь – Мария Ивановна 1919 г.р.

дочь – Анна Ивановна 1926 г.р., умерла в 1933 г.

 

Суворковы:

Глава семейства – Суворков Василий Акимович 1874 г.р.

жена – Филанцета Яковлевна 1884 г.р., умерла в 1939 г.

дочь – Ксения Васильевна 1919 г.р.

пасынок – Суворков (Андреев) Василий Васильевич 1914 г.р.

в ссылке родились:

внучка – Нина Васильевна 1937 г.р. умела младенцем

внучка – Любовь Васильевна 1938 г.р., умерла младенцем

внучка – Тамара Васильевна 1939 г.р.

внук –  Леонид Васильевич 1942 г.р.

внучка – Галина Васильевна 1945 г.р.